Чёртов палец

1

— Здравствуй, князь! Здравствуй, друг любезный! Давненько не наведывался! Ну садись, рассказывай, — говорила графиня Дубнова вошедшему к ней Навроцкому, продолжая перебирать в ящике комода какие-то бумаги. — Я сейчас закончу. Куда же запропастилось это несчастное письмо?

— Я к вам, Леокадия Юльевна, по делу, — сказал Навроцкий, усаживаясь на стул, и, пока графиня занималась бумагами, изложил ей цель своего визита.

— Почто так хлопочешь за неё, за эту свою Шарлотту? Уж не любовница ли она тебе? — оторвалась от бумаг графиня. — А как же твоя пассия княжна?

Навроцкий не нашёлся что ответить.

— Ладно, князь, не обижайся. Дело молодое… Походатайствую, — ласково проговорила она, но тут же возвысила голос: — Однако, друг любезный, тебе, я чай, уже за сорок? Жениться давно пора, а ты всё в девках ходишь!

Навроцкий развёл руками.

— Ты ведь знаком с Костей Маевским? — спросила вдруг графиня, направляя разговор в другое русло.

— Да.

— И, конечно, слышал всю эту историю?

— Всю историю? Я знаю, что он лежит в больнице в Варшаве, а больше почти ничего…

— Чаще, Феликс, надо у меня бывать. Тогда будешь знать всё.

— Что же с Маевским?

— Наш Костя сбрендил с ума, помешался полностью и окончательно! Влюбился в итальянку, замужнюю княгиню!

— Что же в том, что влюбился? Все влюбляются.

— Это в замужних-то? Да ещё в итальянок? Погоди, друг любезный, я тебе расскажу…

Графиня позвонила в колокольчик, распорядилась принести чаю с ликёром и усадила Навроцкого на диван около чайного столика.

— Этот Кампаньоли, её муж, сущий дьявол: огромен, чёрен, свиреп, на итальянца совсем не похож, а уж скорее на какого-нибудь арапа… Говорят, на дуэлях десять человек убил. Как не понравится ему, что кто-то на жену его не так посмотрел, так того сразу на дуэль и вызывает. Уж как ни смел наш Костя — и ведь тоже, поди, не мозгляк, — а с этим Левиафаном ему не тягаться!

— Ну а что княгиня?

— Красавица писаная! Говорят, весь Рим от неё без ума. Но после всех этих дуэлей мужчины даже подойти к ней боятся.

Принесли чай с печеньем и графинчик с ликёром. Леокадия Юльевна сделала глоток ликёру из рюмочки, запила чаем и продолжала:

— Как только появились они в Петербурге, вышли в свет, так сразу вся эта кутерьма и началась. Маевский, как только эту Терезу увидал, так сразу и втюрился в неё по уши. Куда они — туда и Костя. Ведь Костя везде вхож. Кажется, только в итальянское посольство не смог за ними увязаться.

Графиня ещё отпила.

— Ты пей, пей, — сказала она Навроцкому.

— Благодарю вас, графиня, но я не любитель ликёров, а вот чаю — пожалуй…

— Да может, тебе водки приказать принести или финьшампаня?

— Благодарю вас, Леокадия Юльевна. Ни того ни другого.

— Ну так вот, Кампаньоли терпел-терпел, а потом и говорит: «Баста! Убью этого каналью Маевского!» Представь себе, Костя здесь у меня при всех назвал его свиньёй в ермолке и питекантропом! Мы все перепугались, а Кампаньоли ничегошеньки не понял, просил ему перевести, но никто не решился.

— А что же его жена?

— Бедняжка была всё время бледна и напугана. Видно, устала от этих скандалов и сама своей красоте не рада.

— Что же было дальше?

— Поехали они из Петербурга по каким-то делам в Стокгольм — и Маевский за ними. Всё здесь бросил и уехал. — Графиня понизила голос, хотя никого, кроме них, в гостиной не было: — Говорят, огромные деньги вложил в какую-то железную дорогу, да дело не пошло. Ему бы остаться и заняться этим, а он помчался в Стокгольм за итальянцами. Совсем голову потерял!

Навроцкий насторожился.

— В железную дорогу?

— Да, друг любезный. Но об этом я ничего не знаю.

