Помни меня

Глава 4. Между нами лилии

Гермиона садится на диван, вытирая лицо мокрым полотенцем, которое ей любезно принес Снейп. В ее движениях сквозит усталость и боль, когда она кивает Помфри, в знак благодарности за зелья. Потом девушка отрешенно смотрит на кровавые разводы, оставшиеся на полотенце, и с трудом выныривает из своих мыслей, когда ее окликают:

— Гермиона, расскажи еще раз, что произошло? — встревоженно спрашивает Поппи, переставляя зелья на журнальном столике в нужном порядке и задумчиво хмуря брови.

На лице Грейнджер отражается раздражение, но она набирает в грудь воздуха и берет себя в руки, цепляя маску спокойствия и доброжелательности, которая с трудом ей дается, и повторяет:

— Вы сами видели, цветы почти все время вели себя предсказуемо, как раньше, — начинает она, старательно не глядя в сторону Снейпа, — а сегодня… они словно сошли с ума. Я не могла откашляться. Они просто в одну секунду заполонили собой все, не дав мне и шанса что-то сделать, — она хмурится, а ее взгляд немного рассеивается, обращаясь внутрь себя, когда она заново проживает весь ужас и тихо повторяет: — В одну секунду.

Северус, чуть прищурившись, сидит на стуле, поставив локти на колени и подперев руками подбородок. Неотрывно и бесстрастно смотрит на Грейнджер. Отмечает, как она держит прямо свои хрупкие плечи, эту маску вежливости, которая дает трещину, стоит Помфри отвернуться от нее.

— Очень странное поведение, — целительница снова задумчиво смотрит на Гермиону, — раньше такого не было. И в книгах таких случаев я не встречала.

Грейнджер кивает и послушно пьет все подготовленные зелья, движения ее медленные, а иногда отрывистые. Видно, что ей больно, но все старательно игнорируют эти признаки.

— Северус, могу я попросить тебя больше не покидать этот дом надолго? — Поппи оборачивается и вскидывает брови. — Я сегодня же напишу мастеру и спрошу о странном течении болезни, но пока лучше перестраховаться.

Не глядя на Помфри, Снейп кивает. Продолжает наблюдать за Гермионой, которая старательно отводит взгляд. Еще десять минут раздражающих кудахтаний Помфри и, бросив последний тревожный взгляд сначала на Северуса, а потом на Гермиону, она уходит, оставляя их одних в звенящей тишине, нарушаемой лишь треском дров в камине. Огонь там настолько яркий, что в комнате уже слишком жарко. Ему хочется расстегнуть несколько пуговиц на сюртуке, но он отгоняет это желание. Северус не двигается с места, рассматривая Гермиону, и задумчиво стучит пальцем по губам. Она нервничает, судорожно сжимает пальцами вторую руку, на которой нет цветов. Ее кожа покрывается пятнами от силы нажатий. Создается ощущение, что Гермиона делает себе больно намеренно. Но для чего?

Видимо, устав от его давящего внимания, она глубоко вздыхает, словно собираясь с силами, и поднимает на него несчастный взгляд.

— Ужин будет через час, — произносит она, чуть выше вскидывая подбородок. — У профессора Макгонаггал всего одна спальня, она находится на мансарде. Я оставила ее вам, чтобы не мешать по ночам, спускаясь в уборную и на кухню. Я плохо сплю и не хотела бы нарушать ваш отдых.

Снейп усмехается. Она что, выпроваживает его из гостиной? Он медленно кивает и встает, но вместо того, чтобы уйти, приближается к дивану. Северус нависает над девушкой и при ближайшем рассмотрении замечает слишком явные признаки боли. А ему казалось, что в его присутствии это прекращается. Впрочем, так писали в книгах, которые ему удалось просмотреть за эти дни. Но ее вид доказывает другое: подрагивание пальцев, испарина на коже, попытки отвлечься от боли, причиняя себе другую боль, и глаза, эти огромные несчастные глаза, готовые пролиться слезами, как только он уйдет. А он все не уходит, и Гермиона смотрит на него почти с мольбой.

