Carpe nostra! (Хватай своё! (лат.))

Глава 7. Она – наша!

С утра Гермиону мучили довольно противоречивые чувства. Всё началось с того, что ещё накануне она решила проучить Люциуса за прошлую ночь. Та ночь, бесспорно, была сногсшибательной, но ведь Рон... как же Рон? И, кроме того... Сильно коробило ощущение того, что она — всего лишь игрушка для сексуального удовлетворения чёртова Малфоя.

Заседание в Парламенте, похороны Флеминга и слежка за его братом отодвинули час справедливого возмездия. И вечером ведьма снова вернулась к вынашиванию коварного плана.

Досадно было признавать, но Гермиона ловила себя на мысли о том, как приятно и непривычно чувствовать себя женщиной — слабой, беззащитной, покорной. В голову лезли совершенно ненужные выводы вроде тех, что Рон никогда её не добивался. Не предъявлял на неё свои права, не принимал ответственных решений. Даже терпеть не мог туалетную воду с нотками древесного оттенка, которую она подарила ему на годовщину. Между ними, говоря откровенно, разыгрывались роли скорее сына и матери, нежели мужа и жены. И уж совсем невероятно представить, будто бы Рон способен на то, что вытворял вчера Люциус.

Гермиона покраснела, вспомнив непристойности, которые он шептал в густом бархате ночи. А как властно, по-хозяйски Люциус сжимал бёдра, когда входил особенно глубоко...

«Да нет же, не Люциус! Малфой! Малфой!»

Гермиона почувствовала, как внизу живота запульсировало, а сердце принялось выстукивать бешеный ритм. Она окончательно разозлилась и решила Малфоя проучить.

«Раз я не могу заколдовать ни его, ни себя, заколдую что-нибудь ещё. Ведьма я, в конце концов, или нет?!»

Наложить на дверь ни запирающее, ни отталкивающее заклинание не получилось: браслет не давал возможности хоть как-то ограничивать своего хозяина. Тогда Гермиона применила к одеялу дезиллюминационные чары, закуталась в него и принялась ждать.

В полночь она со злорадством отметила, что дверь спальни приоткрылась. Малфой вошёл, медленно прошагал к окну, постоял немного и отправился обратно. На полдороге он резко развернулся, остановившись напротив неё, и приложил два пальца к губам, посылая ей воздушный поцелуй:

— Доброй ночи, Гермиона.

И пока та приходила в себя, скрылся в коридоре.

Гермиона совсем растерялась.

«Ну почему именно сегодня он повёл себя как джентльмен?»

Она чувствовала себя обманутой и не могла понять, что же её так расстроило.

«Какого чёрта?! Ведь я именно этого и добивалась...»

Гермиона проворочалась всю ночь без сна и к завтраку вышла недовольная собой и всем вокруг. Единственное, что хоть как-то примиряло с подлой действительностью — два выходных дня впереди.

Чтобы позлить Малфоя, она надела вызывающее платье цвета беж с открытыми плечами и даже нитку жемчуга, оставленную Элли на туалетном столике.

Домовуха проводила Гермиону в голубую гостиную. Шагнув на порог, ведьма восхищённо вздохнула: с потолка и на заколдованных обоях крупными хлопьями летел снег. Он был таким реальным, молочно-белым, что хотелось поймать его языком. Но пушистые комья таяли в воздухе, не долетая даже до волос волшебницы.

«И ни за что не вспомнишь, что на дворе начало июня».

Она так засмотрелась, что не заметила Малфоя в кресле, с газетой.

— Доброе утро, Гермиона. Вижу, вы оценили мой вкус. Чай с бергамотом и весенним чабрецом. Ваш любимый.

— Доброе утро, мистер Малфой, — кивнула она и подвинула тарелку с блинчиками. — Даже спрашивать не стану, откуда вам это известно.

Заметив, что Люциус одет в палевый шлафрок с кистями на поясе и домашние брюки, Гермиона поняла, что и с платьем она проиграла. Сегодня было особенно жарко, и мужчина не озаботился рубашкой: из-под тонкой меховой оторочки белела его атласная кожа, от влажных волос пахло шиповником. Кроме того, маг отчего-то поленился побриться, и золотистая щетина притягивала взгляд.

