Моргемона

Энгель пришёл в ярость, но его военный совет предостерёг его от поспешных решений. Чтобы одолеть Гидриара в его собственном замке, нужно было повторить подвиг диатра Эвридия — полководца опытного, хитрого и везучего. И Энгель понимал, что для этого потребуются силы всей Рэйки, а значит, предстоит заключить ещё немало договоров в Раале.

У Гидры была другая война, хотя с тем же самым смыслом. Её бард Амадин на исходе четвёртого дня возвратился к ней и спел старинную балладу, по его свидетельствам, дословно переведённую с ламита — древнего, до-драконьего языка:

— По разорённой земле бредёт Мелиной,

Мелиной, Синий Тигр, Индиговый Всадник,

Сапфировый Владыка, Лазурный Предсказатель

Бредёт Мелиной и плачет, наступая на сожжённые кости

«Я знал тебя, мёртвый: ты охотился, словно ястреб

Я знал тебя, мертвая: ты вырастила шестерых

Я знал тебя, убитый: ты не скажешь ей боле “моя Шаа”

Я знал тебя, убитая: ты не ответишь ему улыбкой

Я знал вас всех, и по жилам моим

Растеклась ваша боль, ваша смерть, ваша осень».

Он бредёт, Мелиной, и не будет покоя

И Тигру, и Всаднику, и Владыке, и Предсказателю

Мелиной остался живым среди мёртвых

И мёртвым среди живых».

От пения оставалось неприятное чувство, что оседало где-то в душе. Среди нескладных строк сквозил дух далёкой древности, но он повествовал о горе и потерях, знакомых людям.

«И спето тоже будто о людях», — не могла не признать Гидра. — «Хотя перевод с древних наречий сложно считать точным».

Так или иначе, это было единственное упоминание «моей Шаа», которое Амадину удалось найти. Диатрисса щедро отблагодарила его за усилия, выслушав, что ему пришлось обойти самых старых сказителей и менестрелей побережья ради этой баллады. А сама задумалась: Мелиной даже в тексте не произносил это обращение от себя, он лишь цитировал кого-то из своих детей.

И тем не менее, в том видении на Тиванде он так обращался к ней самолично.

Гидра потрясла головой, сидя в Аванзале Принца с Лесницей на коленях, и задумалась. Случившееся на реке уже казалось страшным сном. В руках Энгеля ей спалось так хорошо, что она успела забыть страхи и волнения, порождённые ночью.

Потому что страх остался только один: что Мелиной как-то возьмёт верх над её милым диатрином. И именно это она пыталась предвосхитить и предотвратить, ловя малейшие возможные зацепки.

«Что-то мне подсказывает, что от Тавра лучше избавиться как можно скорее», — волновалась она. — «Чем больше у него времени, тем скорее может случиться что-то похожее на цветы лилигриса в нашей постели».

Она снарядила небольшую экспедицию в сторону гор. Поехать с ней вызвался сэр Леммарт: ершистый рыцарь сразу же становился ласковым, как собака, когда ему представлялся шанс хотя бы взглянуть на драконов.

— Напрасно надеешься их увидеть, — проворчала Гидра, которой Энгель для этой поездки выдал Луня. Синеватый конь дёргал шкурой, отгоняя комаров, и дорога вывела их совсем не в горы — лишь на холм к северу от Мелиноя. — Мне просто нужно место, откуда они будут, скажем так, ощущаться.

— Я, кажется, пропустил момент в Кодексе Доа, где они могли общаться с драконами на расстоянии, — проворчал сэр Леммарт и спешился первым, чтобы проверить, нет ли в траве ядовитых лягушек или змей. Он расстелил для диатриссы свой плащ и сел на него вместе с ней без приглашения.

Гидра вздохнула и прикрыла глаза, представляя, как там, в той пещере в горах, Мордепал дремлет под боком у Сакраала. Похоже, он действительно дремал. В пальцах девушки началось осязаемое покалывание — боль от старых ран — а в мышцах разлилось тягучее нежелание движений.

