Carpe nostra! (Хватай своё! (лат.))

Глава 4. Люциус

В один из июльских дней тысяча девятьсот девяносто девятого Люциус лежал в густой траве на берегу сонной Оттери и жевал тонкий стебелёк пырея. Он уже искупался, но надевать белую рубашку в такую жару всё не решался. Хотелось закурить любимый «Кэвендиш», но уж больно пряно пахло полевыми цветами, а по груди к левому соску ползла божья коровка. Сквозь заросли можжевельника отлично просматривался противоположный берег — пологий и песчаный.

Давно ему не было так хорошо и спокойно. Весь этот ад начался почти год назад, когда Поттер убил Тёмного Лорда.

Люциус помнил заседание в Визенгамоте. И ледяные подлокотники железного кресла. И ожившие тяжёлые цепи, моментально сковавшие руки. И презрительные взгляды присяжных, тех самых, которые недавно раболепно заискивали перед ним.

Он ведь предлагал им деньги. Много денег. В конце концов, не всё состояние Малфоев хранилось в Гринготтсе. Существовали укромные сейфы с закладными, заколдованным золотом и редкими книгами, за которые не один волшебник продал бы душу. Но они не взяли ни сикля. Ни единого драклова сикля.

Люциус просил передумать, но судья и присяжные были непреклонны. Среди них он узнал и Бруствера, и Беррингтона, и Милтона, и Финчли. Они лишили его магии на три года. Три долгих года. И кто знает, спятил бы Люциус или нет, если бы не Драко. И ещё кое-кто.

В первый год было особенно паршиво. Ибо часть его пришлась на Азкабан. Люциус помнил влажность, что сеялась с моря мокрым туманом и впитывалась в шерстяную робу. По утрам всегда скручивал мерзкий кашель, и на языке оставался вкус соли и йода. Вкус Азкабана.

Люциус помнил жестокий холод. Помнил, как отжимался на грязном полу тесной камеры, чтобы хоть немного согреться. И бессильно падал на узкую лежанку из свалявшейся овчины.

Маг помнил вечную мглу. Чёрно-серые сумерки, которые забивали глаза, нос и глотку, словно клочья пыли. Ни единого луча солнца, будто весь мир выцвел и погас, оставив глухое отчаяние.

Через какое-то время пришли Нарцисса и Драко.

Жена хмуро молчала, сын что-то спрашивал, Люциус машинально отвечал. Позже он долго сомневался, не приснился ли ему этот визит. В ушах звенели слова Драко: «Папа, к тебе не пускают», «Что у тебя есть на Бутби?»

После их посещения снова вернулась беспросветная мгла, которой, казалось, нет конца. А потом явились стражники и вывели на свет. Малфой ничего не видел от слёз, застилавших глаза. Солнце будто пыталось выжечь их.

Нарцисса и Драко отвезли его домой, в мэнор. Оказалось, сын воспользовался выданным Люциусом в камере компроматом с умом. Бутби был одним из судей, и после того, как его прижали, быстро вернул дело на пересмотр и скостил срок пребывания осуждённого до полугода.

Малфой даже в мэноре ещё долго вскакивал по ночам, шепча в темноту: «Да, сэр... Люциус Малфой, тысяча девятьсот семьдесят шестой, номер семь-пять-ноль... руна хагалаз и тейваз. Преступления против волшебников... Магглов...»

Люциус по привычке вставал, по привычке надевал рубашку и галстук, без аппетита жевал овсянку. Гулял по весеннему парку, отпинывая с тропинки сухие ветки и шишки. Обедал, читал «Ежедневный пророк», не понимая в нём ни единого слова. Он иногда забывал бриться и расчёсывать волосы, но никому до этого не было дела: Драко уехал в Лондонскую академию целителей, а Нарцисса... Она не заговаривала с ним с того дня, как они втроём трансгрессировали домой из полуразрушенного Хогвартса, вымотанные, измученные, напуганные. Лишь однажды она, видимо, набравшись храбрости, сказала: «Вот где все твои идеалы, Люциус. Ты теперь прямо маггл... верно?»

