Чёртов палец

2

Какими-то неведомыми Навроцкому путями Екатерина Александровна, сидя в своём добровольном деревенском заточении, прознала о случившихся с ним неприятностях, и то печальное обстоятельство, что её сын, потомственный дворянин и наследник крупного состояния, не может вернуть банку долг, что его, вероятно, ждёт долговая яма, её глубоко уязвило. Сердцем она крепко знала, что Феликс не способен на нечестный поступок, что если он и попал в какую-то неподобающую историю, то виноват в этом не он, а дурные люди. Она смягчилась и написала Феликсу Николаевичу письмо, как всегда немногословное и сухое, в котором призвала его незамедлительно явиться в Тёплое.

Началась первая по-настоящему весенняя оттепель. Снег почернел, побежали ручьи, дороги протаяли и блестели на солнце глянцевой россыпью луж. Зима могла ещё вернуться, могло занепогодить, но Навроцкий решил отправиться в имение матери на автомобиле Из Петербурга он выехал рано утром, весь день провёл в пути и перед самым заходом солнца был уже в Тёплом. И снова подивился он старой сойке, спокойно, с великим достоинством, точно вечный страж этой усадьбы, расхаживавшей перед домом по просохшему газону. На этот раз Екатерина Александровна сама вышла на крыльцо встретить сына и, когда он поднялся к ней по щербатым ступенькам, молча поцеловала его. Верно, чувствовала старая княгиня, что недолго ей осталось куковать на этом свете и что может она так и не успеть пригреть и приласкать напоследок своего единственного отпрыска.

Расположившись в столовой после утомительной дороги, Навроцкий хорошо, с аппетитом закусил. После обеда принесли самовар с чаем.

— Вот… Барыня приказали ваше любимое варенье из погреба достать, — сказала девушка Таня, широко улыбаясь и, по-видимому, радуясь его приезду.

Она поставила перед ним банку с вареньем из жимолости, и Навроцкий не спеша, с наслаждением, пил какой-то по-особому душистый чай, смакуя, как когда-то в детстве, каждую ягодку. После чая он прошёл в гостиную, где его поджидала мать.

— Что же ты, дурашка, не сказал мне ничего, когда приезжал в прошлый раз? — спросила она неожиданно мягким голосом.

Навроцкий подумал, что мать, пожалуй, права: он сам во всём виноват, он был горд и холоден с ней, не захотел ничего толком объяснить. Но он промолчал: не хотелось ему ворошить старое. Екатерина Александровна подошла к окну и, вглядываясь в темноту, сказала уже строго:

— Имение не позволю продать, а денег дам. Сколько тебе?

Навроцкий назвал сумму.

— Поди завтра к управляющему. Он всё устроит.

На глазах у Навроцкого навернулись слёзы. Он подошёл к матери и поцеловал её морщинистую руку. И сразу вспомнилось ему детство, когда кожа на этой руке была ещё гладкой и пахла чем-то приятным и он своей маленькой ладошкой держался за материнскую руку, как маленькая лодочка держится за большой и надёжный корабль.

— Я верну вам эти деньги, мама!

— Ладно уж… Поди отдохни, ведь устал с дороги-то. Но больше ко мне с подобной просьбой не обращайся. Человек ты неглупый, так не ставь себя в такое положение, когда просить нужно!

В Тёплом Навроцкий пробыл два дня. Обговорил дела с управляющим, посудачил с Таней, чем заметно повысил её престиж в глазах остальной прислуги, совершил прогулку по окрестным полям на лучшем в имении скакуне, набрал на проталинах в ближайшей роще букетик первых голубых галантусов для Екатерины Александровны — и уехал.