Carpe nostra! (Хватай своё! (лат.))

Глава 14. Хук правой

Люциус медленно приходил в себя. В голове звенело, во рту чувствовался медный вкус крови, собственное тело ощущалось с трудом. Маг понял, что всё ещё сжимает что-то мёртвой хваткой. Он с усилием разжал пальцы и осознание всего того, что произошло, нахлынуло неотвратимо и остро. Малфой увидел, как из его рук на пол осело тело Дерринджера. Голова бандита неприятно мотнулась, словно на нитке, и неестественно завернулась набок. Глаза выпучились, язык дохлым слизнем торчал изо рта. Люциус понял, что сломал ему шею, когда душил в приступе ярости.

Звуки вернулись в мир рыданиями Гермионы. Она боком сидела у кроватки, прижимая к себе кого-то, скрытого её длинными волосами. Люциус ощутил, как страшно пахнет в спальне смертью. Боясь дышать, он бросился к Гермионе и осторожно развернул к себе. В её объятьях тихо всхлипывал Кристиан, обнимая мать за шею. Мёртвая домовуха с широко распахнутыми глазами лежала на коленях женщины, раскинув лапки.

— Элли... — хрипло выдавил маг.

Дозвался. Старая эльфиха осталась верна до самой смерти и грудью прикрыла мальчика. Её накидка лопнула от Непростительного, белый шарф был обуглен: недолго она носила единственный подарок хозяина.

Люциус сгреб всех троих в охапку, тяжело выдохнув:

— Всё... Всё закончилось.

Гермиона уткнулась ему в плечо, придерживая тело Элли. Кристиан повторял: «Нана, нана...» И тут маг вспомнил о Коуче. Он резко обернулся и замер, увидев жуткую картину. Лже-аврор сидел у стены, раззявив рот, из левой глазницы торчала собственная палочка, загнанная по самое основание. Люциус вздрогнул, когда маленькая лапка потянула за рукав.

— Хозяин...

Бри стоял у кровати, придерживая Мэри. Она покачивалась, будто...

— Плохой волшебник хотел заколдовать хозяина, — торопливо заговорил Бри, — а Мэри закрыла собой хозяина. Бри так испугался за Мэри и за хозяина... и слишком сильно заколдовал палочку плохого волшебника... Бри должен был обездвижить его, а не убивать, но Бри и Мэри пришли слишком поздно... Хозяина было еле слышно. Бри так испугался... Бри теперь заберут в Азкабан...

— Да пусть только попробуют, — хрипло пробормотал Люциус. — Каким заклинанием в неё попало?

— Плохой волшебник кричал «Ступефай!»... — в голосе Бри прибавилось надежды.

— Это пройдёт... Вот что, Бри, обыщи-ка этих подонков и дай мне наши с Гермионой волшебные палочки.

Домовик выполнил приказ, когда наконец очнулся Рон. Уизли потёр ладонями лицо, покачнулся и непонимающе уставился на всех присутствующих.

— Что... что здесь случилось?

Увидев мёртвого Дерринджера, он замер и схватился за палочку. А когда заметил Коуча, побледнел, как мел, и оттянул воротник, вдруг показавшийся слишком тугим. Похоже, воспоминания постепенно возвращались к нему.

— О, Мерлин... Коуч меня заколдовал на пересменке... Он колдовал на каждой пересменке... Гермиона, я не хотел... всё это время...

Гермиона крепче прижала к себе Кристиана. Малыш устал плакать и задремал у неё на плече.

— Рон... надо послать Гарри Патронус...

Люциус поднялся, тихо отдавая приказы эльфу.

— Доставь Мэри и Элли в мэнор, потом вернись и забери отсюда все вещи Гермионы и Кристиана. Мы прибудем каминной сетью.

Бри исчез с Мэри и телом Элли. Тут же появился снова и пропал вместе с детской кроваткой. Потом распахнул платяной шкаф, и вещи с полок стремительно стали таять.

— Люциус, — Гермиона отбросила волосы свободной рукой, — зачем ты ему это приказал? Оставь всё, как есть.

— Перестань. Неужели ты хочешь остаться здесь после всего того, что здесь случилось?

— Хочешь забрать нас в Малфой-мэнор?