Люциус в тот день впервые за полгода вгляделся в своё небритое отражение и разбил зеркало вдребезги. Красные от бессонницы глаза, всклокоченные волосы, сгорбившиеся плечи — это действительно был какой-то мерзкий маггл, и быть им волшебник никак не желал. В тот же вечер он собственноручно натёр всё тело до красноты мочалкой и тщательно выбрился. Мелкие порезы даже радовали — так он чувствовал себя живым.

Жена стала подолгу где-то пропадать и ждать сов с записками. Ещё бы, им-то с Драко колдовать не запрещалось. Люциус поначалу думал, что Нарси утешилась в объятьях какого-нибудь юнца, но через полгода вернулся сын и рассказал, что она бывает у Андромеды, своей сестрицы, нянчится с маленьким сыном оборотня. Всё выходило так, что кругом все были добрыми святыми, а он, Люциус — проклятый Мордред Исчадие Зла, задери его пикси!

Люциус снова впал в мучительную тоску, и только в зеркале отражался теперь былой могущественный волшебник — гладко выбритый и опрятный. Он слышал, будто маггловские игрушки не живые, а просто кусок дерева или металла, ведь в них нет ни капли волшебства. И он ощущал себя именно такой игрушкой, мёртвой и жалкой, из которой выкачали всю магию. Без планов захвата маггловского мира появилось катастрофически много времени, и Люциус потратил его на то, чтобы обойти весь мэнор с инспекцией. Затем он вызвал всех эльфов и отчитал их за пренебрежительное отношение к хозяйскому добру.

— Куда вы только смотрели?! — негодовал он. — Крыша в восточном крыле прохудилась, водостоки проржавели и забились листьями, в библиотеке «Кодекс Малфоев» не сыщешь! А трубы! Когда вы чистили трубы?!

А потом, когда домовики перестали биться о каменный пол, он объявил всеобщую мобилизацию и ремонт. Маг заставил сменить все мрачные и тёмные обои на светлые, зачаровать потолки под звёздное небо и всегда поддерживать магический огонь в каминах, чтобы ничто и никогда не напоминало больше об Азкабане.

Так прошло ещё полгода.

Драко иногда устраивал вечеринки в малом зале, приезжали Забини, Паркинсон и какие-то девицы из академии. Отмечали «экватор» или что-то в этом роде. Люциус слушал чужой смех, сцепив зубы, будто над ним насмехались. Он теперь изгой. Калека. Кому он нужен без магии? Нарцисса окончательно перебралась к сестре и прилетала только в каникулы Драко. Люциус сидел дома, как сыч, в компании эльфов, которых он когда-то презирал. Теперь же он уважал их за совместный труд, каждый уголок отремонтированного мэнора радовал глаз.

Люциус часто задумывался, отчего ему не пишут старые друзья. Ведь на почту запрет министерские чинуши не накладывали. По рассказам Драко, все бывшие пожиратели как жили, так и живут, сидят по домам, растят внуков, отправляют друг другу сов. Малфой с горечью осознал, что друзей у него никогда не было, одни слуги. Он был так зол, что хотел трансгрессировать куда угодно, лишь бы подальше от мэнора. Камин был для него заперт, трансгрессия невозможна. Волшебник метался внутри особняка, задыхаясь от бессилия. Он остервенело крутился на месте — р-р-раз! Раз! Раз!

И тут на помощь пришёл Драко. Его летняя стажировка в Мунго пришлась на яростный припадок отца. Парень выбежал в малую гостиную и схватил Люциуса в охапку. Пришлось держать до тех пор, пока он не обмяк и не перестал вырываться.

— Отец, послушай... — он улыбнулся, и Люциус поразился, каким красивым сына делает улыбка. — Они запретили всё, но они забыли про мётлы. Ты можешь летать. Ты свободен. Акцио метла!

