Моргемона

16. То, что старо как мир

Поглотившая её задумчивость достигла предела этим вечером. Она, сославшись, как всегда, на усталость, собралась ускользнуть с праздника. Но диатрин не позволил ей уехать одной и отвёз её в Лорнас сам, невзирая на возмущения Гидры — ведь без него праздник был бы уже не тот. Энгель резонно возразил, что после всего выпитого горожане явно не расстроятся.

Отголоски флейт и песен слышались даже здесь. И всё же, когда они шагали по Лорнасу, замок казался необычайно тихим. Видимо, даже прислуге было позволено всё бросить и отправиться на пиршество. То был поистине народный праздник.

«В честь диатрина, который выжил, невзирая на то, что ему пророчили», — думала Гидра, уже слегка путаясь в своём сари — день был долгим для её слабого здоровья. — «Или в честь Мелиноя? Имя города поминали в тостах так часто, что оно перестало звучать как географическое название».

Они прошли окутанный полумраком Аванзал Принца, в котором едва заметно мерцали золотые рамы картин. И Гидра, глядя прямо перед собой, дошла до своей двери и положила ладонь на ручку.

— Знаешь, — заговорила она, слушая шаги Энгеля за спиной. — Сегодня мне довелось узнать кое-что важное. Не знаю, как об этом сказать, но, похоже, Иерофант Мсара не даст мне вникнуть в подробности, и придётся прибегнуть к…

Диатрин прервал её неожиданным касанием. Он не остановился в полуметре от неё и сделал шаг, что приблизил его вплотную. И тут же, положив руки ей на плечи, мягко, но крепко сжал их и притянул к себе. Так что диатрисса была оторвана от двери и лопатками уткнулась в него, остолбеневшая от недоумения.

Энгель склонился через её левое плечо, и его дыхание щекоткой обожгло шею Гидры.

— Милая моя, — сказал он негромко, не скрывая иронии. — Ты никогда и ни за что не последуешь чужому совету, да? Ни тому, что взывал к разуму; ни тому, что имел своей целью освободить тебя от тягот и дать тебе отдохнуть. Ты весь праздник смотрела перед собой. Думала о том, о чём на праздниках забывают, заливая музыкой и вином.

— Неправда, я ведь танцевала с тобой…

— Но твои мысли танцевали с незримой угрозой.

— Понимаешь, есть вещи, которые невозможно отложить в долгий ящик, — смущённо заискрившись от его дыхания у щеки, пояснила Гидра. Цветочно-птичная резьба на двери стала расплываться перед глазами от волнения. — Не хочу быть голословной, но, кажется, на кону судьба всей Рэйки.

Энгель фыркнул:

— Ха! Да ну?

Гидра совсем зарделась, поняв, что они словно поменялись местами с момента встречи в военном лагере под кронами хлопкового леса.

— Это ведь не просто распущенность меланхоличного нрава, — пробормотала она, — это то, что зависит от меня. Если я ошибусь, вся страна может…

— …какие знакомые слова…

Его руки сжали плечи диатриссы чуть крепче, замедляя лихорадочный поток её мыслей.

— Твоё появление исцелило меня от них, — проговорил Энгель нежно, но решительно. — Теперь я сделаю для тебя то же.

Он склонился ниже, и везде, где её кожи касались его белые волосы, Гидра ощущала необычайно острое покалывание. Которое накрыло её с головой, стоило диатрину прильнуть губами к её шее. Дыхание её тут же затруднилось, и все мышцы напряглись, до малейших подробностей прочувствовав это волнующее вторжение.

Шершавые ладони диатрина тем временем скользнули чуть ниже по её плечам и потёрли их. Без особых усилий Энгель понял, что каждая мышца напряжена до предела. И он, опалив след поцелуя своим вдохом, чуть поднял голову и шепнул:

— Ты меня боишься?

«Хороший вопрос», — Гидра едва вспоминала дышать. — «Я боюсь не тебя, а той уязвимости, что даёт женщине близость с мужчиной».

— Н-нет, — неловко ответила она.

— Волнуешься?

Она фыркнула, как часто делала, чтобы скрыть подобные чувства.