Откуда ей было знать, что и Малфой полночи бесцельно глядел в потолок, недоумевая, отчего не содрал с ведьмы одеяло, которое, даже невидимое, тряслось «от страха» вместе с хозяйкой, и оттого выдавало себя. И почему такой тщательный план трещал по швам? Люциус всего лишь хотел поразвлечься, отомстить, чтобы сравнять ту страшную пропасть между ними, которая разверзлась тогда, на Оттери. Но эта ведьма... всё шло наперекосяк. Ему вдруг показалось необходимым, чтобы и Гермиона так же страстно желала его. Обнимала. Целовала нежно, с любовью.

На мыслях о любви мужчина обречённо застонал, выругался и принял зелье сна без сновидений. Однако и утром от подобных дум избавиться не удалось, и поэтому он забыл побриться.

Ведьма сосредоточилась на завтраке.

— Итак, больше никаких происшествий в «Пророке»? Никто не убит?

— Пока нет, — протянул Люциус, не отрываясь от газеты. — Но если так пойдёт и дальше, кое-кого обязательно прикончат.

— О чём это вы?

— А вы полюбуйтесь в окно, Гермиона, полюбопытствуйте! Ведь вашего Уизли могли запросто убить, но оставили в живых, чтобы он предупредил вас о том, что в это дело совать нос не следует.

Она отдёрнула штору и взяла небольшой волшебный бинокль, который лежал на широком подоконнике.

Как и вчера, погода стояла жаркая, но на горизонте уже начали собираться грязно-синие тучи. Лёгкий ветерок шевелил листья жасминовых кустов.

Из гостиной просматривалась дорожка парка, ведущая к чёрным кованым воротам, за которыми прохаживались двое. Типы были весьма неприятны на вид и напомнили егерей, которые однажды поймали их с Роном и Гарри в лесу. Те же мрачные небритые рожи, потёртые куртки из фальшивой драконьей кожи, тяжёлые ботинки. Пуговицы, увы, были самые обычные — оловянные.

Один хмырь, тот, что с колтунами на голове, то и дело почёсывался, отчего создавалось неприятное впечатление, будто у него вши. Другой нервно затягивался короткой папиросой и постоянно сплёвывал. Гермиона брезгливо поёжилась: бинокль передавал даже отвратительные запахи немытых тел и волшебного опиума (таким окуривали палаты тяжелобольных в Мунго).

— И как впечатление, Гермиона?

Она затаила дыхание. По обе стороны от неё крепкие руки Малфоя опирались о подоконник. Обнажённая грудь мужчины слегка прикасалась к спине, тепло кожи, ощущаемое через тонкую ткань платья, и аромат шиповника туманили разум. Небритый подбородок взъерошил волосы на затылке. У Гермионы ослабели ноги.

Она вздрогнула от шёпота, обласкавшего ухо:

— Что же вы молчите? Невежливо игнорировать заданный вопрос.

— Да вот всё думаю, — охрипшим голосом ответила она, — почему это вы стали звать меня по имени. Я же миссис Уизли.

— Это не ваша фамилия, Гермиона. Чужая. И она вам совершенно не идёт.

Она развернулась и с вызовом спросила, глядя в хищные серые глаза:

— А какая же мне идёт?

Оказавшись в кольце его рук, ведьма совершенно растерялась. Глаза Малфоя потемнели, как грозовое небо, от них невозможно было оторвать взгляд. Люциус так тесно прижимался, что она чувствовала, как твердеет член в его лёгких брюках.

Маг едва слышно прошептал:

— Возможно, та, о которой вы не задумывались никогда.

Сердце готово было выскочить из груди. Гермиона зажмурилась от диких догадок, промелькнувших в голове, и торопливо пробормотала:

— Может, обсудим наше расследование?

— Что ж, прекрасная мысль!

Малфой достал из кармана трубку, неспешно набил её и раскурил. Он заложил руки за спину и принялся неспешно вышагивать по гостиной на фоне сказочного снегопада.

