Три куля черных сухарей
- Автор: Михаил Колосов
- Жанр: Детская проза
- Дата выхода: 1986
Читать книгу "Три куля черных сухарей"
КАПУСТА
Осень. Сады облетели, стоят прозрачные, сквозь них даль просматривается. Одна белая акация зеленеет, будто лето в разгаре.
Ночью хватил первый предзимок. Встал Васька утром, сунулся в ведро с водой в сенцах — ткнулась кружка в твердую гладь. Заглянул — замерзла вода крепко, даже лед пузырем вздулся; ударил по нему железной кружкой, пробить хотел, не пробил, только в том месте, куда ударил, засахарился лед и белые полоски лучами разбежались к краям. Сильнее ударить Васька не решился, пожалел кружку — эмаль обобьется. Взял ведро, потащил в комнату:
— Смотрите, лед!
Подбежал Алешка, водит рукой по гладкой твердой воде, радуется.
— На плитку поставь, — советует Танька.
Поставил. Затуманилось ведро, капельками пота покрылось. А вскоре Васька вытащил из него ледяной кругляш, посмотрел сквозь него на окно — ничего не видно, хотя и прозрачный. Алешка тянется — тоже хочет посмотреть. Отдал ему Васька, вертит малыш хрупкое колесо, не знает, куда его приладить: держать — рукам холодно, положить — жалко. Вертел, вертел, выскользнул кругляш, разлетелся на мелкие осколки. Земь под ними стала быстро темнеть мокрыми пятнами.
— Ну вот, не можете без шкоды, — подражая матери, укорила Танька ребят и принялась быстро собирать кусочки льда и бросать их в ведро с углем. — Испортили земь.
— Ничего, высохнет, — успокоил ее Васька.
Оделся, вышел во двор. Акация совсем раздетая стоит, лишь кое-где листочки задержались, висят безжизненно, какие-то припухшие, потемневшие. А под деревом — постель из зеленых листьев.
Вот и все, пришел черед и акации, скоро зима.
А на лугу — шум, гвалт. Ребята катаются на замерзших лужайках, трут подошвы ботинок. Побежал туда и Васька. По пути бьет каблуками лед в лунках. Разобьет и удивляется — пусто в лунках, нет воды, вымерзла.
С разбегу прыгнул на исцарапанную ледяную дорожку, покатился, расставив крыльями руки. Не рассчитал с первого раза, на большой скорости ткнулись ботинки в землю, полетел Васька на хрустящую траву. Не успел подняться, кто-то упал на него. Смех, крик — куча мала!
Будто только пришел, а уже бежит Танька, кричит издали:
— Васькя-а, иди, мама зовет!
Врет, наверное, откуда матери взяться — недавно на работу ушла. Но послушался. Прибежал — верно, мать дома, скатывает в трубку мешок.
— Катаешься? — спросила с упреком. — Бьешь ботинки. А впереди зима, в чем в школу ходить будешь? Новых не будет, не жди.
Стоит Васька, молчит, ждет, что еще скажет: не за этим же она пришла с работы.
— Иди попроси у Карпа тачку, поедем в больницу — там капусту привезли, будут давать сотрудникам. Да побыстрея, а то я только на один час отпросилась. Уроки делал?
— Нет ишо…
— Ну, вот. Скорей на улицу бежишь.
— Дак нынче ж выходной.
— Выходной. Скольки раз говорила: кончил дело — гуляй смело. Ну, иди, иди, а то ж время нема. И мешок ишо один попроси у них! — крикнула она вдогонку.
Крестный был дома, выслушал Васькину просьбу, пошел медленно за сарай, где стояла тачка с задранными вверх оглоблями, выкатил. Не любил он давать ни тачку, ни инструменты, но никогда не отказывал Ваське, понимал — больше не у кого ему просить.
— Бери, да гляди там, поаккуратнее. — Посмотрел колеса — в порядке. Посоветовал: — Будете накладать, назад много не кладите, а то перевесит и оглоблями по зубам может ударить. — Вынес мешок, бросил в ящик. — Как привезете, так сразу возверни. А то мне тачка тоже нужна будет.
— Ладно.
