Волчина позорный

– А как смягчить? – испуганно взвыл Андрей Андреевич. – Ну, какие-то выходы есть же? Не может быть, чтобы ты, Малович, да не знал как мне помягче сесть, раз уж влетел.

– Значит и в меня стрелял не ты лично, шофера убил не ты, троих с фабрики тоже не своей рукой завалил? Просто приказал, да?

– Это смягчит меру наказания? Конечно не я. Попросил «кума». Он дал адрес бывшего зека по кличке Дух. Реально зовут Димой Суворовым. Убийца со стажем. Шестнадцать «мокрух» за ним тянется за тридцать четыре года жизни. Я ему всех показал, кого убрать надо. Он и убрал. Деньги, которые я заплатил, получил у Серебрякова. Не вру. Всё так и было. Я только как бы скомандовал. Но он мог отказаться. Я ж ему не прокурор. А вот не отказался на мою беду. Но за заказ меньше дают, чем за сам факт собственноручного убийства. Это я знаю.

– Вот тут всё напиши, – Шура дал ему белый лист. – Ничего не забудь и не спутай. Распишись. Паспортные данные вставь. Адрес Духа – Суворова знаешь? Сам ведь к нему ходил.

– Знаю адрес, – кивнул Марченко.

– Тогда сюда, в блокнот мне запиши, – Тихонов раскрыл блокнот и сунул его прямо под перо, которым Андрей всё не решался дотронуться до бумаги. Марченко записал адрес и выматерился.

– Хрена я буду этому уроду жизнь спасать? Это разве человеческое занятие – кромсать насмерть людей? Даже за большие бабки.

Малович хмыкнул.

– Он что, сам спал и видел, кого бы ещё прикончить? Вы же и науськиваете этих гадов.

Он глянул в блокнот.

– Знаю я, где этот дом. Был там неподалёку. Всё, Андрей. Я тебе бутылку даю и закусь в камеру. Следующий допрос завтра в девять. Так ты всё не выпей к этому часу. А то ломать начнёт тебя опять. Мы коньяк на свои берём тебе. А зарплаты наши – это не твои прибыли. Слёзы горькие, а не деньги.

– Давай. Пиши добровольное признание и согласие помогать расследованию убийств и незаконного промышленного производства, – подтолкнул его в локоть Шура.

Андрей почти без пауз исписал два листа с обеих сторон. Но писал долго. Часа два. Малович и Тихонов прочли и оба разом выдохнули.

– Ну, совсем другой коленкор! – сказал Александр, укладывая листы в папку. – Не перевелись сознательные люди. Молодец, Андрюша. Повесть твоя слезу вышибает. Правдиво всё. Ну, на сегодня достаточно.

Марченко увели в камеру.

– Коньяк у него не отбирай,– сказал Вова Тихонов дежурному конвоиру. – Он алкаш и без поддачи слова молвить не может. А вмажет, и рассказывает всё. Колется как сухой пенёк берёзовый для печки.

Было два часа дня. Они пошли в кафе «Колос» пообедать и договорились, что на адрес поедут в машине Маловича к одиннадцати часам вечера, когда Дух будет дома точно – пьяным или обкуренным. Взять Духа было бы хорошим подарком следствию по делу фабрики «Большевичка». Четыре убийства за одну ходку раскрыть – это не всегда так фартит.

– Но Дух вряд ли знает фамилии убитых, – сожалел Шура. – Да ничего. Марченко-то в добровольной «признанке» все написал. Вот тут. Гляди. Вова, он конкретно написал имена и фамилии убитых, заказчиком назвал себя лично по фамилии, плюс к тому исполнителя всех четырёх эпизодов тоже записал отчётливо. Дмитрий Суворов по кличке Дух.

И они пошли по кабинетам успокоиться перед задержанием опасного рецидивиста нежной бумажной работой. Рапорты все надо написать хоть и с опозданием, отчеты за прошлый месяц и прочую скучную, но очень хорошо расслабляющую ерунду.

