Печать Джа

Глава 9. Кто ходит в гости по ночам

Судя по тяжелому утру мне все же удалось напиться. Голова невыносимо гудела, во рту словно кошки нагадили и Гаскинс, зараза такая, сдернул с кровати. Силой вытащил во двор и окатил ледяной водой. С-сука…

Пока я потерянный ползал по траве, он успел вернуться из дома. Бросил под ноги кучу одежды, велев одеваться.

— З-зачем? — выдавил я дрожащими от холода губами.

— Неужели забыл?

— Ч-что забыл?

— Ты обещал помочь раздобыть информацию. Помнишь?

Я помнил, но слабо… Отдельные образы то и дело всплывали из глубин небытия. Вот сестрица в шляпке с длинными полями — сидит в пол-оборота, глубоко призадумавшись. Вот хмурый Гаскинс, вечно тыкающий пистолем под ребра. И чернецы, съехавшие в неизвестном направлении. А еще было падение с лестницы в темном подвале и горящая огнем спина.

Я попытался нащупать кожу меж лопаток: вывернул руку — вроде цела… Из повреждений разве что опухшее левое предплечье — спасибо трости Гаскинса. А еще кровоподтек на правом боку — спасибо пистолю того же Гаскинса.

И что же такого успел наговорить вчера, что эта сволочь стоит и ухмыляется. В отличии от меня он выглядел молодцом: чисто выбритый, если не брать в расчет тонкой полоски усиков, в хрустящей от свежести сорочке и накинутом поверх сюртуке. Гаскинс терпеливо ждал, пока я попаду ногой в штанину.

Шантру, до чего же хреново… Меня вырвало прямо на лужайку: сплошной бурой массой — все что успел съесть и выпить за вечер. Глаза уставились на нитки слюны, свисающие со рта.

Рядом с глухим стуком появилось ведро — не иначе, милость богов… Я опустил ладони в ледяной холод и сделал пару глотков. От невыносимой стужи в зубах заломило. Еще воды…

Я долго умывался, пытаясь привести себя в порядок. И все это время Гаскинс терпеливо ждал. Пару раз из дома показывался старый слуга — интересовался: «не нужно ли чего молодому господину», и вновь исчезал.

Господин? Это что же получается, в Сиге из Ровенска признали родного брата?

— Не обольщайся, — словно прочитав мысли, высказался Гаскинс, — баронский статус выдан на время. Поможешь вернуть Печать и снова станешь тем, кем являешься: вором, мошенником и плутом.

Вернуть артефакт, серьезно? Я точно вчера был пьян, если пообещал подобное. Печать Джа канула в небытие еще на островах «Святой Мади». Может до сих пор там находится, а может на дне морском. Кто же теперь разберет.

— Оклемался? — в голосе Гаскинса не было и намека на участие.

Я молча поднялся, на негнущихся ногах прошелся по лужайке. Вроде нормально, жить можно. И голова не сильно кружится.

Память медленно возвращалась, подкидывая все новые образы. Вот я сижу, пьяный в кресле и ору, надрывая глотку:

«Златокудрая Гвинет — знойная красавица».

Вытянутый палец перед глазами и звучащее на фоне:

«… платите две тысячи кредитов в неделю».

Это второй палец, но был еще и первый. Кажется, я требовал постой в доме и пристрелить себя любимого в случае… Вот ведь треска говяжья!

— Вспомнил? — усики-щеточки изогнулись в подобии улыбки.

— Ты за память мою не переживай. Лучше скажи, где обещанные деньги?

— Какие деньги?

— Гаскинс, дурака не валяй. Мы насчет двух тысяч уславливались, авансом.

Гаскинс покачал головой:

— Плохо ты вспомнил. Не двух тысяч, а одной, и не авансом, а по окончании недели. Баронесса озвучила своё решение, и ты согласился.

— А выделенная комнатка, а постой?

— Ночевать здесь не останешься, — Гаскинс был категоричен.