Впрягся Васька в оглобли, покатил. Дорога сухая, тачка легкая, подпрыгивает на мерзлых кочках, погромыхивает. Мать взялась сбоку за оглоблю, помогает.
— Не надо, — просит ее Васька. — Не тяжело. Я сам.
— Да я тольки так, держусь, штоб не отстать, — говорит мать. — Господи, хоть бы мешка два досталось, тогда б мы с капустой были. А то беда прямо: картошка не уродилась, самая крупная — с голубиное яйцо, до весны не хватит. А зима долгая. Поганое лето было, дожди не вовремя шли. Самая завязь — а тут сушь, вот и спеклась картошка.
Во дворе больницы у топливного сарая толпа — очередь за капустой. Люди волнуются — мало капусты, но распределили так, чтобы всем хватило. Подошла материна очередь, кликнула Ваську:
— Держи мешок. — А сама берет кочаны, опускает осторожно. Попался рыхлый, отбросила.
— Не выбирай, не выбирай, бери подряд, — закричали из очереди.
— Все, хватит, — сказал мужчина у весов.
— Да што ж тут?.. — удивилась мать. — Ишо ж не полный.
— «Не полный»! По полному на всех не хватит. Ставь. Погрустнела мать, потащила мешок на весы. Откинул мужчина рукоятку, двинул балансир.
— Еще маленький кочашок положи.
Обрадовалась мать, кинулась к куче, подняла кочан, положила, смотрит внимательно на весы. Качаются утиные носики весов, будто клюнуть друг друга хотят. Не клюнули, разошлись — один вверх, другой вниз.
— Хорош, снимай. Следующий.
Взвалили они с Васькой мешок на тачку, поправила мать платок, сказала:
— Подожди меня, сынок, я на минутку в палату сбегаю, погляжу.
— Да я и сам довезу. Что тут везти?..
— Тяжело.
— Не, совсем легко.
— Ну, ладно, — согласилась мать, потрогав зачем-то мешок. — Вези потихоньку. Через Баню не вези — там гора крутая, через Куликов мосточек ровнее. Привезешь, аккуратно по кочану в сенцах сложишь. Целиком мешок не тащи — надорвешься. — И опять потрогала капусту. — Мало-то как! А будет ли еще, привезут ли — надежи никакой. Ну, вези, я до ворот тебе подмогну. — Она уперлась сзади в тачку.
За воротами отстала и долго смотрела вслед, пока Васька не скрылся за углом больничного забора.
Везет Васька капусту, легко ему: под горку тачка сама катится, подталкивает Ваську — только держи оглобли да смотри, чтобы колесо в водомоину не сползло.
Хорошо у Васьки на душе, весело. Солнышко пригревает, поблескивает в покрытых ледком лужах. И не заметил Васька, когда расквасило дорогу, когда грязь налипать на ботинки стала, когда ноги в стороны разъезжаться начали. Солнце поднялось — растопило кочки, дорога заскользила, колеса в большие ошметья грязи оделись. Но Васька не унывает, везет капусту. До мосточка — под низок, легко докатит. От мосточка трудновато будет, на горку, но ничего, как-нибудь вытянет, груз на тачке не велик.
Переехал мосточек, остановился отдохнуть, сил набраться. Поднял палку, очистил грязь с колес, чтобы легче было. Посмотрел на горку — небольшая, если бы не грязь, запросто можно взобраться. А сейчас попыхтеть придется.
Стоит Васька, соображает, как быть, как лучше везти тачку. Может, съехать с раскисшей дороги на траву — на целине грязь на колеса не так налипать будет?
Ничего не придумал, побрел к ручью. Чистая прозрачная вода журчит по камешкам. Ни лягушек, ни тины в воде — очистилась, как в роднике. По краям тонкий ледок поблескивает, под ним воздушные пузыри бегают. Спустился Васька к воде, бросил веточку, понаблюдал, как она проплыла подо льдом. Обрушил ногой хрупкий ледок с рваными краями, пустил по течению осколки и снова вылез наверх. Стоит тачка, ждет его. Подошел, впрягся, потащил. Теперь тачка показалась ему вдвое тяжелее, а ближе к горке она делалась все упрямее: то одно колесо попадет в выбоину и Ваську толкнет оглоблей в сторону, то другое. Стал на горку взбираться — совсем застопорилось дело: как ни силился, как ни упирался ребрами подошв в землю, ничто не помогло: ботинки скользят, зацепиться не за что, а тачка ни с места. Пока Васька прохлаждался у ручья, дорогу совсем развезло. Теперь ругает он себя, да только делу это мало помогает.