Вечером Шура с женой и Виталиком гулял по парку. С неба сквозь сплошной свет фонарей пытались протолкнуть свои тонкие нежные лучи самые близкие к Земле звёзды, но это не удавалось ни звёздам, ни Луне, хотя блеск её был поярче фонарного. Просто лампочки летом начальство парка протянуло на длинных проводах разноцветными гирляндами. Провода тянулись от фонарных столбов, огибали деревья, соединялись, удлинялись, перекрещивались и висели в трёх метрах выше голов самых высоких мужчин как множество почти настоящих радуг. В трёх концах парка играли духовые оркестры, совершенно не мешая друг другу. И для того, чтобы услышать их одновременно, надо было найти одну единственную точку в самом центре перекрёстка четырёх главных аллей.

Везде продавали мороженое из серебристых ящиков. В стаканчики тётки накладывали его ложками. Большими и увесистыми – пломбир, лёгкими серебристыми – эскимо и крем-брюле. На каждой аллее через пятьдесят метров стояло по две желтых бочки на колёсах. Одна сливала народу нефильтрованное, самое лучшее пиво, другая – квас. А между бочками чередой держались автоматы с газированной водой по три копейки за стакан с любым, на выбор, сиропом. Крутились визжащие голосами девчонок карусели на прочных цепях, медленно взбирались вверх и пропадали, выползая за потолок из гирлянд, кабины огромного колеса обозрения.

В десяти зелёных деревянных сарайчиках шла беспрерывная стрельба по жестяным зайцам и волкам из пневматических винтовок. Тир в Кустанае был одним из самых любимых мест отдыха. Уступали эти стрелковые полигоны только пруду в центре парка, по которому в пересекающих друг друга лучах прожекторов гордо плавали пятнадцать лебедей. Вокруг пруда толпились малолетки с родителями и обнявшиеся влюблённые. Они бросали в воду кусочки булочек, пирожных и огрызки вафельных стаканчиков от мороженого.

Все радовались и смеялись, удивляясь тому как ловко и мгновенно лебеди подхватывали еду, вытягивая шеи и тут же возвращая их в строгое гордое положение. Шура с семьёй прошел через тир и все лучшие аттракционы, втроём попили квас и сметали по три стаканчика мороженого. Твердым пломбиром насладились, эскимо и непревзойдённым по вкусу крем-брюле. Виталик был безумно доволен всем, но для полного счастья перед уходом сбегал ещё раз в тир и сбил там одиннадцать фигурок из тринадцати.

– Мне пора. Задержание в одиннадцать, – Александр Павлович достал из кармана ключи от «москвича». Все помахали парку двумя руками и уехали очень неохотно.

– Ты бы, папа, на другую работу устроился, – посоветовал сын. – Вечера бы были свободные. Катались бы на качелях до ночи

Зина вздохнула и стала глядеть в окно, за которым улетал назад центр города и вместо больших домов пошли избы с палисадниками и цветными воротами.

Шура заехал за Тихоновым. Они посидели на скамейке минут десять и ненадолго вернулись воспоминаниями в свой позапрошлогодний отпуск, когда с семьями ездили в Гурзуф.

– Хорошо было, – прошептал Тихонов.

– Ещё съездим. Какие наши годы, – вздохнул Александр Павлович.

Они сели в машину и через двадцать минут были на адресе. Дом Духа напоминал скромный зерносклад на дальнем отделении маленького совхоза. Длинный, метров на тридцать растянутый, обнесённый двухметровым бордовым забором. Крыша у дома была высотой в пару метров. На ней продували чердак четыре больших слуховых отверстия, а сам дом имел по длине восемь окон, три из которых были открыты. Везде хозяин включил яркие лампочки, из окон неслась музыка с зарубежной пластинки. Кто-то хором смеялся, кто-то громко чокался тонкими, украденными из разных кабаков стаканами.

Народ гулял и, похоже, не первый день. Слишком дурацкий выскакивал из окна смех и очень пьяно, почти неразборчиво несли какую-то чушь женские и мужские голоса.

– Через дверь не войдём, – сказал Малович.

– Через окна тоже. Там куча народа, – прислушался Тихонов.

Шура отошел на дорогу и оглядел крышу.

– Попробовать залезть наверх? Возможно, с чердака есть спуск в коридор, – вслух подумал Александр.

