Древнекитайская философия. Эпоха Хань

Когда Хань Синь[1040] хоронил свою мать, то устроил [ее могилу] на высоком открытом пространстве, предполагая, что рядом сможет расселиться десяток тысяч семей. Действительно, впоследствии рядом с этой могилой расположилось поселение в десять тысяч семей. То, что достопочтенный Шули, глядя на обширную равнину, предугадал там сооружение дворцов, подобно тому, как Хань Синь предвидел [будущий] город с населением в десять тысяч семей на плоскогорье.

Предсказание будущих событий не требует от человека такой исключительной сверхпроницательности, которая бы отличалась всепроникающим зрением и слухом. [Для этого требуется лишь] обращать сугубое внимание на предвещающие признаки, принимать в расчет возможные последствия и делать выводы на основании сравнения сходных обстоятельств.

В эпоху Чуньцю, когда вельможи и сановники собирались на торжественные встречи, они настороженно приглядывались [ко всякого рода] странным поступкам и внимательно прислушивались [ко всякого рода] лукавствам в речах. Если их определяли как благоприятные [знаки], то это воспринималось как доброе предзнаменование счастливых событий; если же как неблагоприятные, то это рассматривалось как недобрая примета несчастных событий. Когда предугадывали счастливый или несчастливый исход событий и загодя принимали в расчет то, что еще не произошло, [то делали это] не потому, [что обладали] сверхъестественными знаниями, а потому, что исходили из подобия вещей, принимая во внимание настоящее.

Ныне можно сказать: то, что [легко] познаваемо, можно постичь посредством размышления, а то, что [трудно] познаваемо, нельзя познать, не изучая и не спрашивая.

Познавать само собой, не изучая, приходить к пониманию само собой, не спрашивая, — такого еще не было ни в древности, ни в нынешнее время.

То, что [легко] познаваемо, при тщательном размышлении постичь нетрудно, даже если [речь идет] о серьезном [деле]. То, что [трудно] познаваемо, даже глубоко изучая и спрашивая, нелегко постичь, хотя бы это было пустячное дело. Поэтому даже ученые мужи, обладающие талантами и проницательным умом, неспособны достичь успеха, не изучая, и познавать, не спрашивая.

В опровержение этого говорят:

«Когда Сян То[1041] было семь лет, он обучал Конфуция. В свои семь лет он не мог еще посещать начальную школу, однако уже учил Конфуция, ибо обладал знанием от рождения. Конфуций сказал: "Обладающие знанием от рождения стоят выше всех. За ними идут те, кто овладевает знаниями благодаря изучению[1042]". Говоря о тех, кто от рождения обладает знаниями и кому не нужно изучать и спрашивать, [Конфуций] имел в виду людей, подобных Сян То.

Во времена Ван Мана[1043] жил некий Инь Фан родом из Бохая[1044]. Не имея ни учителя, ни [сведущего] друга, но обладая глубоким и проницательным природным умом, в двадцать один год он в совершенстве постиг все шесть искусств[1045]. Управитель [города] Вэйду[1046] по имени Чунь Юйцан представил императору доклад, [где сообщал]: "[Инь] Фан [хотя и] не учился, но достиг образованности; может читать [книги] и рассуждать об их содержании; толковать тексты из Пяти классических книг и на основе их судить о делах и проникать в замыслы людей". Император призвал к себе [Инь] Фана и предложил ему тему о летающих насекомых, которую тот выполнил блестяще; не было ничего, чего бы он не знал. Все в Поднебесной считали его совершенномудрым. Ведь тот, кто без помощи учителя или [сведущего] друга овладел всеми шестью искусствами, кто без постижения книжной премудрости достиг образованности и был в состоянии все прочесть, является совершенномудрым человеком. Разве не святой тот, кто, не прибегая к учению, в состоянии сам все постичь, кто, не прибегая к помощи учителя, доходит до всего сам?»

