Моргемона

«Какое-то наваждение», — думалось Гидре. — «Не могу поверить, что это всё по-настоящему».

— Спи, — шепнул Энгель ей в волосы. — Всё будет хорошо.

— Хорошо, — повторила она согласно, впервые не желая спорить.

— Моя Шаа, — добавил он и с умилённой улыбкой уткнулся лицом ей в макушку.

По телу пробежала дрожь, но Гидра была слишком обессилена и слишком счастлива.

«Ещё не хватало шарахаться от таких-то нежностей! Мелиной не посмеет отнимать у меня подобную радость».

Ей показалось, что Энгель усмехнулся в ответ её мыслям — либо разговаривал со своими.

«Нам обоим есть, за что переживать, но не сегодня», — наконец подвела черту Гидра и безмятежно закрыла глаза.

И это был самый спокойный сон в её жизни.

Она проснулась, словно в своей самой сокровенной мечте, столь тайной, что сама о ней не знала; диатрин гладил её по голове, а, когда её ресницы дрогнули, прижался губами к её лбу. Это было пробуждение не такое, к которому она привыкла. Не резкое, как удар шпорами по бокам, а словно первый шаг в медленный бальный танец.

Она открыла глаза и тут же раскраснелась. Улыбка диатрина и его согнутая в три погибели поза заставили её смутиться. Но она тут же оттаяла, когда он обнял её вместе с одеялом, в которое она была закутана.

— Доброе утро, диатрин, — с напускной торжественностью молвила Гидра.

— Это моё лучшее утро, моя луна, — промурлыкал Энгель и лизнул её в нос.

«Такая близость — это и большое удовольствие, и большое смущение».

— Выйдет ли лучший день из лучшего утра? — поинтересовалась она, памятуя, что Энгелю пора решать вопрос с коронацией и одновременно готовить контрнаступление.

«И это мы ещё не обсуждали, как там диатрис Монифа».

Ответом ей был долгий вздох. Энгель положил подбородок на подушку и посмотрел на неё так влюблённо, что Гидра покраснела до самых ушей.

— Я понял, что самые важные решения уже приняты, — молвил он. — Попытка отказаться от короны была моей слабостью, и ты стала бы жертвой этой слабости. Я приму трон хотя бы для того, чтобы разделить его с тобой. А ты, как и всякий драконий марлорд, тоже кандидат на трон; а значит, ты вступишь в титул вместе со мной, а не как консорт.

Гидра заулыбалась и убрала упавшие на его лоб белые пряди. Диатрин продолжил:

— Естественно, вторым сомнением стало место проведения коронации, — задумчиво продолжил Энгель. — В сущности, марлорд и диатр Дорга — это мой первый титул, и я не смог бы поменять это на основании решений Эвана, поскольку Дорг — это столица Рэйки. Я думал об этом и решил, что не для коронации мы отправимся в Рааль.

Он помедлил, словно утверждая это как приказ для собственного разума. Ведь ему наверняка хотелось придать значимости любимому городу — но не такой ценой. После чего продолжил:

— Третье — это разделение марлордств. Лавиль отойдёт Вазанту Мадреяру за его неоценимую помощь в войне. В мои титулы войдут марлордства Мелиной, Тис и Дорг, а ты станешь марледи Аратинги. Таким образом, нашим детям наверняка хватит, делить будет нечего.

«Детям?» — Гидра взволновалась, но послушно кивнула.

— Четвёртое — само контрнаступление. Как ни крути, даже если я рассчитаю примерное время готовности наших войск, мы всё равно должны решить насчёт Мордепала. Поэтому, когда пройдёт, я думаю, ещё дней пять, тебе бы следовало навестить Мордепала. Если, конечно, ты считаешь, что это возможно…

— Конечно, я считаю, — Гидра лизнула его в нос в ответ и заурчала, наслаждаясь тем, что его объятия стали теснее. — Он сожрёт меня, если узнает, что мы отправились биться с Тавром без него.

— Вы горячие натуры, — усмехнулся Энгель. — Но вы оба любите проявлять эту натуру во вред себе. Нужно убедиться, что Мордепал готов к бою. Иначе Сакраал нам не простит.