«Похоже, Мордепал не готов к подвигам», — признала она и проморгалась, возвращаясь в себя. Она не помнила подобных уроков у Тамры, но пережитое с драконом единение напрашивалось само собой: необязательно было видеть его, чтобы ощущать его. Разумеется, это налагало определённые ограничения, и Гидра не могла разбудить его или почувствовать его в полной мере, но переживать драконью боль во всей красе ей не то чтобы и хотелось.

— Так как, получилось? — нетерпеливо поинтересовался Леммарт. Она взглянула в его любопытное лицо, обрамлённое непокорными кудрявыми прядями, и проворчала:

— В целом да. Но я не могу сказать, как скоро он соберётся в бой снова.

— Если б ты могла, я бы решил, что ты ведьма!

«Где проходит эта граница? Тот, кто нашёл общий язык с драконом, сам в чём-то маг, ведь принципы колдовства и доа многим схожи. Но я, похоже, немало упираю на первое ради второго. Как и, наверное, Тавр».

Она смутилась и посмотрела на свои штаны для верховой езды.

— Я не знаю, отчего так, — призналась диатрисса. — Всё, что связано с драконами, крайне далеко от человеческого. Да и вообще объяснимого.

— Это правда, — согласился Леммарт и привычно вложил колосок луговой травы себе в рот. — У всякого крылатого существа четыре конечности: две лапы и два крыла. Но у драконов их шесть. У всякого чешуйчатого крокодила или ящера волос нет, но у драконов — есть гривы и даже бороды. У всего живого внутри самое опасное — это разве что яд, а в них хранится будто бы что-то горючее, что не убивает их, а служит им оружием. Но если ни одно существо не использует голос как оружие, то легендарное драконье пение, как утверждают учёные, производится теми же усилиями, что и пламенный выдох. Наконец, драконы не вписываются ни в одну из классификаций животного мира, ведь они, по сути, имеют не только свой язык, но и свою логику. И когда они, кажется, ничего не понимают в твоих словах, спустя миг они распознают тончайшее оскорбление в стиле колкости дворцовых дам, чтобы сожрать тебя.

Гидра покровительственно посмотрела на Леммарта. Отвратительный в своей ветрености и нахальстве, капитан иксиотов превращался во вдохновлённого, увлечённого мальчишку, стоило только заговорить о драконах.

«Я тоже всегда была такой», — призналась себе диатрисса. — «Но, если б я тоже начала рассуждать о таких тонкостях, отец бы догадался, что я лазила в его книги, и вынул бы мне глаза».

— Мордепал и Сакраал дали потомство, — заметила она. — Когда их детёныши вылупятся, может, один из них решит с тобой подружиться.

Леммарт посмотрел на неё с такой тёплой благодарностью, что ей стало неловко. «Об этом он мечтает на самом деле, а не о земле и титулах».

— Драконы поют, когда ищут себе пару, — продолжила Гидра задумчиво. — Но я не помню, чтобы кто-то упоминал пение Мордепала и Сакраала.

— Возможно, их пара образовалась довольно давно, — отозвался Леммарт. — А может, к слову, Сакраал и в горы-то ушёл именно для того, чтобы свить гнездо…

— А Мордепал разозлился, когда понял, что Астрагалы будут пытаться связать его лётным браком вместо того, чтобы дать ему должную для родителя свободу!

— И, окатив Дорг огнём, он улетел на север, чтобы охотиться для Сакраала.

Гидра поражённо посмотрела на Леммарта.

— Ранкар да выбьет мне зубы, если ты не прав! — воскликнула диатрисса. — Да ты действительно понимаешь драконов не хуже доа!

— Не смущайте меня так, Ваше Диатринство, — закокетничал Леммарт.

— Тебя невозможно смутить, не выдумывай!

В приподнятом настроении они поехали обратно. Однако по пути через сельву, дождевые леса близ Таванды, Гидра обратила внимание на белые облака лилигрисов, что залегли в низинах, которые притапливало зимой. Невинные белые фиалки с синими полосками казались обычными цветами. Если верить легенде, когда-то этот лес был полон телами тигров, которых оплакивал Мелиной.

