Чёртов палец

1

Всю зиму Анна Фёдоровна с грустью вспоминала свой последний разговор с Навроцким. Тогда в Летнем саду у неё не было намерения обидеть его нелепыми подозрениями. Она сказала ему то, что и следует говорить в таких случаях. Обстоятельства его были незавидными — и вдруг это объяснение… Она просто обязана была осветить предмет, тень от которого могла лечь на их отношения. Да и не соглашаться же на предложение руки и сердца так сразу, даже если очень хочется его принять! Ей необходимо было время, ведь не может же она в её лета, не имея достаточного опыта, быть вполне уверенной в своих желаниях. Но теперь… Теперь она многое бы отдала за то, чтобы вернуться к тому разговору, да вот только Навроцкий давно исчез с её горизонта…

Иное дело штабс-капитан Блинов. Этот любезник, сердцеед, неутомимый завоеватель женских душ превратился вдруг в жалкого её раба. Он всюду следовал за ней, докучал объяснениями в любви и при всяком удобном случае вымаливал согласие выйти за него замуж. В те же дни, когда ему не удавалось заполучить её, он слал ей открытые письма с изображением корзиночек с цветами и упитанных, натягивающих тетиву купидончиков. На этих открытках, снабжая прописные буквы завитушками, он старательно выводил: «Любезнейшая Анни! Вы не женщина, а шампанское! Я пьян! Я счастлив! Сгораю от нетерпения увидеть Вас! Навечно Ваш Блинов». Незамысловатые записки штабс-капитана Анна Федоровна удостаивала лишь беглым взглядом, тотчас отправляя их в камин. И если в начале этих странных отношений её забавляли и неуклюжие ухаживания, и сусальные послания, то в последнее время она подшучивала над ним лишь по привычке, не получая от этого ни малейшего удовольствия. И хотя сопровождавшего её везде и всюду смельчака авиатора удобно было иметь под рукой для мелких поручений и других надобностей, недалёкий ум его, постоянная ревность и досадная привычка наступать на бобрик её юбки в конце концов утомили Анну Фёдоровну. Терпение её лопнуло бесповоротно, когда господин Блинов, обыкновенно умевший держать себя благородно, неожиданно самым скандальным образом показал другую свою, совершенно неприемлемую для Анны Фёдоровны, сторону. На званом обеде (из тех, на которых иногда приходится бывать вопреки желанию) штабс-капитан, не выдержав слишком любезного обращения княжны с одним из гостей, выскочил в ярости из-за стола, споткнулся о козетку и, падая, вдребезги разбил горку с китайским фарфором. Разыгранная им вслед за тем нелепая сцена ревности, о которой на другой же день зашептали в петербургских гостиных, заставила Анну Федоровну пересмотреть свою, совершенно, впрочем, невинную, связь с ним и бесповоротно лишить его малейшей надежды на матримониальную перспективу.

Это крупное поражение в амурной карьере, понесённое после стольких блистательных побед, серьезно подорвало нравственные силы штабс-капитана, заставив его с головой уйти в обожаемую им авиацию. Неудачи на этом героическом поприще если и случались, то не причиняли ему тех жестоких страданий, которыми приходилось расплачиваться за удовольствия в области более деликатной. Они лишь вызывали в нём яростное и непреодолимое желание летать ещё выше и быстрее.

В результате такого катаклизма лицо штабс-капитана приобрело суровое, аскетическое выражение, во взгляде его появились следы умудрённости безрадостным опытом. С изумлением обнаружив, что женщины — источник не одних только услад, но и нервических потрясений, бессонницы и боли в пояснице, он стал смотреть на них с некоторым скепсисом и даже опаской. Завидев даму с привлекательными формами, манящую к себе, как выплывающий из тумана пароход с сигнальными огнями и музыкой на борту, штабс-капитан немедленно начинал пересчитывать воображаемое стадо из десяти баранов, дабы успеть вспомнить, к каким досадным последствиям может привести необузданный мужской инстинкт. Дамам же, имеющим известный интерес к личности господина Блинова и желающим обратить на себя его взор, отныне требовалось проявлять больше изобретательности, нежели просто делать глазки и подбирать чуть выше обыкновенного юбку при посадке в аэроплан, демонстрируя модные ажурные чулочки. Но, увы, избалованные мужским вниманием петербургские дамы об этом не догадывались и, как следствие, терпели фиаско. Зато многие петербургские мужья наконец-то могли углубиться в чтение газет вместо того, чтобы задумываться над странностями жены, когда та, вздыхая, говорила: «Ах, Котик! Отчего ты не летаешь!»