— Интересно, кто из них муж, а кто жена?

— Я бы сказал, но, боюсь, теперь уже сам не уверен, что самый яростный обязательно муж, а самый хозяйственный непременно жена.

Гидра фыркнула. Однако она не могла перестать улыбаться.

— Хорошо, — молвила она. — Пятое — как ты думаешь, Иерофант Мсара правда имеет какую-то власть над саваймами? Может запретить им, отогнать их?

— Об этом я не думал. И не хочу, признаться. Но я собираюсь ему сообщить, что Тавр или кто-то из его приближённых может быть занят колдовством. И если он что-то об этом знает, нам следует обменяться этим знанием. Последнее, разумеется, будет в твоём присутствии.

Он провёл пальцем по её брови и задумался, глядя на россыпь веснушек на носу.

— Но пусть моя нелюбовь к этому вопросу не отгоняет тебя, моя милая. Говори всё, что тебя тревожит на сей счёт.

— Разумеется, — некоторые проблемы не терпели отлагательств. — Откуда ты взял «моя Шаа»?

— Из… От… Хм, — Энгель посмотрел в потолок алькова. — Мне кажется, из какой-то баллады. По-моему, очень красиво звучит.

«Хорошо», — подумала Гидра. — «Проверим, какие на эту тему есть баллады».

Но сама ответила ему улыбкой, потому что подозревать его в чём-либо было совершенной глупостью. Подозревать следовало самого Мелиноя и его неожиданные проявления.

— А что, этот, с, простите, позволения, тигр тоже так выражается?

— Нет-нет, — соврала Гидра и прижала его к себе, чтобы он не успел настроиться на серьёзный лад.

«Я не позволю лхаму держать меня в страхе и найду, как побороть его!»

Этим утром Гидра почти не узнала себя в зеркале. Короткие волосы смотрелись странно у девушки, привыкшей к моде Аратинги. А румяные щёки и блестящие глаза были лично для неё чем-то совершенно новым.

Но предстояло привыкать.

Этим днём и диатрин, и диатрисса были очень заняты. Энгель созвал к себе совет и нотариусов, а Гидра наконец подыскала себе молодого менестреля по прозвищу Амадин, который славно подражал голосам попугаев. Он ничего не слышал о «моей Шаа», но взялся узнать об этом среди других музыкантов и принести диатриссе любое упоминание этого ласкового прозвища.

После обеда они с Авророй, нарядившись обе в сари, навестили городские госпитали. Многие из обожжённых Мордепалом, коли остались живы, уже не занимали больничные койки. Но те, кто до сих пор боролись за жизнь, выглядели ужасно. Лаванда оставалась среди них, невзирая на то, что ей уже ничего не угрожало. Она верила, что её оплавленную половину лица ещё можно восстановить и вернуть ей былую красоту. На что врачам нечего было ей ответить.

Гидра непосредственного участия не принимала, зная колкость своего языка. Однако Аврора уговорила Лаванду отправиться на отдых на остров Тис, и уже этот запрос диатрисса охотно решила профинансировать.

— Бедная Лаванда, — качала головой Аврора. К вечеру они гуляли с Гидрой по центру Мелиноя, болтая обо всём. — Она была такой красавицей, а теперь… если Великая Мать будет милосердна, отрастут хотя бы её чудесные волосы, и она сможет прикрывать ими часть лица…

Гидра рассеянно кивала. Они проходили по набережной Тиванды; она вспомнила своё плаванье на плоту и вдруг решила обратиться к фрейлине:

— Слушай. Прости за такой вопрос…

— Не извиняйся, для тебя — что угодно, — тепло улыбнулась Аврора в ответ.

— В общем, много ли ты знала о своей матери, Сагарии? — Гидра остановилась подле одного из фонтанов в виде тигра и оперлась о его край, наслаждаясь тем, как мелкие брызги окутывают её руки. Секмен, пятый лунар лета, выдался довольно жарким.

— Не думаю, что больше других. А что тебя волнует?

— Раз есть легенда о том, что она отказала Мелиною, то есть и основание полагать, что она бывала на побережье, верно?

