Меч, павший в глубины отчаяния

Заиндевелый пепел. Счастливые будни. Часть вторая

В тоже время, пройдя немалый путь, дамы приближались к одному идзакая.

— Барышня Чинен, Мичико так желает стать прекрасной танцовщицей, подобной тебе, и это восхищает.

— Тебе взаправду так кажется? — ошарашенно вопросила та.

— Верно, ведь когда она говорит о тебе и выступлениях, то её глаза сияют.

Шинкоку перевела взгляд в сторону, словно вспоминая что-то, опосля чего выказала:

— Эту малышку продали в окия как только той исполнилось четыре года. Её отец был простым рыбаком и не смог обеспечить ей счастливую жизнь, мать же — низшей юдзё ⌜⁷²⌟ из «квартала красных фонарей». Как я слышала, он выкупил её, продав свое маленькое наследие, однако вскоре, после рождения Мичико, она была убита одним пьяным самураем, что затаил обиду на женщину. Убитый горем да отчаянием мужчина старался спасти дочь от смерти, работая до изнеможения, но улов становился все хуже и меньше, потому отдать её в дом гейш стало единственным разумным решением, что он мог предпринять в такой ситуации. Мичико совсем не умела танцевать, петь, даже сочинять лирику, никто бы никогда не подумал, что она возжелает стать великой танцовщицей, но она быстро учится, это и выделяет её средь иных майко. Однако её мечта стать гейшей — простое самовнушение, ведь больше ей некуда подеваться, и она это прекрасно понимает.

— Очень жаль, что такую жизнерадостную душу постигла такая нелегкая судьба, — опечалено молвила странница.

— Это так, однако мама-сан любит Мичико как родную дочь, даже позволила ей зваться своей фамилией, — с улыбкой выказала та, подходя ко входу в идзакая. Их завлекал красный фонарь с опознавательным знаком.

Отодвинув веревочную занавеску норэн да войдя в заведение, их встретил ряд из низких столиков и татами, на котором сидели разнорабочие мужчины да женщины. Окинув взором небольшое меню, барышня выказала:

— Я подумываю взять умэсю ⌜⁷³⌟ и сезонное блюдо. На чем остановился твой выбор, странница?

— Даже не знаю, здесь так много различных напитков… Что ты возьмешь, Нозоми? — вопросила странница, взглянув назад, но не заприметив того рядом.

— Наверняка ему стало слишком скучном в компании дам, потому и подался по своим делаем, — молвила барышня.

— И куда же он мог деться? — вопрошала путница.

Гейша неоднозначно взглянула на странницу.

— Не могу утверждать, однако, предполагаю, что он направился в близлежащую Ёсивару ⌜⁷⁴⌟, - коварно вымолвила Шинкоку. — Его излюбленный публичный дом, кажется, «Сямисэн» называется?

«Весёлое поле ⌜⁷⁵⌟? Так он предпочитает плотские утехи, — раздумывала девица. — Как оказалось, я и вовсе не знаю своих людей…»

— В таком случае я схожу, отыщу его, — выказала нанаши.

— Ох, бросаешь меня здесь совсем одну… Я в печали, прекрасная странница.

— Барышня Чинен, — обратилась та, держа длани гейши в своих, — не волнуйтесь, мы возвратимся как можно скорее.

— А вот это уже не обязательно, — лукаво прозвучала женщина, — не торопитесь, насладитесь местностью и полюбуйтесь Шиаванами, лишь засим я приму вас. Не зря же мы прикупили тебе столь прелестное одеяние. О, и не забудь сказать содержательнице дома, что ты от меня.

— Тогда именно так и поступим, — вымолвила онна-бугэйся и, преклонив голову, удалилась.

«Между вами такая пропасть, но ты перешагиваешь её, словно маленькую лужицу. Теперь я понимаю, отчего он так трепетно желал сыскать тебя. По истине невероятная девушка», — размышляла женщина, попивая умэсю. От своих мыслей, она, сама того не замечая, улыбалась.

Покинув пределы идзакая, странницу ждал неблизкий путь. Несколько раз приходилось идти по уже знакомым улочкам, но это не мешало восхититься ими, аки впервые. Прекрасная атмосфера фумчанской культуры правила здесь.

