Хранитель Ардена

Глава 36

Февраль, 1137 г. со дня Разделения

Рэндалл стоял на палубе корабля и всматривался в горизонт, где вдалеке уже виднелись очертания суши.

Порт Ардена.

Два года он жил словно в кошмаре и чуть было не потерял всякую надежду, а теперь стоял на носу корабля, подставив лицо зимнему ветерку, и не мог сдержать улыбки. Сердце радостно колотилось в предвкушении.

Скоро он увидит Аврору и их маленького Райнера. Совсем скоро он заключит их в свои крепкие объятия, чтобы больше никогда не расставаться. Он верил, надеялся, что теперь у них все будет хорошо.

Надежда поселилась в нем, когда он надел свой перстень.

А во время последнего разговора с Маттео она пустила прочные корни и даровала ему силу духа, которой он, казалось, лишился навсегда.

Три месяца назад

Рэндалл заправил постель и отнес грязное белье Наиле для стирки. После того как он вспомнил прошлое и рассказал все Маттео, тот сразу ему поверил и предложил переехать в гостевую комнату в усадьбе.

«Негоже принцу далекого государства спать среди прислуги», – сказал тогда он.

Но Рэндалл отказался. Он не хотел кичиться своим положением перед теми, с кем делил кров и хлеб на протяжении года, и попросил Маттео держать его истинное происхождение в секрете. Тот согласился, но настоял, чтобы Рэндалл принял его помощь. Он дал ему денег, на которые Рэндалл купил себе новую одежду, чтобы избавиться от рабских лохмотьев, и оплатил каюту на корабле, что по торговым делам отправлялся в долгое плавание к Великому Материку.

В день отплытия Рэндалл проснулся за час до рассвета.

На соседней койке оглушительно храпел Сим.

Рэндалл попрощался с обитателями усадьбы еще накануне, чтобы сегодня никого не будить. Да и вряд ли кто-то из них будет скучать по странному угрюмому юноше, который всюду таскался с вороном и ни с кем лишний раз не заговаривал.

Лишь два человека искренне расстроились, узнав о его скором уходе.

Первым был Микаэль, который сказал ему, что он был его самым любимым учителем и пообещал никогда не забывать его уроки. А вторым, как ни странно, оказалась Наила. Рэндалл был смущен и тронут реакцией пожилой служанки, когда пришел к ней попрощаться.

– Я его отмыла, от вшей очистила, а он, значит, уехать вздумал. – Она всхлипывала у него на груди, когда он ее обнял, желая утешить.

– У меня не было вшей, – притворно возмутился Рэндалл, с трудом сдерживая улыбку, и погладил Наилу по спине.

– Были! Точно помню, целое полчище лобковых вшей.

– Ты меня с кем-то путаешь.

– Как же, спутаешь тебя, – не унималась Наила. – Думаешь, в нашу усадьбу часто попадают такие красавцы? Девки недельный траур устроят по случаю твоего отъезда.

Рэндалл с усмешкой покачал головой, а потом наклонился и поцеловал Наилу в щеку. Он помнил, как она приносила ему мазь, чтобы вылечить гноящиеся на спине раны, после которых остались глубокие шрамы. Не раз замечал, что она всегда кладет ему в еду побольше рыбы и отрезает самый большой кусок хлеба, попутно ворча о том, что он тощий как дождевой червь. Скрывая доброту и мягкость за показным недовольством и вечными ворчаниями, Наила ненавязчиво, почти незаметно заботилась о Рэндалле, как о родном сыне, за что он был ей благодарен.

– Ну, хоть на родине пообещай, что женишься и перестанешь таскаться с никчемными птицами. – Она отстранилась и громко высморкалась в носовой платок.

– Хлебушек отправится в Арден со мной. – Рэндалл взглянул на крыльцо дома, где сидел Хлебушек и сверлил Наилу черными глазами-бусинками, будто понимал ее. – А насчет женитьбы не беспокойся, дома меня ждут жена и сын.

– Ох, я надеюсь, что ждут. Ведь два года уж прошло, – с грустью сказала Наила.