— Домой, — мягко поправил он.

Люциус поднял её и приобнял, стараясь не разбудить сына. Он смотрел в тёмные глаза любимой, ощущая, как душу переполняют боль и радость. Маг чувствовал себя удивительно живым.

— Твой дом всегда был там. Твой дом там, где я.

Гермиона уткнулась ему в грудь, признавая его правоту. Только с ним так спокойно и в то же время волнительно. Он — скала. Плечо, на которое всегда можно опереться. Он — любовь и неистовая страсть. Он — отец её сына.

Малфой уже повёл её к выходу, как Рон неуверенно заметил:

— Вы не можете просто так уйти... Сейчас я вызову авроров, им нужны будут ваши воспоминания.

Люциус равнодушно заметил:

— Это подождёт, Уизли. Передайте вашим... блюстителям порядка, что я жду их завтра в Малфой-мэноре в десять часов утра.

И они шагнули в камин, оставив Рона, который снова и снова пытался вызвать Патронуса. От частого подавления воли мужчина не мог сосредоточиться, палочка так и прыгала в дрожащих пальцах. Поэтому серебристый терьер ещё очень нескоро появился перед Гарри Поттером.

* * *

Элли похоронили рядом со склепом Малфой-мэнора, в глубине парка под старой липой. Внутрь положить всё-таки не решились, не зная, как бы сама домовуха к этому отнеслась. Холодным ноябрьским утром, когда небо сеяло колкой крупой, рядом с надгробьем собрались четыре волшебника и два эльфа.

Бри обнимал Мэри, она тихо плакала, прижимая к мордочке синий платочек. Люциус держал на руках Кристиана, который с интересом теребил его волосы, собранные в хвост. Гермиона смотрела на маленький надгробный камень с надписью «Элли. Верность сильнее смерти». Она только теперь понимала, как будет недоставать старой домовухи, ведь женщина успела полюбить Элли за доброту, заботу и преданность. Элли отдала жизнь за маленького Малфоя...

Гермионе очень хотелось прильнуть к Люциусу, чтобы ощутить его поддержку и тепло сквозь тёплую шерстяную мантию, но она стеснялась Драко, который молча стоял рядом, надвинув шапку на самые глаза. Он вдруг нагнулся к могиле и наколдовал перед камнем венок из белых лилий.

— Прощай, Элли. Мы будем помнить тебя.

Волшебники и эльфы стояли рядом. Семья. Единое целое. Горе и смерть Элли объединила их всех.

Ветер утробно завыл, швыряя снег в лица и за шиворот. Он словно отпевал погибшую домовуху.

* * *

Рождество в Малфой-мэноре омрачала гибель Элли, но Кристиан своим звонким смехом отгонял печаль и скорбь. Гермиона не успевала ловить его в таком огромном доме на очередной шалости. Однажды сын разрисовал обои в гостиной, в другой раз оседлал Бри, как лошадку, и тот катал его по всем коридорам. Но самым ужасным был случай, когда Крис случайно залепил ненавистной овсянкой в портрет деда, Абраксаса Малфоя. Хорошо ещё, что тот успел вовремя увернуться. Гермионе потом пришлось долго извиняться и выслушивать строгую отповедь.

Накануне Мэри украсила весь мэнор венками омелы, ветвями остролиста, перевитыми алыми лентами, золотыми шарами, крошечными поющими феями. Мэнор словно радовался новым жильцам и весёлой суматохе: в трубах одобрительно гудел ветер, стёкла были разрисованы сказочными узорами, а призрак Нейтона Малфоя носился по коридорам, распевая старофранцузские песенки сомнительного содержания.

В большой гостиной Бри поставил высокую ель, и Гермиона с тайным восхищением смотрела, как Малфои её наряжают. Поначалу Кристиан крайне редко позволял Люциусу брать себя на руки, но если уже это и случалось, то он лишь измочаливал длинную гриву отца. Малыш почему-то больше тянулся к Драко, и Гермиону это сильно смущало. Но после того, как Люциус подарил младшему сыну детскую волшебную палочку, тот стал доверять ему и охотно протягивал руки.