На это я отвечу:

«Можно и без учителя и без [сведущего] друга, спрашивая, приобрести [знания]. Можно, не постигая книжной премудрости, самостоятельно управляться с кистью и тушью. Когда ребенок только что родился и только-только начал видеть и слышать, то разве он может обладать какими-либо знаниями, будь он даже от природы совершенномудрым [человеком]? Сян То было семь лет, когда он обучал Конфуция, но он до того, будучи в возрасте трех или четырех лет, был в состоянии воспринимать то, что говорили окружающие. Инь Фану шел двадцать первый год, [когда он постиг все шесть искусств], а он уже четырнадцати-пятнадцати лет мог многое увидеть и услышать.

Когда человек высокой природной одаренности и выдающихся талантов целиком погружен в мысли, которые не имеют под собой основания, и не обращает внимания на признаки и предзнаменования, не исходит из встречающегося в жизни подобия вещей, он может вообразить, что через сто поколений лошадь сможет родить корову, а корова — осла, что на персиковом дереве могут вырасти сливы, а на сливовом дереве — вишни. Может ли так думать совершенномудрый человек?

Есть такие подданные, которые убивают своих господ, есть такие сыновья, которые убивают своих отцов, но есть и такие добросердечные, как Янь Юань[1047], и такие почтительные сыновья, как Цзэн-цзы[1048], и такие отважные герои, как [Мэн] Бэнь и [Ся] Юй[1049], и такие красноречивые ораторы, как Сы и Юй[1050], но в состоянии ли совершенномудрый человек [заранее] распознать их?

Конфуций сказал: «Можно знать, что будет при преемниках [династии] Чжоу, хотя бы это было через сотню поколений»[1051]. И еще [он] сказал: «К будущему поколению надо относиться с уважением. Как знать, что то, что их ожидает, не будет таким же, как наше настоящее?»[1052] [Таким образом], говоря об утратах и приобретениях [власти], [Конфуций] заявлял, что это «можно [заранее] знать», а рассуждая о [будущем], утверждал: «Как знать?» Выходит, что [судьбу] будущего поколения трудно предугадать, а утрату и приобретение [власти] легко распознать.

Все это столь удалено от нас, что судить об этом и разузнать что-либо невозможно.

Допустим, что некто, стоя за восточной стеной [здания], будет оттуда подавать голос, и допустим, что [некий] совершенномудрый человек слушает его, находясь за западной [его] стеной. Сможет ли при этом он узнать, смуглый или бледный [цвет лица у того человека, который подает свой голос], высокий он или низкий, откуда он родом, как его зовут, каковы его занятия и происхождение? Когда иссыхают рвы и болота и [в них] обнаруживают сгнившие [человеческие] кости, истлевшие волосы черепов и разложившееся мясо [трупов], то пусть бы даже [совершенномудрый] человек исследовал [эти останки], как сможет он знать, принадлежали ли они земледельцу или торговцу, старцу или юнцу, и каково было преступление, за которое поплатился жизнью умерший? Дело не в том, что совершенномудрый человек не обладает знаниями, а в том, что это невозможно узнать [даже] с его знаниями. То, что невозможно узнать с его знаниями, можно узнать, спрашивая [у кого-то]. Невозможность что-либо узнать [не спрашивая], это общая болезнь совершенномудрых и мудрецов.

На это возражают:

«[Как-то] Чжань Хэ[1053] сидел у себя дома вместе с учениками. [В это время] за воротами промычала корова. Ученик сказал: "Это черная корова, но с белыми копытами". Чжань Хэ подтвердил: "Да, это черная корова, а копыта у нее белые". Послали человека посмотреть на нее. Действительно, то была черная корова, но копыта ее оказались обмотанными [белой] холстиной. Коль скоро Чжань Хэ, которого почитают как мудреца, вполне мог, услышав звук [мычания коровы], определить ее цвет, то разве не смог бы это узнать совершенномудрый человек с его умом?»

