Помни меня

Гермиона прожевывает кусочек, натягивая на лицо вежливую улыбку, в повисшем молчании неторопливо отпивает чай на манер Снейпа и смотрит на него прямо.

— Лишь моему сердцу, профессор. Только ему. Впрочем, как и эта страшная болезнь.

— Считаете это честью вашей способности любить? — ядовито произносит он, и слова пропитаны таким сарказмом, что звучит неприкрыто издевательски. — Готовы умереть за это?

— Согласитесь, что с магической точки зрения это довольно интригующе, сэр. Пугающе, но чертовски любопытно. Это могло бы стать очень интересным опытом, но мне не повезло с объектом.

— Вы на что-то намекаете, мисс Грейнджер? — он вскидывает бровь, надменно глядя на нее.

— Я не намекаю, сэр, я прямо говорю, что вы… — она запинается, не в силах ему в лицо произнести слово «мудак», растягивает губы в фальшивой улыбке и сладким голосом заканчивает: — Не слишком достойный человек для подобных экспериментов.

Северус смотрит на нее также бесстрастно, лишь в глазах мелькает уязвленная тень.

— И кто же, позвольте спросить, для вас был бы более достойным?

— Рон, например, — небрежно пожимает плечами.

— Уизли? — Северус чуть ли не закатывает глаза и качает головой, с трудом веря в ее слова, потом саркастично добавляет: — О да!

Гермиону задевает его пренебрежение, и она, как всегда, бросается на защиту друга:

— У Рона большое сердце, он добрый и открытый, и…

— И почему же вы от доброго Уизли с большим… — перебивает ее Северус, растягивая губы в хищной улыбке. Он жадно всматривается в ее лицо, уже зная, что сейчас победит. И ему это чертовски нравится, поэтому он медленно продолжает: — …Кхм, сердцем, побежали искать поддержки к едва живому мужчине, который даже защититься от вашего назойливого внимания не мог, потому что был без сознания. Неужели добрый и открытый Уизли не мог дать вам то, что давал я, пусть и сам того не подозревая.

Гермиона делает глубокий вдох, глядя ему в лицо. Как глупо было думать, что она может победить его в словесной перепалке. Каждый раз, когда она думает, что способна выдержать его удар, он наносит его такой силы, что вся ее защита рушится осколками к ногам. Северус всегда играет без правил, он не щадит ее чувства, в отличие от нее, подбирающей слова. Но в этот раз он зашел слишком далеко.

— Знаете, профессор, мне даже жаль, что вы были без сознания. Ведь таким вы представлялись мне гораздо приятнее, чем есть на самом деле, и я, забывшись, обманулась. Разговаривай вы с самого начала и, возможно, мы бы сейчас не были в этой точке. Потому что я не знаю, как в здравом уме можно хоть какое-то приятное чувство к вам испытать. После войны у меня, должно, быть помутился рассудок, раз мы с вами сейчас здесь, ведь на самом деле мое место в Хогвартсе, а ваше — в Азкабане!

Достаточно с нее этих перепалок. Гермиона не в силах играть с ним. То, что начиналось как что-то безобидное, в стиле «кто кого ужалит посильнее», переросло в настоящий словесный бой, который ей сложно было вести, ведь она не объективна. И ей ранить его гораздо сложнее, чем ему. Она резко встает, чтобы уйти, так и не закончив завтрак.

— Сядь, — раздается тихий, но такой властный голос, что Гермиона на секунду теряется, смотрит на него удивленно, и Северус добавляет, уже глядя прямо на нее: — на место.

От неожиданности Гермиона подчиняется без единого слова. Опускается на стул, но немного возмущенно смотрит на Снейпа.

— Такой тон недопустим, сэр. Я не на уроке.

— Ваш тон тоже оставляет желать лучшего. Вы сейчас, что, орали на меня?

