Печать Джа

Глава 12. Старые знакомцы

«Плачь ты — не плачь, а деньги не прячь», — так обыкновенно приговаривала пацанва с Кирпичного, освобождая карманы граждан от тяжелых монет. Этих присказок было сотни, если не тысячи. Они словно фирменное клеймо на клинке оружия, по которому легко распознать: с какого человек района, в какой банде состоит и насколько серьезно настроен. Ими гордились и бахвалились, как аристократы родовым гербом, передавали по цепочке молодым, чтобы помнили и чтили. Нет, не законы… Это примерные горожане чтили многотомные своды, писанные в угоду аристократам и купцам, а у голытьбы с улицы были свои Заветы. Негласные правила помогали поддерживать порядок и дисциплину, а порою сильно мешали, ибо нет ничего проще, чем вычислить Мастера по его клейму.

На моей памяти городская стража дважды зачищала Кирпичный. Первый раз это случилось ранней весною, когда молодняк по неопытности убил купца Ряхина. Наговорил изрядно, да еще и свидетелей в живых оставил. Вот по словам нас тогда и нашли: перетрясли целый район, сунулись в каждый закоулок. Пришлось нашему брату покинуть насиженные места и на долгие полгода залечь в Заречье. Как тогда Старшаки со стражей договорились, никто не знал, но награбленное добро пришлось вернуть, а пятеро молодых, участвовавших в том злополучном налете — испарились. Шестой бежал в столицу, да там и сгинул.

Второй раз случился перед самым моим отъездом. Мужичкам из Борцево вздумалось шутки шутковать. Устроили налеты на аптеки с известным на весь Ровенск кличем: «мордашки на пол, кубышки на стол». Очень зря… Нельзя лепить фирменное клеймо на левые клинки, гильдия мастеров не поймет. Их тогда силами местных банд быстро изловили и натурально кожу живьем содрали — впредь будет другим наука. По итогам все остались довольны: зачистки в Кирпичном прекратились, аптекарям вернули добро, а псы с окраин получили мясо в виде сброшенных в выгребную яму трупов.

Такие были дела… Поэтому пацанва в серьезных делах клеймом не светила, стараясь работать молча. Иначе свои же на корм пустят. Совсем другое дело — обобрать случайного прохожего на улице. Тут и поиграть можно, и покрасоваться, разбрасываясь фирменными фразочками.

Я все ждал чего-нибудь эдакого — залихватского и был крайне разочарован, услышав банальное:

— Кошель гони!

Что за скука… Напротив стояло полтора десятка человек, самому младшему из которых от силы было лет десять. С одной стороны пустяки, а с другой это как посмотреть. Нет ничего хуже толпы безбашенных малолеток, особенно когда у одного из них есть нож — не зарежут, так стадом затопчут.

— Чё умолк — язык в задницу засунул? Кому сказано, кошель гони.

Я откинул полу сюртука и демонстративно извлек из чехла недавно приобретенный нож. Лезвие блеснуло под лучами солнца, заиграло бликами на облезлой штукатурке, на испуганных лицах мелюзги. Ну теперь понадобится кто-то смелый и отважный — тот, кто решится сделать первый шаг. Стоящий впереди заводила на эту роль не годился. Конопатое лицо дрогнуло, изобразив неуверенность. Кому первому захочется рисковать, даже имея за спиной численный перевес. Шкура — она одна единственная и новую взамен продырявленной никто не выдаст.

— Ну чё, малышня, так и будем стоять или разойдемся по-хорошему, — предложил я, для убедительности покрутив пальцами ножик. Вроде ерунда, но на пузатую мелочь подобные фокусы действуют. Вон как заволновались — зашептались.

Секунды бежали неторопливо. Лучи солнца продолжали играть на начищенном до зеркального блеска лезвии… И вдруг я почуял неладное. Нет, не воровской чуйкой — вещью насколько легендарной, настолько же и капризной. У возникшей тревоги имелось разумное объяснение — напряженные взгляды мелюзги. Они имели одно четкое направление, поэтому складывалось впечатление, что за моей спиной кто-то был.

Увы, полуденное солнце лишало возможности читать по теням. И глаз на затылке у меня не имелось, но зато были уши и были звуки: едва различимые шорохи. Некто неизвестный пытался остаться незамеченным.

Решили с тыла зайти — суки! Всё, медлить больше нельзя. Я поудобнее перехватил рукоять и резко развернулся. На ходу, краем глаза уловил невысокую фигуру и ударил первым. Метил в район шеи, в неё и попал, заставив тощего шкета вскрикнуть. Толстая, перемотанная тряпками дубинка с глухим стуком упала на булыжную мостовую, а сам он в отчаянии зашарил руками, пытаясь… Один шантру разберет, чего он там пытался сделать: то ли выцарапать мои глаза, то ли перехватить нож. Только поздно уже, когда лезвие по рукоять вошло в горло.

Я повернул голову, с удовлетворением отметив страх на лицах присутствующих. Для вящего эффекта, довернул нож, позволяя ручейкам крови хлынуть наружу. Худое тело попыталось завалиться назад, но я попридержал его, предлагая в полной мере насладиться зрелищем. У некоторых гибель товарища вызывает яростное желание отомстить, но это если товарищи нормальные, а если шпана подзаборная, лишь проводящая вместе время, то и толку не будет.

Первыми дрогнули задние ряды, где стояли самые мелкие — рванули так, что только пятки засверкали. Следом побежали и остальные… Конопатый хотел что-то сказать, но не отважился. Лишь сплюнул с досады и легкой рысью припустил за другими: как бы не торопясь, в попытке сохранить остатки былой важности. Что за шут гороховый.

