Помни меня

Глава 2. Саван из твоих цветов. Нравится?

— Мисс Грейнджер, — в голосе мадам Помфри почти слышатся отчаянные нотки, когда она садится на ее больничную койку и берет холодную руку Гермионы в свою теплую шершавую ладонь. Осторожно, словно стараясь не спугнуть девушку, она умоляюще произносит: — Вы должны сказать, кто это…

Кто это? Кто это? Кто это?

Бесконечные вопросы, настойчивые и безуспешные попытки узнать у нее, кем же является этот человек, из-за которого Гермиона медленно погибает, мучаясь от боли, уже застревают тошнотой где-то в горле наравне с отвратительными и ненавистными цветами. Помфри и Макгонаггал напуганы до чертиков и растеряны, но их давление и манипулирование сталкиваются с безграничным упрямством, которое Гермиона демонстрирует с потрясающей непоколебимостью.

Вечер, в который ее доставляют в больничное крыло, знаменуется шоком, страхом, паникой, тяжелыми разговорами и необдуманными действиями. Давление старших, истерика Джинни, бесконечные вопросы, громкие обсуждения, а Гермиона мечтает только об одном — спокойствии. Поэтому с радостью выпивает все зелья, что заботливо вливает в нее Помфри. Легкий туман дурмана заволакивает разум, и Гермиона вздыхает почти с облегчением. Ведь она так долго жила в бесконечной боли, а сейчас небольшая передышка. Боль не проходит совсем, но позволяет нормально соображать некоторое время, пока не подействует сонное зелье.

Немного успокоившись, директор настойчиво интересуется, кому она может сообщить о том, что с ней происходит. И Гермиона, потупив взгляд, тихо отвечает, что никому. Родители так и остались в Австралии, и теперь она несказанно рада, что не успела вернуть им память. Пусть живут, не зная горечи очередной потери, а помнить за них ее будут друзья.

Но, конечно, Макгонаггал все же решает взять на себя смелость и сообщить о болезни ее мальчикам, потому что вариант, что рядом с ней совсем не будет близких, директора не устраивает. Она втайне надеется, что с приездом младшего Уизли вся эта страшная ситуация разрешится сама собой.

Гарри и Рон не заставляют себя ждать и являются на следующий день, оставив работу и остальные дела. Они вваливаются в ее палату бледные и испуганные, а потом замирают на пороге, гипнотизируя взглядом хрупкую бледную фигуру, прикрытую легким покрывалом. Оно скрывает большую часть раскрывшихся на теле бутонов, но руки Гермиона спрятать не успевает и тут же считывает шок на их лицах.

Оба одновременно делают неуверенные шаги в ее сторону и выглядят до смешного растерянными, словно перед ними не их подруга, а неизвестное существо, к которому они не знают, как подступиться. И Гермиона хочет их приободрить и успокоить, понимая, что сейчас они переживают тот страх, что переживала она несколько недель назад, но слов подобрать не может.

Голова почти не соображает под действием одурманивающих зелий, которые на период посещений помогают сохранить хоть немного достоинства, а не кричать и не скулить от боли. Поэтому Гермиона с натянутой улыбкой лепечет только «Все нормально», отчего ребятам становится еще хуже, потому что в той девушке, что лежит перед ними, они с трудом узнают свою подругу.

Сразу после приезда Гарри и Рона, Помфри с надеждой отслеживает состояние Гермионы, ожидая улучшений, которые, согласно описаниям болезни, должны быть незамедлительными, но ничего не происходит и, бросив на Макгонаггал быстрый взгляд, Помфри едва заметно качает головой.

Но самое тяжелое для Гермионы начинается, когда их трагичное молчание и трепетный страх за нее сменяется жаждой найти решение. Ее не оставляют в покое ни на минуту, вырывая даже из блаженного и такого долгожданного дурмана, в который она изредко проваливается. Иногда ей кажется, что делегация по ее спасению послана ей за какие-то грехи и призвана заставить ее страдать еще больше.

