Волчина позорный

21. Глава двадцать первая

Кабинетный рабочий день полз как тяжело раненый во все части тела боец, пытающийся с вражеской территории перебраться к своим и умереть рядом с нашим врачом в медсанбате. К шести часам вечера Александр Павлович обнаружил, что в общий отчёт пишет что-то не то, вылавливая из небрежно, хаотично раскиданных докладных и рапортов первые попавшиеся на глаза строчки. Прочёл всё изложенное для начальства за последние полчаса, ахнул, порвал отчёт на мелкие фрагменты и смёл их со стола на газету, скрутил из неё кулёк, сдавил покрепче да печально похоронил плоды неудачного труда в проволочной корзине, где отходов накопилось почти доверху.

– Рожденный ползать летать не сможет, – обозлился на себя Шура. – Надо Борьку, брата, просить. Он корреспондент газеты. Для него пытка ручкой и бумагой – удовольствие, удовлетворение от единственно любимого дела.

Шура решил пойти к брату завтра с пачкой исходных бумаг. И Борька отчёт из них сделает такой, что хоть на всесоюзный конкурс писателей его отправляй. А сегодня придумал Малович рано появиться дома. Вот прямо сейчас стартовать и появиться на кухне раньше жены, сделать яичницу с сельским салом пожаренную, открыть банку маринованных огурцов, разложить их красиво на большом блюдце и всем этим Зину крупно обрадовать.

Пришел, сел на кухне к окну и долго разглядывал трёх воробьёв на ветке тополя, которые не могли по очереди выклевать из трещины то ли букашку, а, может, кого-нибудь повкуснее. Попутно наблюдал Александр Павлович воробьиную делёжку. А в основном размышлял. Не исчезал из его раздумий уркаган Кудрявый. Не было повода его задерживать. Ну, гоняет он шары в «Лихоманке». На деньги, да. Но с шестьдесят третьего года игру «на интерес» для бильярда разрешили.

Ну, к чему полегче прицепиться, чтобы Кудрявый не послал его подальше, а повиновался и пошел с ним в комнату для допросов? Остановился на том, что надо проверить у него документы. Точнее – прихватить всех, кто там будет, перечитать все паспорта и справки об освобождении. А всего к троим, чтобы не спугнуть Кудрявого, прицепиться. У блатных в документах всегда можно найти какую-либо нестыковку. Вот ГАИшники умеют же! Если ты на работника ГАИ огрызнулся сверх нормы, то он хоть что-нибудь, да найдёт в машине, чтобы дырку пробить в техталоне. А чтобы проверка документов смотрелась правдоподобно и называлась плановой, надо взять с собой Вову Тихонова и трёх сержантов с оружием.

– Во! Так и надо сделать! – Шура повеселел. – Я у него в документах обязательно что- нибудь неправильное выловлю.

Пришла Зина.

– Саня, случилось что-то? Тебя на должность полковника посадили? Ты ж раньше шести дома появился, да?

– Да писал отчёт. Чтобы, блин, подохли все, кто придумал этот садистский приём мучений честных офицеров и ни в чём не повинных гражданских. Я не выдержал. Семь страниц написал какой то фигни, порвал отчёт и сбежал. Мне завтра надо «колоть» одного из наводчиков на сберкассу, а Лысенко пристегнулся ко мне с этим отчетом и послезавтра его ждёт от меня. Дам завтра Борьке бумажки. Он за полчаса изобразит нашу борьбу с гадской преступностью очень живописно. Слезу будет Борькин текст вышибать даже у генерала.

Зазвонил телефон.

– Малович слушает, – Шура сел в кресло.– А, это ты, Нинка! Привет. Слушаю.

– Саня, приветик! – радостно пропищала Нинка Соловьёва. – Давай вечером встретимся. Возле кинотеатра «Сорок лет Казахстану». В киношку сходим. Потом в «Колосе» посидим, винца марочного хлебнём. Погуляем после марочного. Ты же сегодня никаких бандитов не ловишь?

– У меня поезд через два часа, – Шура от неожиданности вспотел.– Меня на курсы повышения посылают в Караганду. Неделю меня не будет. Или две. Потом я тебя сам найду. Ну, пока…

И он аккуратно уложил трубку на рычаги.

