Carpe nostra! (Хватай своё! (лат.))

Глава 11. Звёзды гаснут

Июнь расцеловал волшебников и магглов мягким коричневым загаром, искупал в реках, порадовал белыми бабочками.

Июль цвёл алыми розами на кустах и клумбах. Он почти каждый день дышал палящим зноем и проливался бурными грозами. После дождя в водостоках шумела вода, в садах и парках щебетали малиновки.

К середине августа погода установилась мягкая, бархатная. На яблонях наливались розовые плоды, пахло свежим сидром и ароматной шарлоткой.

Над Магической Британией рассеивались тучи, несмотря на то, что стены магазинов на Косой аллее всё ещё пестрели колдографиями Дерринджера с предупреждающей надписью «Разыскивается опасный преступник!». Каждый день «Ежедневный Пророк» печатал статьи о задержании нового бандита из Шангри Ла. «Придира» отчаянно призывал волшебный мир помочь в перевозке освобождённых животных в места обитания. Рита Скитер в очередной раз прославилась новым скандальным бестселлером «В застенках аврората». Визенгамот заседал в две смены, судей и присяжных не хватало, были мобилизованы все ранее отошедшие от дел волшебники-ветераны. Азкабан увеличили заклинанием расширения пространства, чтобы разместить новых заключённых. Приставы выписывали штрафы целыми свитками, но в кулуарах поговаривали, что многие отпрыски знатных семей попросту откупились от тюрьмы внушительными суммами.

В Парламенте кипели ожесточённые дебаты. В связи с облавой в Шангри Ла Палатам следовало принять новые законы касательно магических животных, анимагов и существ. Это был звёздный час Гермионы Грейнджер. Все проекты из злосчастной папки, даже о магглорождённых, были приняты на обсуждение, рассмотрены и довольно быстро одобрены обеими Палатами. Ведьма победно улыбнулась, когда партия «зелёных» в полном составе проголосовала «за», выпустив из палочек изумрудные искры. Пэры аплодировали стоя.

«Это для вас, мистер Флеминг!»

Поначалу Гермиона чувствовала себя превосходно и каждый день работала в кабинете с новыми редакциями законов, ходила на заседания Парламента, голосовала, выступала с трибуны. Они с Люциусом по-прежнему сидели рядом, в одной ложе, изредка переговариваясь по спорным вопросам.

Волшебница месяц за месяцем держала себя в руках, хоть это и давалось с большим трудом. Было больно. Очень больно. Больно находиться рядом с ним, понимая, что Малфой никогда не поверит ей, никогда не обнимет, никогда больше не поцелует так, что закружится голова.

И она передавала ему свитки с поправками и петициями, заставляя себя не вздрагивать, когда их пальцы случайно соприкасались.

Она тайком вдыхала терпкие ноты «PasdeCalais», смешанные с запахом его тела, когда Люциус склонялся над её столом, обсуждая очередную стратегию завтрашнего выступления в Парламенте.

Она молча ненавидела бархатную чёрную ленту, которой он стягивал свои белые волосы, потому что так почти не чувствовался аромат его шампуня с шиповником.

Казалось, Люциус отгородился плотной невидимой стеной, и Гермиона никак не могла сквозь неё пробиться. От его невозмутимости веяло таким холодом, что она порой не чувствовала собственного пульса. От переполнявших эмоций её стихийная магия расколола надвое стол в кабинете. И не раз пришлось повторить «Репаро!», чтобы починить его.

Поиски Дерринджера продолжались. В Лютном каждый день проводились зачистки и обыски. Шотландское отделение аврората выделило добровольные дружины. В Хогсмиде и на Косой аллее им всегда ставили бесплатную пинту.

Рон по-прежнему сопровождал Гермиону от дома до кабинета и в зале заседаний стойко дежурил у входа. Чего ему это стоило, она боялась даже предположить — видеть её, предательницу, рядом с Малфоем.

Самыми мучительными были вечера. Ведьма готовила ужин и корпела над очередным законом, втайне мечтая о мужчине с белыми волосами. А на крыльце замерзал верный Рон, оберегая её от опасного убийцы.

К девяти часам вечера у Гермионы сжималось сердце, и она загоняла в дом продрогшего аврора. С улыбкой она смотрела, как бывший муж уплетает спагетти с соусом, нахваливая хозяйку. Затем он ставил сигнальные чары и отогревал озябшие пальцы у камина, где его всегда валил сон.

