Помни меня

Глава 1. И любовь расцвела во мне

Двигаясь вперед почти на ощупь, Гермиона задыхается от кашля. Легкие пытаются сделать спасительный вдох, горя в агонии от недостатка кислорода, но он застревает где-то на полпути. Что-то перекрывает дыхание, душит. Пытаясь утереть набежавшие слезы, чтобы видеть дорогу, и давясь кашлем, она бежит по пустынным коридорам Хогвартса, и, кроме ее гулких шагов в ночной тишине, слышится лишь недовольное бормотание потревоженных портретов. Они провожают ее взглядами, кричат вслед и грозятся позвать Филча.

Плевать. Она, вообще-то, на дежурстве. Была. Пока не поняла, что не может дышать. Еще пара шагов и Гермиона толкает плечом дверь в туалет девочек. Упирается руками в железную раковину, склоняясь над ней, и откашливается, давясь.

В груди разрастается неимоверная боль, дыхание где-то в горле застревает агонизирующим комком, не в силах преодолеть препятствие. Что-то мешает ей сделать спасительный вдох. Мучительное удушье сеет панику в душе.

Слезы выступают на глазах, горло разодрано в кровь, а кашель все не прекращается.

Еще несколько удушающих приступов и Гермиона смотрит на медную поверхность, в которой лежат несколько нежных лепестков молочного и светло-розового цвета. Дрожащей рукой тянется к ним и хмурится.

— Что это? — сипло спрашивает она у мрачной пустоты и испуганно вскидывает взгляд, осматривая свое бледное отражение, слабоосвещенное лунным светом.

Разобраться — что это — не представляется возможным, потому что ее снова накрывает приступ удушья, и половину ночи Гермиона проводит в туалете для девочек, склонившись над медной раковиной, которая через несколько часов почти полностью заполняется лепестками нежных цветов.

Мысли о возможном проклятии на следующий день приводят Гермиону в библиотеку. Она едва высиживает все уроки, отчаянно надеясь, что приступ не накроет ее прямо на занятиях.

— Плохая ночь? — интересуется Джинни, которая садится рядом с ней на углубленной Трансфигурации, и рассеянный взгляд светло-карих глаз становится цепким и внимательным, когда она замечает панику в глазах подруги. — Что случилось?

В голосе Уизли Гермиона слышит страх, который отзывается ее собственным где-то в районе груди, но быстро мотает головой, не желая беспокоить Джинни.

— Не спрашивай. Пока не спрашивай.

Как бы ей ни хотелось узнать подробности, Уизли лишь кивает и лезет в сумку за учебником и пергаментами. Гермиона благодарна ей за понимание и уважение границ, и проскальзывает мысль купить подарок Джинни на Рождество уже сейчас, в начале сентября, потому что до декабря она может просто не дожить. Мысль пугает своей отчаянной безысходностью, но Гермиона пытается себя успокоить тем, что это от недостатка информации. И с этим ей поможет справиться библиотека, а потом она собиралась заглянуть к мадам Помфри, потому что после войны очень хочется жить, и Гермиона не собирается шутить со своим здоровьем.

Следующий приступ накрывает ее в библиотеке, среди отдаленных стеллажей Запретной секции, где Гермиона сидит, обложившись старыми фолиантами. Набросив приватные чары на пространство вокруг себя, она выкашливает нежные лепестки и пытается не задохнуться. В груди разрастается агония, боль пронзает легкие и, кажется, само сердце и больше не отступает. А Гермиона морщится от ее хватки и обреченно смотрит на цветок нежно-молочной лилии, который лежит на старом пергаменте древней книги, на странице которой написан ее приговор.

Она быстро шмыгает носом и пытается дышать глубже, сжав кулачки, но не справляется с эмоциями и, просто смирившись, вытирает слезы снова и снова, глядя на разбросанные по страницам лепестки. Это просто издевательство, злая насмешка судьбы над ней.

«Лилии? Серьезно?» — с нервным смешком думает Гермиона.

Она бы сказала, что эти цветы ему совсем не подходят, но, к сожалению, Гермиона в курсе его печальной истории, знает о значении… И все же, видеть сейчас подтверждение того, что мужчину, в которого она так неосторожно влюбилась, магия отождествляет с чужими цветами, было до смешного жутко.

Не сказать, что ей было бы легче выкашливать кактус, колеус или прочую мрачную флору, но видеть лилии оказалось просто невыносимо.

«Это ведь даже не его цветы, — в ярости кричит внутренний голос, — У него ничего своего нет! Даже патронус и тот принадлежит другой женщине…».

Злость поднимается в ней, своей силой отодвигая отчаяние на задний план. Гермиона вскакивает на ноги, начиная метаться по узкому проходу. Влюбиться в мужчину, который через всю свою жизнь пронес любовь к другой женщине. В котором эта другая женщина проросла глубоко внутри, почти так же, как теперь губительные цветы прорастают в ней, принося боль и…

«…смерть у больного наступит от удушья, возможно, от остановки сердца, когда стебли растений повредят органы», — гласят бездушные строчки, вынося свой приговор. Гермиона смотрит на них, гипнотизирует взглядом, пока в ее голове крутятся шестеренки. Она думает, ищет выход. Он есть всегда, просто она пока не знает о нем. Гермиона чувствует, что страх немного разжал свой кулак и отступил, позволяя ей вздохнуть свободнее.

— Я обязательно что-нибудь придумаю, — тихо себе под нос говорит Гермиона, одним движением палочки, заставляя исчезнуть ненавистные цветы с глаз. Потом снова садится за книгу, решительно настраиваясь не откладывать этот вопрос в долгий ящик.