Гермиона вдохнула ароматный дым. Сейчас это была терпкая «Латакия».

— Итак, пока вы нежились в постели, сова принесла письмо от мадам Малкин. Рединготов с такими пуговицами мадам не шила, но! — он поднял указательный палец. — Она знает, что такими восточными аксессуарами торгуют в Лютном, в лавке Али Мансура.

— Их мог купить кто угодно, — пробормотала волшебница. — Значит, след ведёт в Лютный...

— Меня сейчас больше интересует другое. Что хранится в той папке, Гермиона? Ради этой папки кто-то разнёс весь ваш кабинет.

Ведьма закусила губу, глядя, как Малфой выпускает голубые колечки дыма. Снежинки таяли, попадая в них.

— Мы с мистером Флемингом разрабатывали сразу несколько законопроектов. Один касался защиты магических животных. Штраф в пять тысяч галлеонов за убийство, тысяча — за издевательство, семьсот — за содержание в плохих условиях. Ах да, ещё за незаконную продажу на чёрном рынке — пятьсот галлеонов. Была идея с зоопарком-питомником, чтобы волшебники со всего мира могли приехать и посмотреть на редких животных...

Малфой закашлялся.

— Да вы спятили, мадам... Я ещё понимаю — вы, но Флеминг... Должно быть, он совсем рехнулся на старости лет. Вы бы разорили пол-Британии!

— Duralexsedlex*, мистер Малфой, — строго заметила Гермиона. — Вам ли этого не знать. Ещё там наброски к закону о магглорождённых. Курсы перед поступлением в Хогвартс, психологическая поддержка, поездки по обмену в магические семьи, патронат... Ну и ещё... одна маленькая поправка... В школе меня просто достала Скитер, и я предложила ввести перепись среди анимагов каждые пять лет. И штраф всем незарегистрированным в размере ста галлеонов.

Люциус крепко затянулся и покачал головой.

«С такими планами Флеминг в любом случае долго бы не прожил, но она, она...»

— Мистер Малфой, расскажите лучше о Дерринджере. Кто он? Чем занимается?

Волшебник сел у стола, положив ногу на ногу. Тщательно выбил трубку и убрал обратно в карман. Вздохнул. Очевидно, эта тема была ему неприятна.

— Я слышал о нём мало, но достаточно. Десять лет в Азкабане — за разбойное нападение. Был несколько раз арестован по подозрению в убийстве, но всегда выходил сухим из воды. Горбин говорил, что все незаконные сделки с животными проворачивает именно он...

Люциус поморщился.

— Мы с Долоховым как-то возвращались из Лютного и напоролись на этого Дерринджера. Уже тогда он был опасен даже в одиночку. Помню, он заорал: «Кошельки или жизнь!» Драклов недомерок... Если бы не отменная реакция Тони, не сидеть бы мне сейчас в этом кресле.

Он отогнул шлафрок, показывая широкий шрам на груди у правого соска. Гермиона мысленно дала себе оплеуху и нахмурилась: дело принимало дурной оборот.

Элли разлила по чашкам свежий чай и убрала грязную посуду.

Гермиона с удовольствием отпила янтарный напиток, чтобы смочить пересохшее горло.

— Что ж, зато мы выяснили, что версия с завещанием отпадает.

Люциус хмыкнул.

— Ещё бы. Флеминг-младший не убивал брата. Однако, как выяснилось, трахает какую-то магглу. Это ставит крест на его политической карьере.

Гермиона прищурилась:

— Имеете что-то против магглов?

— О, — Люциус театрально отсалютовал чашкой, — только то, что им не место в мире волшебников. А вот грязнокровные...

— О, вот как вы заговорили? — щёки волшебницы запылали. — В таком случае не смейте больше заходить в мою спальню.

— Это мой дом, миссис Уизли. И я вправе ходить там, где вздумается, желаете вы того или нет.

— В таком случае должна сообщить вам, что вы — деспот и тиран. Я вас ненавижу!

— Но стонете от удовольствия всякий раз, когда я...

— Перестаньте! Вы прекрасно понимаете, что я не об этом. Я говорю о личности. Об уважении. Вы даже не спрашиваете меня...