Рэндалл покрутил на пальце перстень, камень в котором иногда загорался синим светом, но больше не причинял боли.

– Уверен, что ждут.

Обняв Наилу еще раз, Рэндалл направился к воротам усадьбы.

Времени до отплытия было еще много, и он решил добраться до порта пешком. Из одежды взял с собой лишь небольшой узелок с чистым бельем и сменным комплектом и теплый плащ, который сшил на заказ. Он прибудет в Арден зимой, и поэтому позаботился о том, чтобы не околеть от холода.

У калитки его окликнул Маттео.

Рэндалл обернулся к мужчине, который шел к нему со стороны особняка, и невольно бросил взгляд на окна. В одном из них он заметил Сесиль. Она долго смотрела на него, а потом неуверенно помахала рукой и скрылась из виду. С того дня, когда он спас ее из лап пиратов и кровожадно убил Лимаса, ее влюбленность к нему сошла на нет. Видимо, поняла, что Рэндалл не был прекрасным добрым принцем, которого она создала в своем воображении.

Рэндалл усмехнулся, осознав, что с титулом она как раз таки угадала.

– Так и знал, что уйдешь не попрощавшись, – сказал Маттео, приблизившись к нему.

– Я попрощался со всеми вчера.

– И все же. Я решил проводить тебя хотя бы до городских ворот.

– Не надо утруждать себя, Маттео.

– Ты спас мою дочь, многому обучил моего сына. Думаю, у меня достаточно причин, чтобы продлить наше общение еще на часок. – Маттео улыбнулся, и они продолжили путь вдвоем.

Маритас еще не очнулся ото сна, но с разных концов города доносились крики петухов, встречающих рассвет. Когда они проходили мимо молочной лавки, где Наила часто покупала вкуснейшие сыры, на них зарычал сторожевой пес, который сидел на привязи рядом и охранял товар от воров. На нем был толстый ошейник, и Рэндалл инстинктивно провел рукой по шее, на которой остались шрамы от мозолей после длительного ношения железного ошейника в бойцовой арене.

Маттео это заметил.

– Надеюсь, со временем ты сможешь забыть годы, проведенные в том аду.

Перед глазами Рэндалла всплыл образ истекающего кровью Ахиги. Он никогда не сможет простить себя за смерть друга.

– Вряд ли такое забудется даже через десятки лет, – угрюмо ответил Рэндалл.

Между ними воцарилось неловкое молчание, но Маттео первым прервал его:

– Рэндалл, я должен тебе кое-что рассказать.

Он повернул голову к мужчине и увидел на его лице чувство вины. Это озадачило Рэндалла.

– Когда выкупил тебя, я хотел забрать в Имфиа еще одного раба. Твоего товарища Ахигу.

Услышав знакомое имя, которое он не осмеливался произнести вслух, Рэндалл вздрогнул. Он прочистил горло и едва слышно сказал:

– Ахига жаждал свободы. Если бы он выжил на решающей бойне, Джованни даровал бы ее ему. Наверное…

– Даже если бы Джованни отказался выполнить обещание, я бы выкупил Ахигу, чтобы освободить и отправить домой к семье. Ведь он, насколько мне известно, был прекрасным человеком.

– Был… – Рэндалл отвернулся, чтобы Маттео не видел выражения его лица. – Но Ахига погиб. По моей вине.

– Об этом я и хотел с тобой поговорить. Рэндалл, Ахига жив.

По телу Рэндалла стремительно пронеслась дрожь. Он замер.

– Что? – переспросил он, не веря своим ушам. – Ахига был серьезно ранен. Даже самый сильный боец не выжил бы на бойне с таким ранением.

Маттео покачал головой.

– Он не участвовал в бойне. Я выкупил его так же, как и тебя, нанял для него лекаря, выходил и отправил домой.

– Почему ты не рассказал мне? Почему молчал все это время? – начал злиться Рэндалл.

– Потому что Джованни продал вас с условием, что я сохраню это в тайне.

Рэндалл с горькой усмешкой покачал головой.