Понемногу ночь начала сменять день, ведя за собой тишину и покой. Блуждая по улочкам, что освещались красными фонарями, донеслись странные фразы, что молвили весьма громким тоном мужские уста.

— Нобу, — обращался тот, — здесь ещё одна слегла от сифилиса. Забирай скорее.

Идущий ему на встречу муж вез за собой повозку, опосля чего возмущенно выказал:

— Эх, снова женская красота стала убийственной, хоть на войну отправляй — всех врагов поразят.

— Так ты свою жену отправь. Сам же спишь с юдзё, зарабатываешь болячки, потом и барышне передаешь, а она уже передает их вашим детям. Нас, фумчан, и без того мало осталось, так вы и будущее поколение низвергаете. А таких как ты сотни, умник.

— А ты про мою Кумико гадости не говори, она вовсе и не против. Я чист, и дети чисты. Ты сам-то — ничейный, якобы холостой.

— Нет, — протянул тот, — я не такой, как ты. Я, если выберу себе спутницу, то одну и навсегда. А эти женщины — искусство, ими лучше наслаждаться на расстоянии. Иначе вон, что будет, — указал он на пятнистое тело мертвой женщины, погруженной в повозку.

Те двое ещё долго спорили о чем-то своем, но одно нанаши поняла наверняка — это то место, куда она держала путь. Петляя по улочкам квартала красных фонарей, девушка очами пробегала по надписям, висящим над входом в публичные дома. Минув с десяток таких мест, странница сыскала ту самую надпись «Сямисэн», о которой молвила Шинкоку.

Неторопливым шагом, девушка подошла ко властной женщине, что стояла у самого входа да пропускала гостей. Она всем своим видом походила на куртизанку, но стояла намного ниже, чем таю. Облаченная в несколько слоев одежды, в простецких сандалиях, одетых на голую ступню, обладая длинными шелковистыми волосами, что были заплетены в замысловатую прическу, та привлекала внимание, но с высшими куртизанками не могла бы сравниться.

— Да здравствует вечерняя заря! — обращалась мечница. — Могу ли я зайти на чашу в сей дом?

Окинув взором странницу, женщина едко, с натянутой улыбкой, выказала:

— Боюсь наш дом не так прост. Здесь лишь известные чины да аристократы, кем же Вы приходитесь, и зачем пожаловали к нам?

— Я… простая танцовщица, однако хотела бы отыскать своего…мужа здесь, посему, извольте пропустить, коль сердце Ваше добро и понимает женскую тоску.

Пропустив мимо ушей последующие слова, женщина вопросила:

— Неужто Вас выкупили из окия? И кто же Ваш попечитель?

— Я выкупила себя сама у мамы-сан, и в этом мне помогла достопочтенная госпожа Шинкоку.

— Вы ничуть не схожи с майко барышни Чинен, да и с чего бы ей помогать Вам? — с недоверием молвила та.

— О, это потому, что я не ученица, а хорошая знакомая дамы, что безумно восхищается ею. За мою преданность, она вознаградила меня свободой.

Каждый раз, стоило лишь взглянуть на странницу, лик женщины выражал презрение, подпитанное недоверием.

— Если это так, то Вы должны знать специальный пароль, как минимум один из двух.

— Один из двух? — заинтриговано вопрошала странница.

— Разве вы не хорошие знакомые? — высокомерно молвила далее та. — Должны бы знать, почему у барышни два пароля.

— К сожалению, меня не наделили сей информацией.

— В таком случае, не могу Вам ничем помочь, госпожа. Посетите иные дома со свободным входом. Здесь у нас лучшие куртизанки всей империи, даже простые юдзё дорого обходятся посетителям, — промолвила женщина, отворачиваясь от странницы да пропуская иных тёнинов и аристократов. Девушка чуть отошла, освобождая тем путь, опосля чего, окинув взором вход в публичный дом, её взгляд остановился на одеждах госпожи. За оби у той пряталось два веера, и это послужило новой идеей странницы.