Аврора была девушкой стеснительной, но, когда дело доходило до чего-то серьёзного, её тёмные глаза приобретали, как у филина, блеск мудрости и спокойствия.

— Да, если я верно знаю, у неё был сложный момент в жизни, когда… — она вздохнула, решаясь сказать нечто, по её мнению, пошлое. — …когда она была в ожидании меня, но…

Гидра терпеливо ждала.

— Но… — Аврора собралась и произнесла твёрдо. — Но не знала, кто отец.

Диатрисса едва не фыркнула. «Подумаешь, пошлость! Мужчины зачастую не знают, сколько у них детей, и ничего».

— И что она сделала?

— Здесь, на побережье, жили разные, как бы это сказать… невоцерквлённые, колдуны. Один из них — никто не помнит его имени, но он был окружён аурой таинственности… словом, тот, кого и называют Мелиноем во всех этих байках. Говорят, он взял из рук Сагарии два украшения. Одно было подарено одним «отцом», другое — марлордом Вазантом. И, выбрав одно, дал ей. Так она поняла, кто родитель, и это украшение оставила мне.

— А что за украшение?

— Я не ношу его, оно кажется слишком личным. Оно похоже на павлина Мадреяров. Покажу как-нибудь, когда найду у себя, только напомни.

Гидра кивнула.

— Говорят, жена марлорда Вазанта, марледи Азалия Мадреяр-Д’Алонсо, потом приезжала на побережье тоже, — продолжила Аврора. — Она ненавидела мою мать… справедливо, разумеется… и она попросила колдунов… ну, ты понимаешь, как бывает в таких историях.

— Убить Сагарию? — предположила Гидра.

— Это злые языки, — пожала плечами Аврора. — Я видела марледи Азалию. Она решительный, но всё-таки не жестокий человек, и…

«Ты обо всех лучшего мнения, чем следовало бы».

— Ой, смотри, геммовастики! — вдруг воскликнула Аврора и указала на нижний ярус фонтана.

Там, в воде, плавали редкие существа с мелководья Тиванды — головастики, будто сделанные из драгоценных камней. Они сияли и переливались на солнце, превращая мрамор фонтана в цветное витражное стекло, и, лениво тыкаясь друг в друга, шуршали по дну в поисках песка, которым питались.

— Какая красота, — Гидра восхищённо смотрела на разноцветные солнечные зайчики. — У нас такое на Аратинге не водится.

— А здесь, как видишь, встречается! Ну что за прелесть! — любовалась Аврора, совсем позабыв о недавнем разговоре.

Удостоверившись, что геммовастики частенько бывают и в других фонтанах города, Гидра велела изловить нескольких и доставить в Лорнас в аквариуме. Ей хотелось чем-нибудь порадовать Энгеля.

Тот вечером явился с такой же мыслью, поэтому принёс диатриссе пахлавы — экзотического лакомства с острова Тис. Геммовастиков же предложил поселить в замковом фонтане, чтобы они озаряли весь подъездной двор цветными бликами. И теперь всякий видел, что между диатрином и диатриссой воцарились тёплые, нежные чувства, которые читались в их малейших взглядах друг на друга.

Им не хватало времени, чтобы успевать поговорить обо всём — но они понимали друг друга и без слов. Начиная с этой ночи, Гидра ночевала в спальне у Энгеля, но тому пришлось переделать комнату под требования диатриссы. Та добивалась лишь одного: чтобы помещение больше не вызывало у неё прежних эмоций. Поэтому чёрную мебель из палисандра Энгель заменил на другую, из белого дуба, вместе с панелями на стенях — а зелёный цсолтигский шёлк своей постели был вынужден обменять на одеяла с котятами.

— Мда, я больше никогда не позову Леммарта пить к себе, — жаловался он ввечеру.

Гидра ехидно улыбалась в ответ.

У них было много дел, и все они так или иначе были связаны с войной. За три дня Энгель трижды отправлял Тавру предложение сдаться с возможностью сохранить Аратингу; и дважды Тавр отвечал руганью и бахвальством, а на третий выслал обратно лишь голову посыльного.