— Я… Нет. Кхм, возможно. Но лишь потому, что вы были несправедливы ко мне…

— О, во имя Салазара! Прекратите вести себя как ваш драгоценный травмированный друг на пятом курсе. Вы несправедливы, — передразнивает он и холодно усмехается: — Вам ли не знать, что жизнь вообще несправедлива. Не будьте такой импульсивной и помните, что у вас есть мозг, — получив еще более возмущенный взгляд, за которым уже начинал разгораться гнев, Северус замолкает, давая страстям чуть улечься, а потом примирительно произносит: — Хватит эмоций на утро, доешьте свой завтрак, мисс Грейнджер. Кто, если не вы сами, позаботится о вас?

Снейп многозначительно смотрит на нее, а затем демонстративно продолжает завтракать, и Гермиона, сдаваясь, тоже берет в руки приборы. Немного успокоившись, она понимает, что Северус прав и остаться без завтрака перед приемом зелий не самая лучшая идея. Она не ела в последние два дня из-за боли, отчего добавились острые рези в животе, которые провоцировали зелья на голодный желудок. Гермиона вздыхает. Ей действительно нужно заботиться о себе лучше. В конце концов, Снейп прав — кто, если не она? Просто нужно это запомнить.

До конца завтрака они больше не разговаривают друг с другом, предпочитая неожиданно комфортную тишину словесному бою. И обоих это устраивает.

* * *

После завтрака Снейп, видимо, считает, что им нужно отдохнуть друг от друга и на сегодня лимит его присутствия исчерпан, потому что, вежливо пожелав Гермионе удачного дня, он поднимается к себе наверх. Она лишь проводит его долгим взглядом и возвращается на свой диван, в ожидании мадам Помфри.

Утренний осмотр проходит быстро и возбужденно. Целительница в восторге от улучшений и несмело интересуется причинами. Гермиона нехотя, но рассказывает вкратце об ухудшении вчерашним вечером и о том, что Снейп некоторое время сидел с ней ночью. Помфри выглядит при этом чрезвычайно довольной. Потом она уходит, а Гермиона снова погружается в сонеты Шекспира и лишь к обеду ее из своих мыслей и чтения вырывают ворвавшиеся в гостиную и крайне возбужденные Макгонаггал и Помфри.

— Мисс Грейнджер, о, я рада, что вы не отдыхаете, — восклицает целительница, широко и по-доброму улыбаясь.

— Хорошо выглядите, мисс Грейнджер, — Минерва осматривает Гермиону цепким взглядом, и губы ее чуть дергаются в победной ухмылке, но она тут же прогоняет это выражение с лица и присаживается на диван, рядом с Гермионой. — У нас новости.

— Чудесно! — раздаются шаги по лестнице и ядовитый голос: — Безумно жаждем их услышать.

Помфри скептически смотрит на появившегося в пролете двери Северуса, потом садится в кресло и говорит, глядя на Гермиону:

— Мне наконец-то пришел ответ от Ёсиды. Он очень заинтересован такими симптомами, и они кажутся ему странными…

— А мы-то и не догадывались.

— Он очень обеспокоен этим, Северус, — с нажимом говорит Поппи, а затем смотрит на Гермиону. — Он сейчас работает с больным и не может приехать немедленно, но обещал на пару дней раньше. Хочет как можно скорее осмотреть мисс Грейнджер. Важно понять, что происходит, причину и то, возможно ли это контролировать.

— Осталось подождать совсем немного, — голос Минервы звучит утешающе, что заставляет раздражение внутри Гермионы вспыхнуть с новой силой.

Она все это время сидит и рассматривает свежие шрамы на руках, а потом поднимает голову и просто спрашивает:

— Зачем?

Наступает гробовая тишина, в которой слышно, как хмыкает Снейп.

— Гермиона… — начинает Минерва, спустя несколько мгновений.

— Нет, директор, — перебивает она. — Скажите мне: зачем? Он помогает кому-то. Он нужен там. Зачем вы вызываете человека, который приедет просто так.