Боги, неужели настолько был пьян, что позволил благородной дамочке диктовать условия. Прогнули Сигу из Ровенска, обвели вокруг пальца, как последнего лопуха. Что же такое умудрился наобещать взамен?

Это выяснилось вскоре, стоило сесть в подъехавший экипаж.

— Гони в порт, — приказал Гаскинс вознице. И повернувшись ко мне, добавил: — надеюсь, там мы отыщем твоих друзей.

Это он на матросов «Оливковой ветви» намекал. Я слишком долго и упорно разглагольствовал о важности сбора информации, вот ко мне и прислушались. Теперь будем ходить по кабакам в поисках бывшей команды, в надежде услышать что-нибудь новенькое. Пустая трата времени…

Экипаж летел по запруженным улицам города. Возница не щадя сил давил на клаксон, и тот гудел, отдаваясь болью в затылке. А еще меня порядком растрясло, поэтому когда выбрался наружу, первым делом очистил желудок от остатков еды.

— К чему такая спешка? — пожаловался я, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Неужели нельзя было подождать до вечера?

— Сам сказал, что нужно действовать срочно.

— Я?

— Местные уголовники прознали про Печать, поэтому мы должны быть на шаг впереди, — процитировал Гаскинс эпизод из забытых воспоминаний.

Неужели я сморозил подобную глупость? Какое нахрен впереди? Моретти и его люди сто раз успели допросить экипаж «Оливковой ветви». И не только они одни… Не удивлюсь, если к делу подключилась местная стража, а обвинение в контрабанде и арест корабля всего лишь предлог.

— Ерунда, — вырвалось из меня помимо воли.

— Полностью согласен, но баронесса в тебя верит. Твердит, что своему они расскажут куда больше, чем постороннему.

Это я-то свой? Трюмная обезьянка, тайком проникнувшая на борт корабля?

— Передайте баронессе мою глубочайшую благодарность, — все что смог выдавить я.

А дальше начался поход по кабакам.

Забегаловок в порту Баненхайма оказалось больше, чем блох на дворовом псе. И все они несмотря на ранний час работали.

«Морской конёк», «Бережок», «Морячка» — вывески сменяли одна другую. Местные художники поработали на славу в попытке привлечь посетителей. Где-то был намалеван краб с выпученными глазами, а где обнаженная девица, стыдливо спрятавшая грудь. Особенно понравился рисунок корабля, упершегося бушпритом в один край стены, кормою — в другой, а гигантские белые паруса колыхались под самой крышей.

Единственное, что оставалось неизменным — содержание. В сизом тумане прокуренных помещений мельтешили тени. Посетители продолжали сидеть и пить. Слабые духом отгуляли еще ночью, поэтому на ногах оставались самые крепкие: те кто был способен бухать сутки напролет.

Кругом царила вонь, смрад и грязь. Приходилось переступать через тела лежащих в проходах. Держаться подальше от столиков, залитых дурнопахнущей жижей и лишний раз за ручку не браться, пинком отворяя дверь.

Я был привычен к подобному, а вот Гаскинс брезгливо морщился. Вел себя крайне вызывающе, словно принц, пожаловавший в трущобы. Мешал общаться с завсегдатаями, встревал в беседы, хамил и грубил. В конечном итоге, мы нарвались.

На выходе из очередного кабака нас подкараулила троица подвыпивших мужиков. Судя по внешнему виду они могли быть бандитами или работниками местной верфи, а может и тем, и другим одновременно. Бывает же такое, днем человек бревна стругает, а ночью прохожих.

— Сдается мне, папаша, ты филёр, — процедил самый тощий из них. Извлек из-за пояса нож и поиграл им, перекатывая меж пальцами. Так обыкновенно делали циркачи на рыночной площади. Вот только стоящий напротив мужичок был мало похож на ярмарочного зазывалу.

Я быстро огляделся. Это было плохое место для драки: дорога впереди перекрыта, а по бокам высокие стены. Оставался единственный путь — назад, через двери только что покинутого заведения. Нам там точно будут не рады, уж больно злобными взглядами провожали местные завсегдатаи. А виной всему Гаскинс с прямолинейной манерой вести переговоры. Просил же не лезть…

— Что, язык проглотил? — тощий продолжал издеваться. — А был такой разговорчивый, щебетал птичкой певчей. Не боись… я хоть и не «дохтур», но верное средство от немоты знаю. Запоешь и ты, и дружок твой.