После того как все методы давления на Гермиону оборачиваются провалом, Макгонаггал, Помфри и ее друзья, уже не стесняясь, бурно обсуждают прямо в ее палате оставшиеся допустимые варианты действий.

Им требуется почти час и полный список мальчиков Хогвартса, чтобы понять, что виновника ее болезни нет в замке. Мадам Помфри подтвердила ту информацию, что отыскивала в свое время Гермиона, — у жертвы есть месяцы, если она хотя бы время от времени видит своего человека. Грейнджер же до крайней стадии прошла чуть больше чем за месяц.

Гермиона тяжело вздыхает, закрывает глаза на очередные вопросы и поджимает губы, снова отмалчиваясь, а они не понимают ее упрямства. Злятся, кричат, давят на больное, плачут. Гермиона только рада в такие моменты действию зелья, которое уносит ее в спасительную дымку, где почти нет боли и этих назойливых разговоров. Нет, она их, к сожалению, слышит, но общаться в такие моменты они ее не заставляют.

Гермиона как никто знает, что у нее и Северуса Снейпа нет возможности встретиться. И это все равно будет бессмысленно, даже если она очень захочет найти его. Или даже если бы каким-то чудом он сам захотел ей помочь. Стоит ему приехать в Хогвартс, и его сразу же заберут в Азкабан. Поэтому Гермионе это ненадолго продлит жизнь, а ему сломает до конца.

И она не желает ему такого. Никогда не желала. Поэтому твердо решает, что унесет эту тайну с собой в могилу, молча наблюдая за их рассуждениями из-под полуопущенных ресниц и словно качаясь на волнах сознания, то выплывая, то снова погружаясь в темноту.

— Если это не школьник, то кто? — хмурится Помфри.

— Она работала в Мунго все лето… — задумчиво тянет Рон, потирая подбородок и глядя на нее взглядом побитой собаки. Гермиона знает, что он почему-то винит себя. Думает, что если бы не оттолкнул ее, она бы не влюбилась в кого-то другого. Рону невдомек, что она просто разлюбила его. Ведь он отталкивал ее постоянно, с самого третьего курса, и никогда у него не получалось сделать это по-настоящему. Пока она сама не захотела. Снова слышится его хриплый встревоженный голос: — Может, это кто-то из ее пациентов?

«Уже теплее», — отрешенно подмечает Гермиона, наблюдая под закрытыми веками разноцветные круги, плавающие в темноте.

— Да она работала с десятком людей, — всплескивает руками Джинни и обреченно вздыхает: — Пока она не скажет сама, мы можем гадать бесконечно…

— Есть один способ… — Гарри, который до этого молча сидит рядом с Гермионой на стуле, низко опустив голову на руки, поднимает тяжелый взгляд на стоящих поодаль людей.

— Сыворотка? — почти шепотом спрашивает Макгонаггал, смешно приподнимая брови.

— Вы же понимаете, что это незаконно? — перебивая ее, многозначительно смотрит на собеседников Поппи, но потом поправляет очки и добавляет: — Слизнорт, конечно, может сварить ее, но даже если начнет сегодня, нужен полный месячный цикл.

Тишина тягучей недосказанностью повисает между ними. Никто не решается озвучивать, что Гермиона не проживет месяц.

— Нет, — качая головой, отмахивается Гарри и раздраженно поясняет: — у нас даже на допросы сывороки не хватает, и она под строгой отчетностью. Зельеваров штатных пока нет в Министерстве, не до них сейчас…

— Тогда о чем ты, Гарри? — перебивает его Джинни, которая, как и Гермиона, устает от бесконечных разговоров.

— Легилименция.

Он говорит это и откидывается на стул, как бы показывая, что это все объясняет.

— Но у нас нет ни одного под боком, — резонно замечает Рон.

— Надо найти Снейпа, — настаивает Гарри и смотрит прямо на Макгонаггал.