Времени мало.

* * *

Гермиона прислоняется спиной к шершавой поверхности каменной стены в нише и откидывает голову, чуть ударяясь затылком. Она так устала. От боли, от невозможности вдохнуть полной грудью. От отчаяния.

Решения нет. Нет никакого способа, кроме одного, — самого невероятного и невозможного в ее ситуации. Взаимности. Как она могла даже подумать о взаимности от него? Он покинул Англию, судя по последним сводкам мракоборцев. У нее нет времени даже найти его, не говоря уже о чем-то большем.

Без объекта влюбленности болезнь развивается стремительно. И если бы у нее была возможность видеть Снейпа, говорить с ним или, — даже помыслить о таком не могла, — касаться его, то у нее были бы месяцы. В истории зафиксированы случаи, когда болезнь удавалось сдерживать годами. Но в итоге без взаимности человек все равно обречен на смерть.

Как обречена и Гермиона. Только у нее даже времени не было смириться с этой мыслью. За тот месяц, что прошел с первых проявлений симптомов, она была уже на одной из последних стадий, как сказали бы маггловские врачи. От страха и невозможности поделиться с кем-то тем, что с ней происходит, Гермиона часто задыхалась не только от болезни, но и от панических атак. Она боялась того, что с ней должно произойти.

Идею пойти к мадам Помфри она отметает сразу. Лечения все равно не было, достать профессора Снейпа ей никто бы не смог, а посеять панику среди ее близких людей можно моментально. И Гермиона, как могла, оттягивала этот момент.

Она чувствует резкую боль и прикусывает костяшки пальцев, сдерживая крик. Чтобы оттянуть приступ удушья и очередную порцию боли, она воскрешает в памяти образ Северуса Снейпа. Опытным путем Гермиона устанавливает, что это работает безотказно. Сначала она хотела вообще о нем не думать, гнала мысли, но становилось только хуже, и облегчение приносили только воспоминания о нем.

Хорошо это было или плохо, но у Гермионы было что вспомнить…

* * *

После битвы Грейнджер почти сразу отправилась волонтером в больницу, помогать целителям, потому что они не справлялись с потоком пациентов, большинство из которых были крайне тяжелыми, пострадавшими от проклятий. Также возникали проблемы с некоторыми целителями и обслуживанием Пожирателей, многие из которых стали причиной смерти близких им людей. Так и вышло, что почти всю заботу о таких пациентах взяли на себя волонтеры, которым предоставляли самую грязную и неприятную работу — сами же захотели.

Мракоборцы, что охраняли преступников, тоже с презрением поглядывали на студентов Хогвартса, что ухаживали за Пожирателями смерти, считая, что не заслужили те подобного обращения. Гермиона не знала про других, но сама она старалась отрешиться от эмоций и быть непредвзятой, понимая, что нельзя позволить себе утонуть в ненависти и обвинениях. За нее это с лихвой делало волшебное общество, которое начинало постепенно вылезать из своих нор, в которые загнала их война. Гермиона видела, как ненависть душила людей. Но она пошла по другому пути, отрешившись от эмоций.

Единственный, кто с самого начала вызывал особые чувства, был профессор Снейп. С самой школы он был особенным, умным и очень таинственным, отчего пытливый ум Гермионы тянулся к нему. А потом слова Гарри поселили в душе смятение и заставили думать о нем еще больше. Со временем она посмотрела его воспоминания, и он начал казаться ей заочно близким, словно знакомым. Она много думала о нем, о его поступках, его роли и сама не заметила, как стала проводить с ним гораздо дольше положенного времени. Благо, в то время он оставался без чувств и не возражал.

Она приходила к нему за час до начала своей смены, читала газеты вслух и перекусывала, устроившись на его койке, в ногах. На обеденном перерыве она часто приходила к нему подремать, положив голову на край кровати и прислушиваясь к едва слышному дыханию. А после смены, устало откинувшись на спинку кровати и укрыв ноги тем же одеялом, что был укрыт Снейп, рассказывала о том, как прошел день и с какими трудностями ей пришлось столкнуться сегодня.

Гермионе было одиноко, и Снейп в тот момент оказался единственным, кому она могла хоть что-то рассказать о своих переживаниях. В тот период, когда вопросы выживания перестали маячить главной целью, ее придавило всем остальным. Желанием поехать к родителям, пониманием, что это невозможно, потому что денег на билет до Австралии просто не было, ведь она полностью опустошила свой счет за время их бегов.

Международные порталы никто не открывал, потому что в Министерстве был беспорядок, и всем было не до того. Тяжелым грузом на сердце легла вина за то, что она совершила. Сковал страх, что это не исправить. К этому добавились последствия пережитой войны — ночные кошмары, что мешали высыпаться. Финансовый вопрос тоже знатно давил на нее, ведь даже собраться в школу денег у нее не было.

В Норе Гермионе было не с кем поделиться своими переживаниями и трудностями, ведь семья Уизли еще не оправилась от собственных горестей, чтобы уделить внимание ее незначительным с виду расстройствам. А Гарри и Рон с головой ушли в собственные дела, и она их почти не видела дома.

Девушку тяготило и то, что Рон вообще стал избегать ее, потому что их попытка построить отношения после победы привела к чудовищной неловкости, и Гермиона пока не знала, что с этим делать.

Профессор с самой битвы не приходил в себя, хоть и прошло уже полтора месяца. Целители не давали никаких прогнозов, только неоднозначно пожимали плечами. А Гермиона порой со страхом поглаживала холодную руку Северуса Снейпа кончиками пальцев и думала, что если он не проснется, такое состояние для него гораздо хуже смерти.