– Я тебе говорила, что она сама не отклеится от тебя, Соловьёва эта, шваль неприкаянная, – Зина остановилась напротив мужа. – Я тебе говорила. И с чего бы ты её сам будешь искать? Саш, ты меня пока не дуришь, но эта профура может тебя измором взять. И звонит уже не в первый раз, да? Рабочий номер знает, конечно? Ну, стало быть, понесло тебя, кобеля!?

Тогда давай так сделаем. Я и Виталик поедем поживём у Борьки с Аней, а ты кроме ловли преступников ещё и Нинку от себя отрываешь. Как головку от подсолнуха. Как погоны с офицера, который честь потерял.

– Во, ария из оперы, блин! – психанул Александр.– Ты же всё видишь как рентгеновский аппарат. Ну, знаешь же, что я с Нинкой роман не кручу. И видишь, что и не буду крутить. А то, что она липнет, так пойди и по морде дай. И успокойся.

– Виталик, в рюкзак сложи всё, что тебе нужно на неделю. Потом остальное заберём, – Зина собрала свои вещи в спортивную сумку Маловича и они с сыном ушли.

– Ну, с Нинкой сегодня я уже не переговорю, – прикинул Шура. – Завтра, похоже, не получится никак. Сколько с Кудрявым возиться буду, пёс его знает. Съезжу к ней на кондитерскую через день. Тянуть не стоит. Привыкнет жена отдельно жить – потом из девичьей жизни одиночной не вытащишь. Хотя, думаю, этот концерт на две-три недели. Как, блин, Нинка эта нагло работает! Домой звонит запросто. Телефон узнать – раз плюнуть. Жену вообще не опасается. А знает, зараза, что Зинка ещё та тётка! Волосья при надобности все вырвет сопернице нелегальной и нахальной. Шура действительно не желал иметь любовницу. Ну, вот не хотел другую! И всё! Значит, и так бывает.

Есть он не стал. Выпил бутылку лимонада. Позвонил Тихонову. Сказал, чтобы завтра в полной форме и с пистолетом был у Лысенко, у командира. И чтобы командир дал ему для акции проверки документов трёх сержантов-автоматчиков. Предстоит поймать под этим соусом одного из наводчиков ограбления сберкассы. Тихонов ответил, что в десять утра всё будет готово.

– Поедем в обед на нашем «ГаЗ-69» в «Лихоманку», где блатные гужуются. Рядом с аэропортом кафе старое, – Шура зевнул. – А я сейчас схожу к Николаеву из отдела паспортного контроля, узнаю, как провернуть мою задумку получше. Чтобы был нужный эффект.

У Николаева он узнал несколько хитрых приёмов, которые помогают доколупаться до любого человека. Даже если он паспорт получил вчера и никому его ещё не показывал. После чего вернулся, прочёл всю газету «Ленинский путь» и уснул рано. Включил телевизор и под светлые звуки классической музыки в исполнении струнного квартета мгновенно вырубился. А проснулся в семь под голос диктора из серьёзных «Последних известий». Диктор добросовестно рассказал то же самое, что и вчера. Шура его заглушил, сел на мотоцикл и не спеша двинулся на работу.

Никто ещё пока толком не объяснил народу, почему с утра люди злее, чем вечером. Вот насчёт преступлений многие, не знающие вопроса, крепко заблуждаются. Думают, что чёрные дела только под покровом тёмной ночи таятся и происходят. А вот Малович триста сорок семь задержаний вооруженных преступников провёл утром. Часов до одиннадцати что-то не так внутри душ и умов граждан. Потом отпускает.

К обеду народ почти уравновешен, думает о пожарских котлетах в столовой и насыщенном компоте из сушеных яблок. Ждет вечера, когда можно глотнуть литр пива по дороге домой из желтой бочки на улице или в забегаловке, где и рыбку вяленую продают кусочками. А ещё вечером телевизор может окончательно приласкать психику трудового человека художественным фильмом о неразделённой любви или фигурным катанием, которое и зимой и летом дает советским гражданам шанс увидеть много молоденьких девушек в плавках.