— Смею напомнить, мистер Поттер, что он в розыске, и даже если я и могу его найти, — говорит Минерва и многозначительно смотрит на Гарри, приподнимая брови, — вы первый же будете обязаны его арестовать. Сомневаюсь, что он согласится рисковать своей свободой.

Гарри, закатывая глаза, качает головой и громко цокает, а Рон, трогая директора за плечо, тихо говорит:

— Найдите, профессор Макгонаггал. Гарри уедет, если нужно. Мы все уедем. Попробуйте попросить его о помощи.

Минерва пару мгновений смотрит на Рона, а потом медленно кивает.

— Я написала всем специалистам, которые работают с магическими болезнями, — продолжает Помфри, — и от одного мне уже пришел ответ. Есть операция, сложная работа с магией, что порождает эта болезнь, но есть большой шанс, что это даст Гермионе возможность жить дальше…

— Что? — Рон буквально подпрыгивает на месте. — Так почему он еще не здесь?

— Есть одно «но», мистер Уизли, — целительница снимает очки, потерев переносицу, — после операции, с учетом того, что пациент ее переживет, исчезают все чувства и эмоции. Гермиона никогда не сможет больше чувствовать любви, горечи, боли, радости. Вообще ничего.

— Но зато она будет жить… — неуверенно и тихо раздается голос Джинни, словно это оправдывало все.

Поппи пожимает плечами.

— К сожалению, мисс Грейнджер даже слышать об этом не хочет. И с учетом подготовки к операции и прибытия из другой страны, нужны минимум две недели. Мы же во времени ограничены… Если бы только она обратилась ко мне чуть раньше.

— Вы возненавидите меня, — тихо бормочет Гермиона, заставляя всех дружно обернуться на ее голос. Она тяжело приоткрывает веки и осматривает несколько пар встревоженных глаз. — Люди, пережившие операцию, я читала о них… они становятся другими. Жалкими оболочками. Их не волнуют даже те, кого они любили. Я не хочу так жить…

— Но Гермиона…

— Я совершеннолетняя, — она хочет, чтобы ее слова звучали весомо, но получается слабо и с дрожью. — И я имею право сама решать, что мне делать со своей жизнью…

— Конечно, ты можешь решать… и тебе плевать, что будет с нами… — наконец, не сдерживаясь, кричит Гарри и, развернувшись на пятках, бросается вон из палаты, хлопнув дверью. Рон смотрит ему вслед и, тяжело вздохнув, качает головой и идет за ним, не взглянув на подругу.

Гермиона остается наедине с Джинни, Макгонаггал и Помфри.

— Вот поэтому я и просила никому не сообщать… — укоризненно тянет она, глядя на них.

— Вы эгоистка, мисс Грейнджер… Это просто немыслимо — так поступать, — от эмоций у нее немного подрагивает подбородок, и Минерва поднимает руку, когда Гермиона открывает рот, чтобы возразить ей. — Потому что вы не даете им даже шанса побороться за вас. И я никогда не пойму эту неприсущую моему факультету слабость…

Последние слова звонкой пощечиной повисают в воздухе, заставляя Гермиону насупиться. Она смотрит, как Макгонаггал, ее кумир с детства, разочарованно поджимает губы и, резко взмахнув мантией, что говорит о высшей степени ее эмоциональности, направляется к выходу. Стоит Минерве покинуть палату, остальные тоже направляются за ней, прикрыв плотнее дверь за собой, чтобы она больше не могла их слышать. Но в пустом больничном крыле эхо разносит их встревоженные голоса.

— Мы не можем сидеть сложа руки…

— Но ты ограничена в действиях. Девочка права — она может сама решать свою судьбу…

— Ну, может, кое-что я все-таки могу сделать…

— Минерва, — предупреждающе тянет Помфри, но в ответ слышится раздраженный голос директора:

— Я не буду просто смотреть, как в моей школе умирает студентка, не пошевелив и пальцем, — яростно шипит Минерва. — Напиши лекарю, Поппи. Пусть он приедет.