Плохо, ой как плохо… Я невольно сделал шаг назад, а вот спутник мой отступать не намеревался. Вместо этого засунул руку в карман, где покоился пистоль.

В воздухе раздался короткий щелчок и тело тощего первым повалилось на землю. Снова щелчок и рухнул крепыш, по-бабьи всплеснув руками. Третий кинулся бежать, но Гаскинс никого отпускать не собирался: вытянул руку, прицелился и фонтанчик брызг вылетел из бритого затылка.

— Уходим!

Матушки-батюшки…

— Эй, как там тебя? Сига?!

Чужая рука дернула за рукав, и я моментально пришел в себя. Нагнулся и первым делом подобрал выпавшее из рук тощего оружие. Увы, очередной нож оказался дешевой поделкой. Потянулся было к поясу в поисках кошеля и застыл. Взгляд уперся в рану, прямо над правой бровью тощего. Круглые и ровные края — кровь толчками сочилась наружу.

Тело господина барона лежало на земле, освещенное яркой луной. Из дырки по центру лба вытекала кровь. Темный ручеек пульсировал и извивался живой лентой. И края раны слишком ровные…

Ох ты ж, треска говяжья!

Оцепенение спало в следующее мгновенье. Гаскинс рта не успел раскрыть, как я уже сорвался с места. Вылетел в узкий проулок, заставленный бочками, и ринулся вперед: в сторону виднеющегося впереди прохода. Сзади тяжело забухали сапоги.

Вскоре улица закончилась, и я оказался на перекрестке. Огляделся в поисках возможной погони, но ничего подозрительного не заметил. А потом, держась за бок появился Гаскинс. Последнюю часть дистанции он даже не бежал — шел, держась за бок.

— Притомился, папаша?

Гаскинс, отпущенную шутку проигнорировал. Оперся рукой о стену и принялся тяжело дышать.

— Я так понимаю, с обходом питейных заведений на сегодня покончено?

Гаскинс промолчал. Постоял еще с минуту, а когда пришел в себя — направился к ряду самоходных повозок, выстроившихся вдоль обочины. Перебросился парой слов с возничим и уже спустя минуту мы летели вверх по улице, покинув столь негостеприимно встретивший нас припортовый район.

И снова «Добро пожаловать» и снова «Восточные холмы». Спустя полчаса быстрой езды мы прибыли к дому баронессы.

Совсем сестрица за собственностью не следит. Бурые от старости стены особняка были покрыты то ли мхом, то ли плесенью. Крышу давно не чинили, как и накренившийся водосток. Скат над левом крылом частью лишился черепицы и теперь напоминал улыбку древней шлюхи — примерзкое зрелище…

Крыльцо подгнило и требовало замены, но хозяйка отчего-то решила, что и так сойдет. Лишь приказала обновить перила, выкрасив рассохшееся дерево в зеленый цвет. Тоже самое касалось и оконных рам. Кое-где виднелись щели толщиною с палец, наспех забитые паклей. Не дом, а развалина.

На дверной звонок никто не откликнулся. Пришлось Гаскинсу идти во флигель за запасной парой ключей.

Внутри особняка царил полусумрак. И без того прикрытые листьями окна оказались плотно задернуты. День на дворе, а её светлость сидит взаперти, боясь показаться наружу, словно бабайка из детской сказки.

На камине толстый слой пыли, дрова свалены в кучу, что за слуги… Ну хоть следы вчерашней пьянки удосужились убрать и то ладно.

— Побудь здесь, а я пока доложусь баронессе, — приказал Гаскинс.

— Уверен?

Рассечённая бровь вояки дрогнула в удивлении.

— Уверен, что стоит тревожить её светлость? — повторил я снова. — Баронессе нужен результат, а не доклады по малейшему поводу.