Гермиона смотрела на чёрные круги у него под глазами (от частого недосыпа), на бледные щёки. Казалось, они разыгрывают какой-то глупый спектакль, не в силах выйти из привычных ролей. Чужие в своём доме, чужие друг другу. Или наоборот — слишком близкие?

Иногда Рона сменял Деннис, и в такие дни Гермиона чувствовала себя свободнее, без ощущения довлеющей вины.

В сентябре Гермиона не выдержала. Увидев мельком, как Люциус в коридоре смеётся над какой-то шуткой секретарши Беррингтона, она проплакала всю ночь напролёт, а на следующий день продала свою долю пэрства Малфою.

Люциус оценил её предложение по достоинству, выложив семьдесят тысяч галлеонов. Глядя на него через дубовый стол в нотариальной конторе, Гермиона вдруг поняла, что поступает правильно впервые за долгое время. Маг небрежно ткнул палочкой в договор, ставя подпись, и довольно улыбнулся.

Гермиона взяла чек на получение означенной суммы в Гринготтсе и спрятала в сумочку.

Всё, сказка закончилась. Золушка вернулась к пеплу в камине и грязным кастрюлям, а Король — во дворец, на трон, и больше не желает её знать. Все на своих местах. Всё правильно.

Малыш рос, живот постепенно округлялся. Нужно было жить дальше.

Половину вырученной суммы ведьма положила в Гринготтс под самый высокий процент и сразу оформила двухгодичную подписку на «Магическое право». На другую половину купила маленький коттедж на побережье под Холихедом. За белой оградой темнел дровяной сарай, а на заднем дворе раскинулся небольшой огород. Внутри стены были отделаны ракушечником и сосновыми панелями, в камине уютно потрескивало пламя. Когда море штормило, и в камышовых лиманах завывал норд-ост, казалось, домик плывёт по волнам в бурю. В такие моменты особенно приятно было сесть у огня с чашкой горячего шоколада. Гермиона с особым удовольствием наколдовала рядом с флюгером гриффиндорский флаг и решила назвать коттедж «Фрегат».

Но надолго от мира сбежать невозможно.

Покупая самоукачивающую кроватку в «Малыш Артур» на Косой Аллее, Гермиона слышала позади шепотки. Пока кассирша отсчитывала сдачу, Тина Кёртис за спиной даже не сочла нужным сбавить тон.

— Такая молодая... вертихвостка! А ещё героиня войны... Ясное дело — спала с обоими!

Гермиона обернулась. Покупатели смотрели на неё с брезгливым осуждением, поджав губы. Кто-то не стеснялся показывать пальцем.

«Это никогда не кончится, — отчаянно подумала она. — Грязнокровка... Вертихвостка... и во всём виноват он...»

Тяжелее всего пришлось с родителями. Зная вздорный характер отца, Гермиона как могла оттягивала разговор о будущем ребёнке.

После войны Гарри и Рон часто бывали у Грейнджеров. Генри, отец Гермионы, в то время был крайне недоволен выбором дочери, узнав, что она встречается с Роном.

— Гермиона, это же глупо! Гарри — вот, кто тебе нужен! Настоящий мужчина, он сможет за тебя вступиться, если понадобится. В конце концов, он умеет готовить, а ты — нет!

Генри дулся полгода, в каждом разговоре спрашивая о Гарри. Но Гермиона знала, что гнев отца стоит переждать, нужно только набраться терпения. Так оно и вышло: Генри постепенно смирился с выбором дочери и даже стал гордиться Роном за то, что тот работал в аврорате. Иногда даже приглашал зятя то на крикет, то на футбол. И теперь Гермиона представления не имела, как вынести бурю, которую устроит Генри, узнав о разводе и ребёнке.

Субботним вечером за ужином Гермиона и решилась всё рассказать.

— Как там Рон, Гарри? — спросила мама, поливая мясо соусом.

— Да... Рон. Я как раз хотела об этом поговорить... Мы... развелись...

Повисло неловкое молчание, Генри замер с куском телятины на вилке. И Гермиона выпалила, пока ещё оставалась такая возможность:

— Дело в том, что я люблю другого. И жду от него ребёнка.

Отец выронил вилку и опасно тихо спросил:

— И, видимо, это не Гарри, а какой-то подонок, да? Потому что любой другой сидел бы сейчас рядом с тобой и просил у меня твоей руки, верно?