— Господа, — обратилась та, выхватывая опахала из-за пояса женщины, — быть может, у меня и нет пропуска, но я бы хотела продемонстрировать свои навыки танцовщицы. Что думаете об этом?

Уловив дерзость странницы, женщина хотела-было отказать и вышвырнуть тую из квартала, однако, взглянув на посетителей, что явно заинтересовались дивной танцовщицей, не смогла вымолвить ничего кроме одобрительных слов.

— Хорошо, станцуйте же нам. Покажите через нихон-буё ⌜⁷⁶⌟ свою связь с барышней Чинен, — похлопав, призывая слуг. — Приведите хотя бы одного котоиста. Вам ведь хватит сего, госпожа?

— Безусловно, — лукаво выказала та.

Вскоре из-за публичного дома вышел один котоист что, поклонившись, присел у самого входа.

— Исполните излюбленный всеми нами «Куроками»? Будучи гейшей, Вы должны были изучать его.

Собравшейся толпе эта идея пришлась по вкусу. Однако, не стоило и сомневаться в том, что нанаши, будучи мечницей, не знает правильных движений, а уж тем более не изучала сию лирику. Да и внешности поэтической героини, что обладала прекрасными черными волосами, та не соответствовала. Сей танец взаправду был известен в Фумецу на протяжении долгих лет, но даже так, не помня и одного движения, выполнить его было невозможно. Потому, немного продумав свои действия, странница выказала:

— Безусловно, «Куроками» — прекрасное нихон-буё, что не оставит безразличным никого, но помимо сего, он вряд ли сумеет подтвердить подлинность моих слов. Посему, я предлагаю продемонстрировать вам то, что связано с барышней Чинен напрямую.

Публика в недоумении следила за девушкой, что шептала какие-то речи на ухо котоисту. Засим, тот на толику задумался о чем-то и кивнул, хватаясь за цитру. Бережно перебирая струны, приятное и знакомое звучание разливалось, аки вино по бокалам. Стоя с веером, что прикрывал лицо, странница осторожно и изящно тянулась в одну сторону опосля чего, сменив руку, тянулась в противоположную. Прибрав веер от лица, она легко затрусила им да покружилась, однако, стоило ей лишь потянуться руками к небу, яко взывая к звездам, люди начали осознавать, что это за тан и чем о подпитан.

С каждым взмахом и падением вееров, кружась на земле, что в мгновение ока стала сценой, она все больше походила на Шинкоку, коя демонстрировала сие выступление на одной из улочек Тейменто. Несомненно, эмоции, да и чувства, передаваемые зрителям, разделяли их. В движениях нанаши не было опыта, отточенного годами, и таланта, кой позволил бы убедить зрителей и саму госпожу уверовать о её принадлежности к артисткам, но глядя на этот тан, что приковывал все взгляды, это было не столь важно.

На какое-то мгновение, когда девушке нужно было изобразить перевоплощение Шинкоку с гейши на онну-бугэйсю иль наоборот, казалось, что странница танцует лишь для себя. У неё не было силы, что позволила бы перевоплотить веер в орудие, осыпать сцену снегом или преобразить свое одеяние, но вместо сего она меняла взгляд и хватку, с коей держала опахало. Танцуя в нежном и хрупком одеянии, взгляд мечницы выражал мужество и силу воли, без которой не обойтись в бою, а в другой момент, вернувшись в личину артистки, — неминуемую тоску. Эта метаморфоза даже без всех спецэффектов или таланта объединяла девушек в одно целое.

И вот, когда знаменуемый момент, в коем изображалась харакири женщины, странница пала на колени и, прикрыв очи да раскинув руки в стороны, словно птица крылья, та выронила веера и застыла в этом положении.

Узрев противоречивый тан, подобный барышне Чинен, публика вновь испытывала неоднозначные чувства. Одни, что видели сей тан вчера, сомнительно глядели на странницу, а некоторые восхищенно хлопали, ведь кто-то сумел повторить его, другие же были поражены сим танцем, ведь он вовсе не походил на традиционный. Но мнение всех этих людей не так важно, ведь ключевая фигура, ради которой было затеяно это выступление, не глядела восхищенно на тую, но и не бранила.