Сбежал и мой недавний знакомец — продавец газет. Потолковать бы с ним — узнать подробности случившегося, зачем навел. Неужели ста заплаченных кредитов показалось мало? Или в другом дело? Мне сразу вспомнился подбитый глаз пацана. Свежий фингал, можно сказать только-только из печки. И такое случается… Засветил большую деньгу, где не положено, вот в остальных азарт и проснулся. Заставили рассказать, где такое богатство надыбал.

Я наклонился и обтер грязное лезвие о рубаху убитого. Спрятал нож в чехол, прикрыв полой сюртука. Вот и сгодилась покупка — дня не прошло.

Теперь оставалось понять, что же делать дальше. Если верить местному пьянчужке, матросы раньше вечера в «Жемчужнице» не появятся, выходит времени в запасе уйма. Прикинув варианты, я решил отправиться в порт: и до забегаловки недалеко и район побезопаснее будет.

Когда жил в Лядово, то часто спускался вниз — к причалам, поглазеть на пузатые бока кораблей, облепленные ракушками, на высокие мачты со спущенными парусами. При особом везении можно было увидеть военные корабли, типа фрегатов или барков. Увы, орудийные порты всегда были задраены. А так мечталось увидеть отливающие чернотой пушки, во всем своем великолепии. Когда тридцать стволов в два ряда смотрят в одном направлении. От одного орудия уши закладывало, а что будет, когда этакое количество бабахнет одновременно?

В порту стоял шум и гам, извечная толчея людного места. Я попытался пробраться ближе к воде, но был остановлен стражниками.

— С какой целью направляетесь к причалу? — спросил тот, кто был помоложе.

Я честно ответил, что никакой цели не имею — гуляю и любуюсь красотами от безделья. Стражников такой ответ не устроил: сначала они потребовали документы, удостоверяющие личность, а после сопроводили в специально отведенную комнату, где пришлось битый час объясняться, что не соглядатай и не шпион, что на конфедератов не работаю, и никаких злонамеренных мыслей в голове не держу.

— Что же вы барон, других мест для прогулок не нашли? Или два месяца, проведенных на корабле показалось мало? Снова на океанские просторы потянуло?

Пришлось признаться, что сглупил, проявив излишнее любопытство к местным красотам. Службисту из таможни подобное покаяние пришлось по душе. Он даже предложил чаю, а на будущее посоветовал быть более осмотрительным.

— Городской порт является важным стратегическим объектом не только для региона, но и для страны в целом, а вы в закрытую зону поперлись, прямо под запрещающие знаки. В следующий раз читайте, что написано, если не хотите оказаться убитым при попытке проникновения.

Я читал, только кто же знал, что словосочетание «красная зона» подразумевает под собой «вход воспрещен». Так бы и написали, а не выдумывали цветовую дифер… дифевер… Короче, сложное слово употребил таможенник, общий смысл которого был прост — под красное не ходить.

Помучив с час, меня отпустили на волю. Увы, настроение любоваться стоящими у причалов кораблями испарилось, тем более что и не разглядеть ничего. Океанские виды частью загораживала снующая толпа, а частью близстоящие судна. Для лучшего обзора нужна была верхотура, но от мысли забраться на крышу я отказался. Хватило и одной беседы с таможенником.

Времени до вечера оставалось предостаточно, поэтому я принялся делать то, что умел лучше всего — маяться бездельем. Прошелся вдоль торговых рядов, заваленных рыбой. Посмотрел на работу грузчиков, перетаскивающих тяжелую поклажу. Разговорился со старичком, изнывающим от скуки.

— Раньше в порту был порядок — да, порядок… Каждый знал свое место, а сейчас посмотри — кто-куда, кто-куда… сплошной бардак, — шамкал дедок беззубым ртом. Служил он то ли боцманом на рыболовецком судне, то ли обыкновенным моряком. Много знал, но из-за преклонного возраста в воспоминаниях своих путался. Из-за чего выходил не рассказ, а сплошной винегрет.

В другой раз непременно бы ушел, но сейчас этот забытый всеми старик согревал душу. Было что-то родное в сгорбленной фигуре, в том как он подслеповато щурил глаза, вглядываясь в далекий горизонт.

Я сходил и купил пару мандаринов. А потом сидел и наблюдал, как старик дрожащими пальцами снимает шкурку. Как ломает на дольки и очищает от прозрачной пленки мякоть. Как запихивает в рот и тщательно пережёвывает голыми деснами.

— Скажи, отец, а отчего на кораблях в качестве движущей силы монополь не используется? — задал я давно мучавший меня вопрос.

— Как это не используется? — удивился дедок. — Используется, да еще как, только тут вот какая штука… Знаешь сколько стоит грамм монополи? Вот то-то и оно… Его и не найти в свободной продаже, только через специализированные конторы, подконтрольные государству или военным. А знаешь, сколько требуется вещества, чтобы сдвинуть этакую махину, как корабль? Да проще город осветить, чем заставить три тыщщи тонн по волнам бегать. Не забывай, что энергию эту в движительную силу еще преобразовать требуется. А для этого моторы нужны, не такие как на автомобилях стоят, а куда объемнее и сложнее, чтобы лопасти крутились. Помнится, лет десять назад спустили на воду один фрегат … как бишь он назывался? — старческие глаза выжидающе уставились на меня.

Пришлось пожать плечами.

— Ну да и хрен с ним — тут другое важно. После двух дней в пути мотор у фрегата намертво заклинило. Пришлось ставить корабль в доки и долгие недели ковыряться в сложном механизме. Починили и в плаванье — а он возьми и снова сломайся: на сей раз в районе Кабоновых островов. Места там дикие: ни мастеров, ни специального оборудования. Пришлось судну до порта приписки своим ходом добираться. Целых полгода плыл.

— Чего же так долго, — удивился я, — если есть ветер и паруса?