— Я просто… когда все девочки мечтали о романах и кавалерах, я поняла, что… мои мечты совсем о другом. Может, я не создана для любви.

Пальцы Энгеля, один за другим нажимая ей на линию над ключицей, прошлись до её шеи. Она чутко вздрагивала на каждое касание. И оттого он заулыбался, прижавшись щекой к её виску:

— Неправда, моя лапочка, — прошептал он и прикрыл глаза. — Ты создана. Не бойся.

Он потянул её к двери своей спальни, но, почувствовав дрожь в её плечах, остановился и вновь обнял:

— Попробуй довериться мне. Если не хочешь, говори. Это ничуть не обидит меня.

Гидра зажмурилась и кивнула. Желание и давнее неприятие чужих рук боролись в ней, одновременно топя её в смущении, знакомом каждой молодой жене.

— Я на тебя положусь, — почти шёпотом ответила она. — Но… умоляю, только не эта спальня!

Отстранившись от своей двери, Энгель удивлённо поднял брови. Впрочем, он не противился её словам ни секунды.

— Конечно, милая! — и тут же распахнул дверь её собственного будуара. Гидра пискнула, когда он подхватил её на руки и вместе с ней устремился на лестницу.

«Это ещё одна голова гидры, которую я утратила», — думала девушка сквозь громкий стук своего сердца. — «Она больше не может кусаться, когда её держат такие сильные и одновременно нежные руки».

Прежде крайне неловкий в узком проёме, Энгель на сей раз играючи проскользнул на верхний этаж и, не отрывая Гидру от своей груди, усадил её на постель в алькове. Сам он опустился на одно колено перед кроватью и при этом всё равно остался одного с ней роста.

«Для такого рыцаря здесь всё будто игрушечное, в том числе и я», — подумала Гидра и тут же едва не подпрыгнула, когда левая рука Энгеля щекотно легла ей на бок, на рёбра. А сам он вновь стал целовать её шею, и с каждым новым поцелуем Гидра вздрагивала всё слабее, а её разум заполнялся ватой, что вытесняла все мысли.

Она отклонялась назад, пока не упёрлась лопатками в стену, и диатрин постепенно приподнялся над ней. Он покрывал поцелуями её ключицы, шею и лицо, а руки его, не прекращая ласк, незаметно отвернули паллу сари и стали касаться уже обнажённого живота. Гидра робела, она лишь обнимала его за шею в ответ. И иногда прижималась щекой к его макушке. Тогда она могла жмуриться и при этом не терять себя в пространстве. Он был её осязаемой опорой.

Постепенно Энгель оперся коленом уже о край постели, а Гидру сместил на подушки. Блеклый свет ночи совсем померк за его плечами. Диатрисса не видела ничего, предоставляя себя на милость его ласк и смущённо поглаживая его по голове в ответ.

— Моя храбрая, — прошептал он ей и поддел носом её подбородок, чтобы достать поцелуями дальше вверху её шеи. — Вот видишь, совсем не страшно.

— Так храбрая или не страшно?

Смех Энгеля защекотал её под челюстью, и она извернулась, невольно обнимая его ноги своими.

— Гидра… жизнь так устроена, что самое страшное на самом деле не страшно, но признать это — большая храбрость, — промурлыкал он и, обняв девушку за плечи правой рукой, чуть приподнял её, чтобы поцеловать. А левой рукой тем временем скользнул вниз, под юбку сари, и Гидра вздрогнула от его чувствительного прикосновения.

Она неловко вздохнула, заливаясь краской. Но он не дал ей остаться наедине со смущением: он продолжил целовать её лицо, взволнованно зажмуренные глаза и приоткрытые губы.

Касания пальцев зашли глубже, и Гидра судорожно впилась в его плечи.

— Тихо, тихо, — проурчал Энгель, задержавшись ненадолго, чтобы погладить её по голове.

«Не представляю, каково было бы это с чужими руками, а не с его», — подумала Гидра сентиментально и сама прижалась лбом к его лбу. Она млела в его объятиях, открывая ему себя так, как никому, и он принимал её откровение бережно, словно сокровище. Каждое движение его руки было осторожным и в своей щекотности доводило до острых, волнующих ощущений, что вскоре заставляли Гидру саму начать изгибаться ему навстречу.

