Волчина позорный

17. Глава семнадцатая

Глухая улица Камышинская ночью была будто специально подготовлена для любителей пугаться и потом долго бояться всего. Это очень забавные любители и даже название имеют красивое – мазохисты. Неожиданно выпрыгивающий из щелей, дырок, ямок, из-под заборов и с веток, с проводов и крыш страх доводит одиночно добравшихся сюда граждан до истерики, а небольшой трезвый коллектив до плотного сжатия в неразделимую кучу и бьёт всю группу совместной крупной дрожью.

Это добавляет всем адреналина, он в свою очередь извлекает из потаённых закоулков организма неактивно дремлющие все главные гормоны. Сначала тестостерон, который грубо и самостоятельно выдавливает из других желёз дополнительные эстрогены, все вместе они разыскивают в глубинах плоти прогестерон, потом дигидроэпиандростерон, а уже в конце улицы извлечённые и ранее дремавшие гормоны все хором добавляют к этому коктейлю Д- гормон или проще – витамин Д.

Страх этот жуткий то вылетает в форме собаки из подворотни и отрывает всё, что отрывается быстро: куски брюк, платьев, сапог, портфелей и целиком вырывает хозяйственные сумки. Или же слетает ужасный страх с черных от темени деревьев, прикинувшись вороной, и долбит народ в темя, надеясь отловить любое насекомое, выклёвывает из «авосек» колбасу, сыр, капусту и даже пробивает чугунными клювами банки с килькой в томатном соусе. Третий вид жути – это искрящиеся провода на старинных полусгнивших столбах.

Они мечут искры, похожие на молнии, интенсивно, но бессистемно и попадают либо за шиворот, что излечивается потом мазями всего за полгода, то осыпают народ фейерверком огненных оранжевых хлопьев и поджигают советские шмотки. У особо подготовленных, конченых мазохистов – одежды модные, импортные. Горящие граждане со скоростью среднего класса самолёта – истребителя долетают пару километров до колонки и долго ловят кайф от процесса тушения останков одежды и дымящейся кожи слабеньким напором воды.

Лампочки в домах не зажигают здесь по причине наспех скрученных повсюду проводов, тратящих почти всю электроэнергию на украшение воздуха миллионами разноцветных искр. Местные жители ходят ночью по улице к соседям за солью или свечками с тусклыми фонариками, которые мерцают как волчьи глаза и потому, видимо, прогуливающимся по этому жуткому месту мазохистам ещё легче и интереснее пугаться. Ну, откровенно говоря, жути тут, на первой от реки Тобол улице Камышинской, побольше. Просто всю её не опишешь и, тем более, не испытаешь на себе.

Вот на ней, на этой заповедной улочке, и жил вдали от милиции и дружинников бандит Дух, который электричество провёл себе с соседней улицы и освещение в отличие от других имел отменное. Вот здесь и происходило его задержание с криками и стрельбой, которые не привлекли ни малейшего внимания местных жителей, повидавших, может, побольше, чем грешники в аду.

– Заднюю дверь открывай быстрее, – прошипел Тихонову Шура. – Надо этого урку упаковать на заднем сиденье. Я с ним буду. А ты – бегом за руль и ходу!

– Малович, бляха! Живой! – обрадовался Вова так, будто ему только что присвоили звание генерала, у которого и штаны с лампасами, и погоны по краям обшиты золотой ниткой, а зарплата – сказать страшно. – А чего стонал тогда? Может, ты ранен? Хотя я подумал, что тебя этот козёл застрелил насовсем.

– Ты, Вова, целый капитан милицейский, но туп как дежурный ефрейтор на входе в УВД, – Александр Павлович продолжал громко шипеть. – Я шишку набил об верхнюю перекладину штакетника, а потом стал далее орать и стонать, чтобы снайпер с обрезом Кадык убедился, что он меня пристрелил и я в мучениях богу душу отдаю. Слышал же – он зарядил двустволку, но больше не стрелял. Значит, я его убедил.

– Как я рад! – сказал Вова, любитель изящно излагать мысли. – Даже смерть не в силах разлучить нас.