Девушки в воздухе широко расставляют ноги и выделывают ими всякие кренделя. И нормальному мужичку, нисколько не переозабоченному, имеющему ежедневную возможность наблюдать жену в любом виде и положении ног, всё равно хорошо. Внутри пиво, на экране катание с фигурами или балет, на который часто отвлекаются из кухни и жены, поскольку балерин они в это время совсем не видят, а вот фигуристые юноши-танцовщики в белом трико балетном – это далеко не муж в семейных трусах.

Шура вспомнил этот феномен когда вошел в кабинет командира «угро» подполковника Лысенко.

– Шура, мать твою! Ты должен раньше начальства прибывать на службу и первым узнавать о касающихся тебя новостях.

– Ну, допустим. – согласился Малович.– Только без командира я новость могу понять не так и сделать с ней не то. Решает у нас командир – что с новостью делать и кого она касается. Если не прав я, разжалуйте меня до ефрейтора. Буду стоять и проверять в дверях УВД пропуска.

– Короче, – Лысенко вытащил из стола рапорт дежурного. – Достал ты меня разжалованием в ефрейтора. Кончай уже дурковать. Слушай дело. В семь утра киномеханик клуба «Заводской» вытащил из кровати жены любовника, хотя сам, подлец, всю ночь торчал у любовницы. Ну, навесил ему всего пару фингалов, после чего любовника сдуло попутным ветром. Вот это всё соседи рассказывают. Они утром рано во дворе развешивали бельё на верёвки. Жена с пяти часов всё постирала. Они вообще ложатся и встают рано.

И сосед Выдрин через низкий забор видел, как киномеханик с ружьём двадцатого калибра в руке выволок жену за кудри и поставил её к сараю. Выдрин думал, что он бабу свою неверную попугает, даст пару раз по хребту и они успокоятся. Но Витя Хорошевский прилепил бедолагу к стенке, отбежал и с десяти метров начал её как бы расстреливать. Выдрин рванул к автомату телефонному и всё рассказал дежурному.

Стреляет, мол, Витька, отлично, охотник отменный. Он вокруг жены – сверху, снизу и с боков всю стену изрешетил кучными выстрелами. Даже землю перед её ногами. Она дрожит и плачет, просит прощения. А у него патронов – дня на три в сумке. Он её вместе с ружьём притащил. Так-то ничего страшного, сказал сосед Выдрин, но вдруг чихнёт Витёк в момент выстрела и продырявит свою Людку.

Вот это всё выложил подполковник со страшным лицом и пугающими жестами Шуре, и дал бумажку с адресом. Улица Первомайская, шестнадцать.

– Злой народ с утра, – сказал Малович. – Любовник у неё был! А кто вместо него мог быть? Пропагандист Шевелёв из Дома политпросвета с лекцией «Как нам толковать учение Маркса, которое всесильно потому, что оно верно»?

– Ты мне приведи немедля стрелка-киномеханика. Насмотрелся фильмов типа «Лимонадный Джо», стервец. Не хочешь видеть у жены любовников – уезжай в пустыню Кызыл-Кумы. Там вообще никого. И сам не будешь ночевать у бабы незамужней. Стреляй в грифов и тушканчиков. Охотник, блин.

Малович приехал в адрес, пришвартовал свой «Урал» с коляской к воротам, открыл калитку и пошел к стрелку. Он стоял к Шуре спиной. Сумка с патронами на шее висела. Жена его от страха стоять уже не могла и сидела молча. Слёзы все вышли.

– Витя! – позвал Александр Павлович. Он был в форме, к Кудрявому же в обед ехать. – Кто ж так стреляет? В жену с десяти метров ни разу не попал. Спорим, что я лучше стреляю!?

Киномеханик обалдел и положил ружьё на землю.

– Да я учу её, шалаву, уму-разуму! Пугаю заодно. Пусть боится и помнит, что за измену плотють кровью.

– А сам где ночью был? – улыбнулся Шура.

– Так я мужик! – поразился тупизне осведомлённого майора Витя. – На Людке-то рога не вырастут. Это бабы нам рога наставляют, и я чую, что один уже пробивается вот тут. Как у носорога будет торчать людям на смех.