— Эти цветы появились сегодня? — он кивает на ее правую руку, где запястье обвили три свежих соцветия.

— Да, — отвечает тихо и уже без дрожи. Видимо, ей все же становится легче от того, что он теперь находится ближе.

Снейп присаживается перед ней на корточки, рассматривая цветы, и слышит, как она задерживает дыхание, глядя на него сверху вниз. Северус предпочитает проигнорировать реакцию, сосредоточившись на лилиях. Цветы выглядят прекрасно, полными жизни и почти набравшими цвет, в отличие от девушки, на которой они разместились. Подушечкой он проводит по светло-розовому лепестку, чувствуя, как он пульсирует под пальцами, словно живой. Гермиона шумно сглатывает, прикрывая глаза. Ее лицо расслабляется.

— Вы пробовали их срывать? — буднично интересуется Северус, и глаза Гермионы в ужасе распахиваются.

— Что? Нет! — она на всякий случай убирает руку из-под его пальцев.

— Почему?

Она шокировано смотрит на него, не в силах поверить, что ему нужно такое объяснять.

— Потому что, даже когда я просто притрагиваюсь к ним, мне больно. Мысль сорвать цветок приводит меня в ужас.

Северус снова берет ее руку и прикасается к цветку, поглаживая лепестки. Внимательно смотрит на девушку своими черными, как сама ночь глазами, и интересуется:

— Сейчас больно?

— Когда вы прикасаетесь — нет, — поясняет Гермиона, и ее бледные щеки заливает нежный румянец, — скорее, наоборот… цветы перестают беспрестанно двигаться внутри, не причиняют боли. Они словно успокаиваются.

— Тогда… — Снейп многозначительно смотрит на нее, его глаза поблескивают интересом. Снова чувствует его прикосновение к лепесткам. Сердце Гермионы заходится от страха перед новой болью, глаза расширяются. Она смотрит, как Северус поддевает пальцем лепесток, безжалостно его отрывает и внимательно осматривает. Гермиона даже не дергается. Это похоже на порез ножом. Неприятно, но терпимо. Сердце колет от осознания того, что он даже не смотрит на нее, чтобы проверить: больно ей или нет. И ее немного возмущает тот факт, что тело так предательски реагирует на него во всех смыслах. Северус чуть прищуривается, задумчиво произносит себе под нос: — Удивительно. Он теплый, почти горячий.

Снейп с интересом исследователя осматривает поврежденный им цветок и сводит брови, когда на сломленном лепестке выступают маленькие капельки крови. Гермиона выдергивает свою руку из его пальцев, о чем почти сразу жалеет, но с возмущением смотрит на Северуса.

— Я вам не подопытная мышь! — слова звучат жестко, а в глазах помимо боли, наконец, появляется что-то другое, яростное. — Попрошу больше так не делать, сэр, — смело смотрит прямо ему в глаза, хоть и нервничает при этом, и потом устало вздыхает, словно ярость, подпитывавшая ее последние несколько секунд, перестает работать. Она с тоской в глазах смотрит на него: — Я думала, вы все же будете благоразумнее и не вернетесь. Зачем вы здесь, профессор?

Северус встает и окидывает ее задумчивым взглядом.

— Вы знаете, мисс Грейнджер. Впрочем, всегда замечал в вас стремление задавать глупые вопросы без разбору.

— Нет! — она встает и оказывается напротив. — Перестаньте оскорблять меня, сэр. Мне помнится, вы прекрасно умели сдерживать ваши бесконечные потоки яда и общаться по-человечески, когда это необходимо, — Гермиона игнорирует его вздернутую бровь и тихо добавляет: — Я не для того помогла вам сбежать, профессор. Не для того, чтобы спустя два месяца вы рисковали свободой.

— Это не вашего ума дело. Я буду здесь, и вы протянете эти две недели, а потом сделаете чертову операцию, и на моей совести не будет еще одной погубленной жизни.