— Папа... — Гермиона пыталась держаться, но слёзы покатились одна за другой. — Мы с ним не можем быть вместе... Потому что мы...

— Потому что какой-то подонок обрюхатил мою дочь! — побагровев, рявкнул Генри. — А ты настолько спятила, что бросила своего мужа!

— Генри! — мама сердито одёрнула его, но сказанного не воротишь.

Гермиона закрыла лицо руками и разрыдалась. Потому что в словах отца была доля правды. Она действительно спятила, рехнулась, бросив Рона. Но обманывать его и дальше — выше её сил. Возможно, и стоило подумать об аборте, ведь у ребёнка не будет отца. При одной этой мысли сердце сжималось от боли. Гермиона понимала, что она никогда этого не сделает. Потому что всё ещё любит чёртова Люциуса Малфоя.

Ведьма вытерла слёзы салфеткой и, тихо попрощавшись, трансгрессировала во «Фрегат».

Вечерами, когда на посту стоял Деннис, Гермиона писала длинные письма Люциусу. Потом левитировала их в трескучее пламя и плакала. Она сидела перед камином, глядя, как огонь пожирает её слова, и медные блики скользили по бледному лицу. Голос Малфоя всё время звенел в голове.

«...лишь бы и на час не становиться Уизли...»

Конечно, он считает, что это ребёнок Рона.

А вдруг Люциус обманул её? Если он изначально был вовсе не бесплоден? Но зачем? Посмеяться над ней? Как глупо... неужели он на такое способен? И разве можно поверить в это, зная, что Люциус рисковал своей жизнью ради неё?

По воскресеньям они с Гарри и Джинни гуляли в Гайд парке. Разложив на траве плед, друзья доставали из корзинки пирожки, термос с земляничным чаем и яблоки. Над головой плыли кудрявые облака, а вокруг прыгали любопытные белки, выпрашивая лакомство.

Когда Джинни сообщила, что тоже в положении, Гарри долго кружил её на руках на зависть Гермионе. Ведьма смотрела на чету Поттеров, такую верную и неразлучную, и думала, что никогда не будет счастлива, как они. Но она была искренне рада за них.

— Это здорово, Джинни, наши дети будут дружить и играть вместе!

— А потом вместе поедут в Хогвартс! — смеялась Джинни.

Иногда к ним присоединялся Рон. Он говорил в основном о делах в аврорате, изредка рассказывая о Джордже и родителях в Норе. Гермиона не раз ловила на себе его пытливый взгляд украдкой. Лёжа на пледе, Рон словно изучал, насколько сильно она изменилась: округлилась ли талия под туникой, улыбаются ли глаза. Он будто сравнивал нынешнюю Гермиону и прежнюю.

Когда Рон сжимал её руку, помогая подняться, женщина чувствовала, как дрожат его пальцы.

Его чувства к ней не угасли.

Первые месяцы Люциус не хотел верить в случившееся. В мэноре кости срастались быстрее, и волшебник взялся за бумаги, чтобы не думать о ребёнке Гермионы. Маг тщательно изучил последние биржевые сводки, узнал курс галлеона к фунту стерлингов — ведь теперь, когда законопроекты Гермионы принимались на ура, волшебная индустрия взялась за совершенствование маггловских разработок. Повсюду открывались мастерские по производству плейеров, телефонов. В Ливерпуле перерезали красную ленточку у завода летающих автомобилей, а в предместье Кембриджа — у крупного исследовательского центра маго-маггловских заболеваний. Под Лондоном раскинулся первый кинотеатр на открытом воздухе. Зоопарк-питомник «Лемурия» под руководством Чарльза Уизли собирал в Дербишире каждый день по несколько тысяч волшебников. Люциус только успевал скупать акции и вкладывать галлеоны в новые разработки. Он стремился занять на рынке лидирующую позицию, чтобы... Здесь его мысль обычно останавливалась, потому что Драко был достаточно обеспечен на долгие годы вперед. Сам Люциус ни в чём недостатка не испытывал, разве что его занимала игра на бирже и вложение средств в новые разработки — его захлёстывал азарт, когда он делал ставку на окупаемость очередного изобретения. И перед глазами снова вставала она — Гермиона, со своими маленькими ладошками и глазами-звёздами.