Шура затолкал Духа в кабину, врезал ему ребром ладони по шее, защёлкнул наручники и толкнул Тихонова в спину.

– Гони, извозчик!

Через полчаса они закрыли Духа в шестой камере и разъехались по домам спать.

Точнее – Шура отвёз Тихонова до калитки, потому, что одного отпускать боялся. Вова мог по ходу скрутить пару хулиганов, а потом до управления тащить их на себе. Опасное это дело.

– Ты не скажи никому, что я шишку набил. – строго попросил Малович. – А то закроют меня на месяц в госпиталь и будешь ты «колоть» хмырей в одиночку. Скучно же. А вдвоём – веселей. Вот завтра соберём четверых. Марченко, Духа, Русанова-бухгалтера и «кума» Виктора Фёдоровича. Если всё сладится, то нашему с тобой, Володя, приключению с «цеховиками» и убийцами их людей конец. Можно, если хитро подойти, завтра всю кодлу подпольную разогнать, после того как эти четверо нам сами оставшиеся убийства раскроют и скомандуют всем своим разбежаться и не встречаться никогда.

– Что, и такое даже может быть? – притормозил изумлённый капитан Тихонов.

– Вова, не может быть только чтобы после воскресенья опять суббота была и не может быть обещанного дядей Никитой коммунизма. Всё остальное – в наших силах, головах и руках. – Александр был доволен концом рабочего дня и по поводу раскрытия завтра всех оставшихся убийств и разрушения «подполья», закопавшегося под честное имя швейной фабрики, не шутил.

Закончился вторник двадцать шестого июня семьдесят первого года. Такой совершенно обычный день милицейских оперативников. «Москвич» свой Шура загнал во двор в час ночи. Ну, без десяти. Посидел немного в кабине. Думал. Дело, которое они с Володей почти закрыли, только на первый взгляд казалось сложным. Столько трупов, столько «подпольщиков», шустрых, наглых, умных, но заранее испуганных перспективой быть пойманными. Закон-то они нарушали сразу с двух сторон. Вели запрещённое частное производство, обкрадывали государство, да и убийств совершили больше десятка. Хоть и не своими руками, но по своему желанию, по собственному приказу и незаконную оплату особо тяжких преступлений делали незаконно полученными деньгами. А раскрутить его, с виду объёмное и почти неподъемное, оказалось легче, чем банальное уличное убийство с ограблением, у которого всего один свидетель, ночной сторож магазина. Он всё видел, но издалека, почти ничего не помнит, и не осталось никаких следов преступления кроме крови на тротуаре.

А потому легко удалось найти всё необходимое сыщику для быстрого результата, что слишком явной и почти открытой была связь одного вида криминала, незаконного промышленного производства, с охраняющим его уголовным миром, который и существует затем, чтобы красть, грабить и убивать. Не поставили бы «цеховики» перевалочной базой ворованных денег, сырья и готовой продукции известную швейную фабрику и «распустить клубок» было бы трудно. Но Маловичу просто повезло. На виду и под подозрением оказались сразу все и вычислить через фабрику, где находятся цеха, кто их содержит и кто может просить уголовников об устранении опасных для подпольщиков людей было не так сложно. А уж обезвредить убийц, которые и не пытались скрываться, – вообще простая рутинная работа.

Шура потянулся, зевнул от души и тихо просочился в пустую комнату с диваном, простынёй, одеялом и подушкой для гостей. Уснул он под затухающие и расплывающиеся мысли о завтрашнем допросе. Последнем. Так он был уверен. Потому, что всё просчитал и догадался, что нужно сделать, чтобы свернулись все производства. А нераскрытых заказных убийств осталось из двенадцати два и Лысенко уже передал их группе майора Крыленко.

Утром сели завтракать без Виталика. Он к восьми на тренировку убежал. Шура выпил после любимой пшенной каши два стакана земляничного компота, пошел одеваться в спальню, где шкаф для одежды занимал почти половину комнаты, а оттуда крикнул Зине.

– Как ты чувствуешь, Зин, закроем мы сегодня дело швейников или оно потянется ещё?