– Шура. Всё это не катит. А если нет там никакого спуска в коридор? Потолок будем пробивать до утра? – придержал его за рукав белой рубашки Тихонов. – И вообще… Там человек двадцать. Ну, положим, половина женщины. Но десятерых мужиков мы не уговорим лечь на пол и руки держать за головой.

– Да, бляха, – Малович напрягся. – Ты прав. Но и отменять задержание нельзя. С Марченко затягивать допрос смысла нет. А не возьмём Духа, нужного нам конечного протокола, не получится. Надо брать. Идём в машину. Подумаем.

– Хорошо, если бы его кто-то вызвал на улицу. За ворота. Но кто? – Шура стал стучать кулаком по коленке. Это означало, что мыслить начал усиленно.

– Ты заметил, где калитка палисадника?

– Нет. А на фига? – Вова ещё не улавливал мысль. – Войти в палисад и позвать через окно?

– Примерно так,– кивнул Малович. – Но вход в палисадник всегда делают рядом с калиткой ворот. Если мы его возьмём, то бежать от окна до дверцы с грузом долго. Догонят и Духа отобьют. Тут надо… Надо, понимаешь, хитрость придумать. Вызвать, но чтоб за ним никто не попёрся. Чтобы он один в окно выглянул. Сейчас придумаю.

Шура вышел из машины и встал перед палисадником напротив окна, за которым было больше всего шума и звона стаканов. Потом присел и минут за пять с напряжением, но очень тихо оторвал штук десять штакетин и отложил их вбок. Образовался проход, через который запросто втроём можно быстро проскочить, если пригнуться. Он вернулся и пальцем позвал Тихонова выйти из «москвича».

– Сейчас мотор не включаем, ставим скорость на нейтралку и толкаем телегу чуть дальше прохода, который я выломал, чтобы на неё свет из окна не падал. Понял?

Перекатили машину. Сели в кабину.

– А дальше? – Тихонов стал догадываться. – Будем его вызывать? А по какому делу?

Шура достал из «бардачка» блокнот и ручку.

– Сыграем приблатнённых. Точнее – ты сыграешь. «Маляву» ты принес Духу от «кума» Надо, мол срочно к восьми утра завтра Духу быть у командира, подполковника Серебрякова в кабинете.

– Думаешь, проскочит финт? Почерк «кума» Дух явно знает. – Вова почесал затылок. – Может, от кого другого записка?

– Ну! От Генерального секретаря ЦК КПСС, – засмеялся Малович. – «Кум» всем по телефону звонит. И Духу тоже. А недавно его вызывали в милицию и телефон теперь прослушивают. Что вызывали, все блатные знают.

В общем, маляву держишь ты. Скорее всего, к окну не он сначала подойдет. Но отдать «кум» приказал лично в руки. Я присяду перед тобой под окном. И когда будешь «маляву» передавать, я встану и его за руки из окна выдерну. Он записку и развернуть не успеет. Почерк узнает. Скажешь тоже……

И они спокойно прошли в дыру на заборе, Малович сел на корточки под окно, а Володя громко постучал кольцом по стеклу. Выглянул сильно пьяный, обкуренный анашой паренёк лет двадцати и уставился на Тихонова.

– Ты х-хто, фраерок? – выговорил он и опустился на локти.

– Диме Духу «малява» от «кума», – Тихонов держал свёрнутую в трубку записку между пальцами.

– Давай, – сказал парень. – Отнесу ему.

Тихонов шагнул назад.

– Велено передать лично в руки, – Вова повысил голос. – Чё, рог ты пыжиковый, не кумекаешь чё я ботаю?! Вандай к Духу и баклань, чё «кум» вам, огрызкам, задрючил! За ним маза. Мне жохой перед ним пластаться не в масть. Вкурил звон, касьян херов? Не нямлишь, как вроде на снежок оторвался, мля!

– Так бы сразу и заботал как красный фартовик. А чё гореть во всё хайло!? Дух! К тебе пришли! – крикнул парень, локоть его соскользнул с узкого подоконника и он завалился на пол комнаты.

– Чё надо? – через минуту в окне появился худой, наголо бритый мужик годами за тридцать.