Он говорит с такой долей яда, что Гермионе кажется, что еще немного, и он скривится в отвращении, глядя на нее. Его ноздри чуть раздуваются, и бровь агрессивно изогнута, словно в предупреждении, что ее хозяин чертовски зол и лучше к нему не подходить.

— Как вы не понимаете? — Гермиона повышает голос, почувствовав себя с ним почти так же, как летом — очень просто и привычно, на нее почти не производит впечатление его грозный вид. — Вы не обязаны быть здесь! Моя судьба предрешена при любом исходе, а ваша… Мне неприятно думать, что я могу стать причиной вашего заключения. И если говорить совсем уж начистоту, то это вас даже не касается…

— Не касается? — зло сверкает взглядом и делает шаг навстречу, почти нависая над девушкой. — Вы понимаете, как выглядит эта ситуация… мисс Грейнджер? — он делает многозначительную паузу перед тем как произнести ее имя, словно с трудом убеждает себя не называть ее идиоткой. Его глаза темные и пустые, но в самой их глубине бушует злость и раздражение, когда он скользит по ее лицу взглядом. — Сейчас я представляюсь самым большим злом даже для Минервы и Поппи. Вы умрете из-за этого, — Снейп указывает на лилии на ее руке, — и каждый, каждый из тех, кто будет знать правду, обвинит в этом меня. Ваши друзья захотят самолично убить за это. В каком месте ваши неуместные, никому ненужные чувства меня не касаются… мисс Грейнджер?

Гермиона делает шаг назад и задерживает дыхание. Иногда она забывает, насколько сильно могут жалить его слова. Они и раньше поднимали в ней волну разрушающих эмоций, а сейчас цветы внутри реагирует на его холодность, наказывая ее, впиваясь стеблями и стягивая легкие и сердце так, что в какой-то миг ей кажется, — спазм не отпустит и органы откажут.

Но она все же делает спасительный вдох и опускает голову. Ей хочется провалиться сквозь землю, не быть сейчас здесь, сгорая от унижения, не испытывать это разрушающее чувство вины.

— Никто не узнает, сэр, не стоит волноваться об этом, — отрешенно говорит Гермиона, отворачивается и отходит к окну, утыкаясь пустым взглядом в открывающийся пейзаж: узкая живописная улочка, украшенная к Хэллоуину, уже освещалась теплыми, желтыми огоньками. Сумерки плотным полумраком сгустились над городом вперемешку с дождем, отчего казалось, что сейчас гораздо позднее, чем есть на самом деле. Окна домов напротив уже зажгли свои уютные огни. И глядя на них, она еще острее ощущает свое одиночество. — Давайте закончим на сегодня… профессор.

Она буквально ощущает его злость, но не понимает, почему он злится? Из-за того, что она осмелилась проявить беспокойство о нем?

Гермиона слышит его уверенные размашистые шаги позади себя. Он в одну секунду влетает по винтовой лестнице в комнату Минервы, и дверь глухо захлопывается.

Гермиона задумчиво смотрит на темные силуэты, которые двигаются в окнах дома напротив. Там живет большая семья, в это время они садятся ужинать. А она, словно вор, крадет их моменты, подглядывает, находя в этом одновременно и странное спокойствие, и новый повод пострадать.

И если насчет родителей она понимала, что заслужила это. Это был ее выбор. И она пожинала последствия. Но что касалось Снейпа. Это до сих пор не укладывалось в голове. Она сегодня смотрела на него и не могла ответить себе на вопрос: почему ее так тянет к нему? Он такой сильный, властный, самобытный, злой, одинокий. Холодный. Прямо как подземелья, в которых он обитал. Но хуже всего было то, что, даже видя его холодность, зная, что она не нужна ему, все внутри нее все равно рвется ему навстречу. Болезнь заглушает весь здравый смысл, диктуя свои правила, и Гермионе тяжко дается борьба с ней.