Графиня надкусила печенье, отпила ещё ликёру и чаю. Казалось, её болтовне не будет конца, но Навроцкому и самому хотелось узнать о Маевском как можно больше, и он не спешил откланяться.

— Да-а… — вздохнула Леокадия Юльевна. — Уж сколько вашего мужеского полу из-за баб в кулак свистит, а всё не угомонитесь: подавай вам стройные ножки да томные глазки! Ты бы видел, каким он из Стокгольма вернулся. Бледный, потерянный, едва живой… Начал пить и из квартиры целыми днями не выходил, видеть никого не хотел. А в Стокгольме у них жуткий скандал вышел. Эта Тереза, кажется, оказала Косте какой-то знак внимания или выказала ответное чувство, а может, мужу её всё это только померещилось, но он совершенно рассвирепел, и дело дошло чуть не до драки. Вмешался сам король, и Маевскому через нашего посла было вежливо предложено покинуть город.

Графиня налила в порожнюю рюмочку ещё ликёру и отпила.

— Но на этом не кончилось. Услыхал Костя, что уехали Кампаньоли из Стокгольма в Рим, и начал в Рим собираться. Пить бросил, ходит весёлый и всем хвастает, что он этих Кампаньоли разведёт и сам женится на красавице княгине. Ну, все думали, что Маевский только куражится… А он походил так, походил, сел в свой гоночный автомобиль да укатил в Рим.

Ликёр, по-видимому, начинал действовать на графиню. Она зевнула, прикрывая рот ладонью и сверкая крупным бриллиантом на пальце.

— Ох, что-то на меня сегодня весь день сон находит. На чём это я остановилась?

— Маевский уехал в Рим…

— Ах да… Помчался бедняга в Рим… Впрочем, и в Риме было то же самое: скандалы, ревность князя… — Графиня махнула рукой. — Нет, постой, была ещё дуэль… — повернулась она к Навроцкому, удивив его в очередной раз своими странными глазами. — Да, дуэль…

Она снова отпила из рюмочки, и Навроцкий подумал, что, должно быть, с графиней произошла какая-то метаморфоза: ранее он не замечал в ней такого пристрастия к ликёру.

— Представь себе, этот ужасный Кампаньоли настоял, чтобы оружием на дуэли были шпаги. Шпаги! Это в наше-то время! В двадцатом веке! И ты знаешь, что спасло Костю?

Она опять устремила на Навроцкого свои особенные глаза.

— Нет, даже не догадываюсь. Что же?

— Желудок! — выпалила она, вскинув брови.

— То есть как — желудок?

— Вот так! Же-лу-док.

Навроцкий подумал, что графиня, верно, пьяна и путает, но она продолжала:

— Обыкновенный человеческий желудок. Желудок князя Кампаньоли.

Она сделала паузу, явно желая заинтриговать Навроцкого.

— Каким же образом желудок князя мог спасти Маевского от дуэли? — спросил он в недоумении.

— Очень просто. Коста, разумеется, был напуган — фехтовальщик он никудышный, — но виду не подал, на дуэль пришёл. И тут-то, как только дуэль началась, с Кампаньоли и случился конфуз. Князь, оказалось, болен… этим… как бишь?.. Ну да не важно.

— Стало быть, дуэль не состоялась?

— Ну разумеется. Из князя весь пыл мгновенно улетучился. Решили они поскорее примириться и разойтись. Из Рима Костя уехал, но я думаю, что это ещё не конец истории. Идёт молва, что Тереза Кампаньоли дала ему надежду. — Графиня плеснула в рюмочку остатки ликёра. — А под Варшавой он чуть богу душу не отдал. Нёсся на авто как бешеный. Вот к чему, друг любезный, приводит страсть! К несчастью! Ему бы только гусарить. В прошлом году на аэроплане упал, руку сломал, весь в ссадинах и синяках был. Ох, не доведёт это до добра! Слава богу, и на этот раз, кажется, обошлось. Сегодня телефонировала Софья Григорьевна, сказала, что Костя почти оправился и скоро будет в Петербурге.

Графиня поднялась, сделала шаг и пошатнулась. Навроцкий подхватил её под руку.

— Ты уж извини, Феликс… Пойду немного вздремну. А протеже своей скажи, что через неделю-другую, может, что и сыщется для неё.