Попытался съехать на траву и совсем застрял: колесо попало в глубокую колею, вывернуть из которой Ваське было не под силу. Вспотел, расстегнул пальтишко, чешет затылок. Взялся руками за грязные спицы колеса, выкатил его кое-как, снова впрягся в оглобли. На траве не лучше: мокро, скользко. Чувствует Васька — не справиться ему с тачкой. А что делать? Бросить и пойти Таньку позвать на помощь? Опасно, капусту могут унести. Постоял, постоял Васька, ничего не придумал и снова впрягся в оглобли. Пыхтел, пыхтел — все без толку. Поднял голову и, к радости своей, увидел: крестный идет, кричит сверху:
— Погоди, Василь, не надрывайся. — Подошел, оглядел: — А че ж ты не по дороге?
— Думал, тут легче будет. На дороге грязь налипает.
— А я раз вышел, гляжу, хтось порается. Ну, думаю, ладно. Другой раз вышел — все на том же месте. Тогда я тольки догадалси, што это ты тут застрял. Дай, думаю, пойду подмогну, а то он там до ночи просидит. — Потрогал мешок. — Ото и вся капуста?
Карпо поднял оглобли и легко потащил тачку. Васька уперся сзади, толкал изо всех сил, помогал, показывая крестному, что он еще не совсем обессилел.
— Не тужься, — сказал крестный. — Ты и так ухекался.
Тачку Карпо подкатил к самому порогу, подхватил капусту под мышку, снес в сени, поставил в угол. Коленкой толкнул скособочившийся мешок, поправил, капуста в нем жалобно скрипнула.
— Да, не дужа разжились… С капусткой нынче, видать, туго. — Покачал головой и покатил тачку домой.
Вечером в Васькином доме шла горячая работа. Васька срезал с кочанов гнилые листья, счищал с них грязь, а мать, повязав голову белым платочком, большим широким ножом рубила капусту в лапшу. Танька моет морковку, скребет ее, отхватывает от каждой по кусочку, бросает в рот, хрустит. Только Алешке нечего делать, и он беспрестанно канючит:
— Ма, очисть хряпку.
— Вася очистит, мне некогда.
Мать бросила Ваське кочерыжку. Васька очистил белую мякоть, откусил кончик, остальное отдал братишке. Захрумкал Алешка, довольный, заулыбался.
— И мне, — просит Танька.
— И тебе будет. Всем хватит, — говорит мать. — Ты сбегай к Чуйкиным, купи яблочков. Положим в капусту.
Достала рубль, подала Таньке. Та побежала, принесла с полдесятка.
— Вот. Больше, говорит, нема. И деньги не взяла.
— Ну и ладно. — Мать выбрала белый крепкий кочанчик, похлопала по нему ладошкой. — Целым положить, што ли? Отец ваш любил соленые кочаны.
Когда ворох резаной капусты на столе вырос в большую гору, мать пересыпала ее солью, перемешала, сгребла в большую эмалированную чашку, понесла в погреб. Таньке наказала:
— Помой яблоки и принеси. Положу на самое дно, а то, близко положишь, потаскаете, просолиться не успеют. И кочанчик захвати.
Дорезав последний кочан, мать принялась перебирать капустные листья, которые Васька счищал с кочанов.
— То ты жирно чистил, такими листочками теперь грех бросаться.
Она выреза́ла из листьев черные пятна, отрезала порченые краешки, мыла листья и рубила их тоже в лапшу.
Понесла последнюю чашку, покрепче кулаками вмяла капусту в кадушке, накрыла чистой тряпочкой, на нее дощатый кружок положила, сверху камнем придавила и перекрестила:
— Ну, будь удачливой. — И добавила с грустью: — Мало тольки, и полкадушки не получилось…