Деликатным движением Энгель стянул верхнюю часть её сари, и в полумраке обнажение не доставило особого смущения. Тем более, продолжая раздевать диатриссу, белоснежный рыцарь не оставлял её без ласк, и, отрываясь от её лица поцелуями, держал на её щеке руку, чтобы большим пальцем ловить дрожание ресниц.

«Я словно тону, и лишь его неотступное внимание держит меня на плаву».

На пару минут он замешкался, и Гидра сама потянулась повыше, чтобы узнать, почему он медлит. Она коснулась его плеч в полумраке, и под её руками оказался не расшитый сюртук и не рубашка, а покрытая шрамами горячая кожа; тогда она поняла. И тут же ощутила прилив крови к щекам.

Теперь они были оба совершенно обнажены. Короткий обмен поцелуями — и их тела встретились, заставив Гидру содрогнуться и взволнованно стиснуть его плечи. Но знакомый шёпот согрел её ухо:

— Тихо, тихо… — и она выдохнула, принимая его в себе. Удовольствие от супружеского единения было сильно, но граничило с болью, и оттого его острота казалась смесью наслаждения и муки. Но одно было точно: от этого в голове не осталось никаких мыслей.

Заслышав её натужный вздох, Энгель скрестил пальцы под её затылком и большими пальцами погладил по щекам.

— Больно? — шепнул он. Его лицо было близко, но не вплотную, и Гидра видела напряжённый блеск его белых глаз в темноте.

— Н-немного, — выдохнула она, однако сразу же, расчувствовавшись от его заботы, подалась ему навстречу и бёдрами, и головой, и поцеловала его первой.

Но всё же Энгель прервал поцелуй и потёрся носом о её нос:

— Это должно пройти, — и добавил полушёпотом, — наверное.

— Ничего, — заулыбалась Гидра и снова прижалась лбом к его лбу.

— Нет, если будет неприятно, скажи мне. Не всё сразу.

— Нет, всё! — и она сжала его бёдра своими.

«Это не боль, лишь что-то саднящее; оно добавляет остроты, отчего я чувствую тебя ещё лучше».

Прижавшись губами к её лбу, Энгель подался бёдрами вперёд, и она невольно подхватила его импульс. Волна удовольствия заглушила неприятные ощущения. Они стали двигаться вместе, сперва вдумчиво, изучая друг друга, но затем — всё более пылко и быстро. Смущение уступило место восторгу. Гидра только одного стеснялась — своих собственных громких вздохов — да и то лишь до тех пор, пока Энгель не поймал диатриссу на том, что она закусывает свои пальцы, и не отстранил её руку, чтобы слушать её голос.

Его дыхание становилось сбивчивым, но он всё равно шептал ей на ухо:

— Луна моя, прелесть моя, — и оттого её бросало в жар, и всё в ней сжималось ответной нежностью. Она могла лишь неразборчиво мурлыкать. Разум наполнился счастьем, мышцы свело удовольствием, и она в конце концов поняла, что не в силах даже пошевелиться в руках диатрина. К тому моменту, как он сам дрогнул и замер, прижимая её к своей горячей груди, она была совершенно обессилена от наслаждения.

Ей хотелось лишь одного: чтобы он остался здесь, с ней, под покровом алькова и темноты. Поэтому она цеплялась за его плечи даже тогда, когда он приподнялся, чтобы просто перевести дух.

— Ты, наверное, не поместишься тут? — прошептала она обеспокоенно.

Энгель окинул глазами её перину. Отчего-то сейчас, увидев его отдельно от себя, Гидра пришла в ещё больший восторг от того, что это её муж.

— Думаю, что по диагонали влезу, — усмехнулся диатрин и приподнял её, чтобы самому обустроить их пару на скромном ложе. Диатрисса была безмерно благодарна тому, что он не пожаловался на неудобство и просто молча прижал её к себе, вновь коснувшись губами её лба.