– В твоей истории что-то не сходится. Ты ратуешь за отмену рабства, помогаешь людям выбраться из него, а обездоленным даешь кров и пропитание. Но в то же время якшаешься с безжалостным подонком, который заставляет рабов убивать друг друга на потеху публике, и даешь ему какие-то обещания. Я не верю тебе.

Маттео тяжело вздохнул.

– Хорошо. Я расскажу тебе одну историю, и тогда, возможно, ты все поймешь. Бойцовой арене, которой заправляет Джованни, почти сто лет. Ее основал его прадед – Лука Хамьер. То было страшное место для всех рабов, но оно приносило семье Хамьер огромные доходы, сделав ее одной из самых влиятельных в Турготе. Когда Лука погиб, его место занял дедушка Джованни, Рафаэль. Но доброму и мягкому Рафаэлю были чужды эти ужасы. Он отменил смертельные бои, был первым в Турготе, кто попытался добиться закона о Вольной для рабов. Вот только, в отличие от тебя, Рэндалл, он не имел такой смекалки и хватки и не знал, как удержать внимание зрителей без жестокого кровопролития. Он едва не разорился. Семья Хамьер погрязла в долгах, пока ареной не начал управлять сын Рафаэля, Хамос. Увидев, к чему привела мягкость отца, он ожесточился, и при нем арена снова начала процветать. Он был тем, кто придумал новое развлечение для богатых господ Тургота – кровавые бойни. Своих сыновей он воспитывал в такой же жестокости, учил презирать мягкость и сострадание. Поэтому его старший сын Джованни стал таким.

Рэндалл слушал его, не перебивая, но когда Маттео замолчал, то не смог удержаться от вопроса:

– Что ты хотел этим сказать? Какое отношение это имеет к тебе? К Ахиге?

Маттео грустно улыбнулся.

– У Хамоса Хамьера было двое сыновей. Младший сын Хамоса стал разочарованием семьи, избрав путь деда. Однако Джованни, несмотря на всю жестокость, очень любил брата. Пусть их пути и разошлись по разные стороны.

Рэндалл в изумлении смотрел на Маттео.

– Подожди, твоя фамилия Аверо. Ты же не хочешь сказать…

– Аверо – фамилия моей покойной жены. Я взял ее по молодости, думая, что никогда не вернусь в Тургот и не буду общаться с членами своей семьи. Но, как видишь, с братом я все-таки помирился. Я очень долго пытался убедить его отменить хотя бы кровавые бойни, но у меня ничего не получалось. Представь мое изумление, когда я услышал, что какой-то юнец уговорил его не только отменить эти бои, но и принес ему огромный доход. Однако я слишком хорошо знаю своего брата. И понимал, что он никогда в жизни не отпустит на волю рабов, которые приносят ему деньги. Поэтому я приехал перед вашей последней бойней и уговорил его освободить выживших рабов. Он согласился, но с условием, что я заплачу за каждого по сотне золотых. – Маттео грустно усмехнулся. – Я был бы только рад, если бы Джованни проявил благородство и выполнил обещание по собственному желанию. Но одно то, что он отменил смертельные бои, уже большая радость и победа для меня.

– Джованни – твой родной брат? – ошарашенно переспросил Рэндалл.

– Да, он мой брат. Несмотря на жестокость, он уважал тебя за хитрость, ум и целеустремленность. Но накануне последней битвы ты разочаровал его мягкостью и состраданием к той рабыне. Как понимаешь, в семье Хамьер сострадание – это порок. Я говорю чистую правду, Рэндалл. Твой друг жив, и сейчас он со своей семьей.

На глаза Рэндалла навернулись слезы. Он представил Ахигу, как он ступает по мягкой сочной траве Вамира навстречу своему дому, где его ждут любимая жена и дети.

– Он жив, – прошептал Рэндалл, и воспоминание об истекающем кровью друге сменилось другим, в котором Ахига смеялся и весело подшучивал над королевскими замашками Рэндалла.

Чувство вины, неподъемным грузом давившее на грудь, исчезло. Он улыбнулся – широко и искренне. Крохотное и несмелое чувство надежды переросло в большой шар с синим свечением. Таким же, как в его перстне.