– Сегодня закончите.

– Вот надо было тебя забрать-таки в наш отдел, – Шура зашел на кухню уже одетый во всё белое. – Нам бы всем и делать было нечего. Ты бы, не отходя от кассы, все преступления раскрывала, а мы с Вовой только катались бы по городу и преступников штабелями складывали. Ну, спасибо за завтрак и прорицание. Может так оно и будет. Ты ж не ошибалась пока ни разу. Ладно, побежал я на допрос.

Он поцеловал жену, сел в машину и скоро подполковник Лысенко обрадовал его действительно хорошей новостью. Подполковника Серебрякова за примерную работу руководителем Кустанайской «ИТК-4» переводят начальником отдела «Главного республиканского Управления Местами Заключения» в Алма-Ату.

– Чувствовал Виктор Фёдорович, что сел он пока ещё легонько на остриё ножа и может плохо кончить, несмотря на нашу с ним договорённость. То есть не поверил он нам. А у него друзья в Главном управлении УМЗ. Ну, намекнул, а там ребята подсуетились и вытащили его из опасного места. Вовремя, кстати. Кто-нибудь из его бывших клиентов после такой встряски, какую ты устроил, запросто могли его заподозрить в том, что это он тебе их сдавал. И запросто могли капнуть на него даже в ЦК КП КазССР. Тогда бы ему от тюрьмы не отвертеться никак. А если бы и КГБ подключили, то светил бы «куму срок ох какой бо-о-льшой.

Шура набрал номер Серебрякова.

– Привет! Поздравляю, Виктор, с повышением. Успехов на такой большой должности.

– Да должность-то сама ничего, не маленькая, – засмеялся «кум». – Только вот за много лет привык я сам работать и за себя отвечать. А тут выше меня пять человек. Ну, да ладно. Привыкну. Но там будет спокойнее с бумагами возиться, чем здесь с зеками. Всё же годы… Старею. Уставать стал. Спасибо тебе от души за пожелания, Шура.

– Ты только, когда новому начальнику дела передавать будешь, не отдавай ему свой блокнот. Или просто не передавай преемнику сеть своих боевиков. Захочет – сам наберёт. Только ты ничего не подсказывай. Человека не знаешь. Ты-то умный и не каждый проверяющий к тебе прицепиться сможет. А вдруг новенький попадется им на слух? Мало ли! Так возьмёт и с перепуга расскажет, что это ты его научил. А как на это в Алма-Ате отреагируют, чёрт их знает, верно же? А должность у тебя теперь ого-го! Жаль такую потерять.

– Санпалыч, да я ребёнок, что ли? Всё своё ношу с собой и никому не даю. Пусть сами крутятся. Я вон без помощников обходился… Ладно, счастливо и тебе. Зла не держи на меня. Я к тебе с уважением. Ты – мужик! Молодец. Ну, обнимаю и пока! Может, свидимся ещё. А на новом месте меня не трогайте. Не дадут. Тут контора свирепая. На своих и дунуть не позволят.

Попрощались и положили трубки.

– У меня план есть как сегодня закрыть это муторное многоходовое дело. – сказал Малович. – Видите, уголовники, зеки бывшие, остались без козырного туза Серебрякова. Напрямую «цеховики» теперь на уркаганов не выскочат. Тех, кого они знают, мы уже посадили. А если бы «кум» не играл тут главную роль, то и не нашли бы они исполнителей для убийств.

Но Витя вовремя смылся. Чутьё у него хорошее. А мы сделаем так, что и «цеховиков» не будет, и производства «левые» все закроются. Я понимаю, что есть и другие, не швейники. Подвернётся шанс, их мы тоже придавим. Новый начальник колонии с ходу не начнет убийц поставлять тем цехам подпольным, о которых мы пока не знаем. Пока осмотрится, своих людей на волю выпустит да шайку соберёт… Это не год, не два. А я лично теперь отслеживать буду, где и какие «капиталисты» у нас дурные деньги делают из ворованного. Швейники – это хорошая для меня разминка была. Новая. И теперь я понял, как таких теневиков вычислить.