Люциус высоко поднимал сына, тот вешал на ветку блестящие снитчи и взвизгивал от восторга. Драко взмахивал палочкой, и на толстые сучья садились маленькие белоснежные пегасы, толстенькие лепреконы с горшочками золота в руках и шотландские длиннохвостые келпи. Фея на самой макушке пищала весёлые песни и сыпала вниз золотую пыльцу.

За день до Рождества Гермиона сидела в кресле у камина, на коленях у неё дремал Кристиан. В последние дни он не слезал с рук: одновременно начали расти сразу четыре зуба, и, несмотря на чудодейственную мазь, малыш «висел» на матери круглые сутки. Чтобы отдохнуть и отвлечься, Гермиона перечитывала статью в новом выпуске «Магического права» и злилась: автор только создавал видимость знания законов, путался в их правильной трактовке, и вообще, судя по всему, был крайне далёк от юриспруденции.

Она отложила журнал, погладила Кристиана по голове и откинулась на спинку кресла. Предыдущие два месяца дались им так нелегко, что Рождество они заслужили, Мерлин свидетель.

Авроры, конечно, получили воспоминания в качестве доказательства невиновности Люциуса, Гермионы и эльфов, но из-за утечки информации дело получило широкую огласку. У Скитер появился напарник, некий проныра Смитти, и вместе они рыскали в Министерстве, словно шакалы, собирая сенсационный материал. Тиражи «Ежедневного пророка» неуклонно росли и частенько допечатывались дополнительные, потому что их раскупали мгновенно и зачитывали до дыр, передавая из рук в руки. Экземпляров не хватало, и на газету неожиданно взлетели цены ко всеобщему недовольству.

В декабре всё вдруг осложнилось тем, что вопрос о невиновности Бри был поставлен на решение срочного заседания в Визенгамоте. Слыханное ли дело, чтобы домовый эльф убил волшебника? Конечно, всплыла история об освобождении и гибели Добби, добавив путаницы и в без того непростое дело.

Люциус и Гермиона терпеливо появлялись на бесконечных заседаниях, чтобы в который раз убедить присяжных в невиновности эльфа. Кристиана приходилось брать с собой, потому что он наотрез отказывался оставаться с незнакомой ему Мэри и по привычке звал Элли: «Нана, нана!» Сам же Бри совсем упал духом и мысленно распрощался со свободой: он сидел в кресле для подсудимых, низко опустив голову. Гермиона столько раз выступала перед присяжными, но они упрямо твердили, что налицо превышение необходимой для эльфа самообороны, другое дело, если бы это был волшебник. В очередной раз услышав этот ответ, ведьма переглянулась с Малфоем и воинственно сверкнула глазами. Через два дня Люциус при поддержке Гермионы внёс на заседание Парламента законопроект о приравнивании домашних эльфов к волшебникам со всеми правами и привилегиями. Сама Гермиона сидела в дальнем ряду, в качестве исключения ей разрешили присутствовать за заслуги перед Магической Британией. Она смотрела на Малфоя за трибуной и кусала губы: его статистические отчёты были идеально верны, но сухи, к тому же, зная прежнего Люциуса, пэры не верили в его любовь к эльфам, и переговаривались вслух, не желая прислушиваться. Нужно было что-то предпринять, пока билль не заморозили. Ведьма вскочила и подбежала к трибуне. Усилив голос Сонорусом, она заговорила:

— Простите, мистер Малфой, к сожалению, я вынуждена прервать вашу замечательную речь. Я обращаюсь к вам, уважаемые члены Парламента! Вы столько лет живёте бок о бок с домовыми эльфами, что слишком привыкли к тому, что они всё время рядом. Покорные рабы, верные слуги... Сколько раз они спасали вас? Сколько раз делали за вас всю грязную работу, которой вы побрезговали? Я не стану давить не вас или обвинять в бесчеловечности. Я верю в то, что вы примете верное решение. Я лишь прошу вас не уподобляться Волдеморту, который чуть не погубил эльфа по своей жестокой прихоти. Я прошу вас последовать примеру благородного Регулуса Блэка, который ценой своей жизни спас верного слугу! Я прошу вас во имя домовухи, которая отдала жизнь за моего сына... Не допустите, чтобы её смерть стала напрасной!