«Или это были не тигры?» — поёжилась диатрисса. Лхам умел напомнить о себе даже в столь приятный, солнечный день.

Однако тени страхов таяли, стоило ей вновь ввечеру воссоединиться с Энгелем. Они рассказывали друг другу о своих успехах за день, но рассказы эти переходили в нежности, а нежность — в страсть. А страсть, достигнув пика, вновь переходила в разговоры.

— Я пообщался с Иерофантом Мсарой перед его отбытием на Дорг этим утром, — поведал ей Энгель, разбирая её короткие волосы рукой, когда они оба лежали под альковом окон. Ночь смотрела на них из замкового двора, и ни один козодой не смел вмешиваться в их беседу. — Он скрытен до невозможного, но об убийствах знает.

— Мог бы поделиться своими мыслями, — проворчала Гидра недовольно. Но в тепле диатрина ей было слишком хорошо, чтобы сердиться по-настоящему.

— Мог бы, но он предан своему делу и старается отгородить мирян от ужасов тёмной магии. Так что пришлось довольствоваться его заверениями о том, что он сам имеет некоторые догадки насчёт колдуна, который приманивает Мелиноя, и в нужный момент скажет своё слово.

— То есть, как всегда, это пустой трёп.

— Не ругайся, моя луна, — проурчал Энгель и поцеловал её в макушку. — Люди и так тебя опасаются. Все мои усилия будут бесполезны, если ты всегда будешь так сурова. Диатрис Ландрагора Суровая.

— Диатрис?…

— Завтра мы отправляемся в Рааль. На коронацию.

«Ох, ну и чудеса со мной происходят в последнее время», — подумала Гидра и тоже поцеловала его — но не в волосы, а прямо в бледные губы.

Сборы были очень волнительные. И хотя Гидра предполагала, что для дальнейшей жизни они с Энгелем оба, не задумываюсь, предпочтут Лорнас, она всё же не была уверена, что они вернутся в Мелиной до решающей битвы.

«Мордепала придётся приманивать колоколом, потому что моя мысль едва ли улетит так далеко за море».

Гидра сложила с собой свои самые нарядные сари, свой гримуар и украшения, подаренные Энгелем, среди которых были серьги в виде месяцев и ожерелье с двумя камушками — кошачьими глазами; посокрушалась ещё о том, что пропала вышивка Бархатца; и была в целом готова. Как ни странно, все прочие — и Леммарт, и Аврора, и сам Энгель — оказались куда менее расторопными. Поэтому она, утомлённая беготнёй слуг вокруг себя, села в галерее первого этажа с видом на сад.

И прикрыла глаза — всего на минутку. Но этого было достаточно, чтобы её подхватил странный, ни на что не похожий сон.

Она была в нём крошечной, но у неё были огромные лапы. И уже несколько дней кряду она ждала только одного: когда приоткроется тяжёлая кованая дверь. Выйти из-за неё можно было через щель под потолком, но до щели той было никак не допрыгнуть снаружи — поэтому попасть можно было только тут.

И она попала, когда ноги какого-то неповоротливого великана дали ей такую возможность.

Дверь жутко громыхнула за спиной, но Гидра и ухом не повела. Прошлась по полу, отряхивая лапки от пыли. И запрыгнула на стол, где остались открытыми несколько книг. Те были покрыты непонятными закорючками. Но Гидра напрягла весь свой разум и медленно, по слогам, разобрала: «Печати Тигрового Лхама».

Голова разболелась всего от одной фразы. Но она пряданула ушами и села прямо на книжный разворот, рассматривая картинки.

Первой была нарисованная от руки колба с тёмным содержимым.

«Кровь», — гласила она. — «Печать, что кровью собственных детей запечатала его, и лишь ею же и может быть снята».

Затем была ласточка — известное в Рэйке изображение души.

«Дух», — была подпись. — «Печать, что церковными клятвами запечатала его, и лишь ими же и может быть снята».