— Не просто так. Когда ты выслушаешь его…

— Вы тешите себя этой мыслью и даже не допускаете того, что я не передумаю, — Гермиона встает и швыряет книгу на свое место, ее голос взлетает на несколько тонов. — Вы так боитесь последствий, директор, что пытаетесь принудить меня к тому, на что никогда бы не обрекли себя, — она поворачивается к мадам Помфри и прищуривается: — Найдите в себе смелость отпустить меня. Вы мне даже не родственники. Вы не имеете права вмешиваться.

— Гермиона! — шокировано шепчет Помфри, а девушка разворачивается и идет к входной двери мимо Снейпа, даже не взглянув на него. Хватает свое пальто и, больше не слушая возгласов позади, выходит из дома, посильнее хлопая дверью и надеясь, что это создаст должное впечатление.

Сейчас, когда она ощущает себя здоровой, в ней неожиданно находятся силы не просто принимать как должное их назойливую заботу, ожидая, когда она скажет твердое нет мастеру Ёсиде, но и твердо обозначить свою позицию, чтобы не устраивались истерики при зарубежном госте.

От злости Гермиона не сразу замечает, что одета слишком легко для конца октября. Во влажном воздухе ощущается снег. Она смотрит на свинцовое небо с тяжелыми облаками и уверена — точно сегодня пойдет к вечеру. Ежится, проверяет палочку и, тяжело вздохнув, направляется в сторону кафе. Там можно взять кофе, а рядом есть антикварный букинистический магазин, где можно погреться и с удовольствием провести время. Сколько бы Северус не брызгал ядом, Гермиона все еще любила книги и с радостью читала бы другие, помимо Шекспира. Но с трудом могла найти причину. Зачем это ей теперь? Для чего? Все эти знания умрут вместе с ней. И довольно скоро.

А Шекспир тешил ее скучающее по родителям сердце. Каждый раз, перечитывая тот или иной сонет, она уносилась в далекое прошлое, вспоминала маму и то, как та объясняла ей непонятные строчки и как красиво зачитывала их им с папой летними вечерами. Шекспир стал ее ниточкой к счастливым воспоминаниям, в которых она решила провести свои оставшиеся дни.

Гермиона почти не замечает красоты Эдинбурга. Хотя этот старый город в свое время произвел на нее впечатление. Она идет по вымощенным камнем дорожкам, мимо красивых дверей, ухоженных балкончиков, украшенных дворов к Хэллоуину. Повсюду серый монохром, разбавленный красно-желтым. И это определенно погружает в атмосферу. Если бы не холод только. Гермиона еще выше поднимает воротник своего старого пальто, которое носила еще на шестом курсе. Оно выглядит не таким уж красивым и модным, но это единственное, что у нее есть на данный момент. Дождь начинает лить сильнее, и Гермиона решает сначала завернуть в букинистический.

Оценив свое состояние как вполне нормальное, хотя с уходом из дома она определенно чувствует слабость, Гермиона погружается в старые книги, редкие издания, уникальные экземпляры. Кое-что из этого она определенно хотела бы иметь в своей библиотеке.

«Да. Библиотеке, которой у меня никогда не будет».

Мысль отдается болью в груди, и противные ледяные щупальца первобытного инстинктивного страха снова впиваются в ее сознание. Гермиона глубоко дышит, пытаясь восстановить душевное равновесие. А ей ведь казалось, что она смирилась. Приняла то, что случится, как данность, и больше не боится.

Но это все вранье. Боится до чертиков. Особенно в такие дни, когда чувствует себя прежней. Когда думает, что все могло быть иначе, когда у нее хватает моральных сил на надежду.

О, это самое страшное для Гермионы — надежда. Лучше бы ее у нее так и не было.

Девушка хмурится. А с чего она вообще у нее появилась? Из-за того, что болезнь ненадолго отступила? Как же нерационален человек в своих мыслях, ведь это доставит ей невообразимые страдания.

Потому что сегодня она сказала Снейпу правду — ей не повезло с объектом. Кто угодно был бы предпочтительнее. Но сердце выбрало его.