[Отвечая на это], спрошу:

«[Тот, кто заглазно] смог узнать, что корова была черная, а копыта у нее белые, мог ли узнать об этой корове [также и то], кому она принадлежит? И для чего обмотаны белым [холстом] ее копыта? [Обладая] известной сноровкой и [используя] определенные навыки, можно обнаружить [какую-то] одну сторону [вещи], [но] невозможно познать ее целиком. Допустим, что [кто-то] уяснил какое-то дело, но если [его] всесторонне выспросить [об этом], то он окажется не в состоянии охватить всего умом. Почему? [А потому, что] невозможно постичь [что-либо] до конца, если не увидеть этого воочию и не расспросить об этом досконально».

На двадцать девятом году луского Си-гуна[1054] к его двору прибыл цзеский [вождь] Гэ Лу[1055]. Он остановился на постой в Чанъане, услышал [там] мычание коровы и сказал: «У этой коровы было три теленка, но все они уже принесены в жертву». Кто-то спросил: «Откуда это известно?» — и получил ответ: «Ее голос поведал об этом». Обратились к хозяину коровы, и действительно все оказалось так, как было сказано [Гэ Лу].

Здесь снова речь идет об использовании известной сноровки и [применении] определенных навыков [узнавания], а не о познании путем прозрения.

Ян Вэнчжун из Гуанхани[1056] понимал голоса птиц и животных. [Однажды] он выехал за город в повозке, запряженной хромой лошадью. [В это время] в нескольких верстах от нее в поле паслась [какая-то другая] кобыла. Раздалось ржание их обеих, [и тогда] Вэнчжун сказал своему возничему: «Та пасущаяся кобыла знает эту лошадь, хотя она и слепая». Возничий спросил: «Откуда это известно?» [Вэнчжун] ответил: «Та лошадь поносила эту в оглоблях за хромоту, а наша лошадь поносила ту за слепоту». Возничий не поверил и пошел посмотреть на нее, [оказалось, что] глаза ее действительно были незрячими. Вэнчжун понимал ржание лошадей точно так же, как Чжань Хэ и цзеский [вождь] Гэ Лу понимали мычание коров.

Опираясь на известную сноровку и используя определенные навыки, они делали заключение [о каком-либо предмете], им не было необходимости непосредственно его видеть или слышать — ни вблизи, ни издалека. Благодаря известной сноровке они разбирались в звуках, благодаря определенным навыкам они различали цвета. [Подобного рода] суждение на основе сноровки и навыков весьма походит на предсказания и предвидения. Простой народ не понимает этого и называет [таких людей] святыми и совершенномудрыми.

Подобным же образом Конфуций, увидев [странного] зверя, назвал его [лесным человеком], а Придворный историограф (Сыма Цянь) высказал мысль, что Чжан Лян[1057] наружностью походил на женщину. Как известно, Конфуций никогда дотоле не видел лесного человека, но когда тот появился, то он точас смог назвать его. Придворный историограф и Чжан Лян жили в разные эпохи, но Придворный историограф воочию представлял себе его наружность. Если бы люди из народа услышали эти слова, то назвали бы [обоих] святыми и ясновидящими. Однако Конфуций мог назвать [странное животное] лесным человеком потому, что слышал песни [о нем] народа Чжао[1058], а Придворный историограф мог видеть Чжан Ляна, рассматривая портретные рисунки в [заупокойном] дворцовом зале[1059]. Они скрывали и не разглашали то, что видели и знали, хранили свои мысли в глубокой тайне. Кругозор людей из народа мизерно мал, знания их ничтожны. Видя, что мудрецы и совершенномудрые [люди] дают названия вещам, [в народе] называют их святыми. Рассуждая таким образом, нужно отнести к подобной категории людей и Чжань Хэ, который провидел, что корова — черная с белыми копытами. Если бы он не обладал известной сноровкой и не владел определенными навыками, то [тогда его предвидение] должно было бы исходить из того, что ранее видели и слышали другие.