Малфой-старший не летал лет десять — брезговал, и первый взлёт пошёл вверх, а потом резко вниз — штопором. Но маг не сдавался. Синяки и ссадины — ничто по сравнению со свободой гордого полёта.

После двадцать первого круга над лужайкой парка Люциус крепко обнял Драко:

— Спасибо, сын.

И будто знаком свыше следующим утром в окно постучалась сова с письмом. К нему, к Люциусу! Писал старый друг Абраксаса, лорд Флеминг. Он сообщал, что будет рад видеть во Флеминг-холле мистера Люциуса Малфоя, молодого человека исключительного ума и удивительной судьбы.

Волшебнику стало неловко оттого, что он совершенно забыл старика Флеминга, а ведь тот ещё качал его в детстве на колене и предрекал прекрасную карьеру.

Позавтракав тостами и чаем, Люциус прихватил корзинку с дорогим коньяком и бодро позвал:

— Акцио, метла!

Малфой провёл чудесную неделю в гостях у Флеминга. Они охотились, рыбачили, играли в крокет, по вечерам много спорили о политике у камина с бокалом шерри. Лорд и пэр палаты Министерства вдохнул в Люциуса интерес к жизни и интригам, мужчина чувствовал, что больше не одинок. Мистер Флеминг обещал замолвить словечко за друга перед комиссией для осуждённых. А пока они договорились держать друг с другом связь посредством почтовых сов и при случае прилетать в гости.

Люциус вылетел утром ещё затемно, но нестерпимая жара настигла его прямо над какой-то деревенькой с извилистой речкой. Рубашка промокла от пота, горячие капли стекали на спину, щекоча распалённую кожу, и мужчина решил окунуться.

Волшебник почти задремал после купания под стрёкот кузнечиков, но тут послышались голоса.

Люциус быстро перевернулся на живот и затаился среди зарослей. На берегу появились две девицы. Хихикая, они стащили невесомые платьица и с воплями бросились в прохладную воду. Одна из них казалась странно знакомой, хоть и было плохо видно из-за густой травы. Люциус с жадностью вглядывался, пытаясь запомнить каждую деталь.

Когда нимфа выскакивала, капли воды жемчужинами стекали по обнажённому телу, и волшебник понял, что во рту у него внезапно пересохло. И лучше всего будет утолить жажду как раз этими каплями... языком... ртом...

Нимфа вынырнула снова и замотала головой, отфыркиваясь и расплёскивая по плечам тяжёлые мокрые пряди. Сердце Люциуса пропустило несколько ударов — это была грязнокровка Грейнджер собственной персоной. Голая. Хохочущая. Недоступная.

И тут его ждал ещё один сюрприз: в брюках стало до боли тесно, член отвердел так, что прижался к животу. Лежать стало крайне неудобно.

Сказывалось длительное воздержание. Или что-то ещё?

Люциус автоматически отметил, что вторая — девчонка Уизли, но глаз от грязнокровки оторвать не мог.

Она хохотала так заманчиво... а круглые груди, спелые, как яблоки, так хорошо поместились бы в его ладонях.

Девицы плескались и брызгались, не собираясь домой. А Люциус с досадой понял, что с такой эрекцией на метле будет лететь весьма проблематично. Проклиная всех грязнокровок и одну, особенно наглую, в частности, он лёг на спину и обречённо вжикнул молнией на брюках. Представляя, будто Грейнджер водит тёплым языком по члену, а потом охватывает губами, маг принялся устранять временное неудобство.

Позже он ещё не раз прилетал на то же место: острое ощущение запретности манило неотвязно. Однажды ему повезло снова увидеть голую грязнокровку, и она даже была одна. И не подозревала, что только сила воли тёмного волшебника спасла её от жестокого насилия.

Той же осенью Люциус отправил Нарциссе бумаги на развод, отписав ей небольшой особняк в Лондоне и приличную ренту. Жена не возражала. Драко сжал губы и съехал на Тавингтон-стрит, ближе к матери. Через год он смирился и стал бывать в мэноре каждые выходные.