Тени Лордэна

Удостоверившись в безопасности пути, Хромос вывел из стойла кобылу и, остановившись посреди дороги, несколько раз неторопливо повернул голову из стороны в сторону, обращая тяжёлый и задумчивый взгляд то на Утёс, куда его тянула честь, то на обратный путь в город, куда его направлял рассудок. Позавчера он дважды попадался в ловушку, уготовленную порождениями тьмы, и дважды Янс, рискуя своей шкурой, хитро и дерзко уводил капитана из-под самого их носа. У него был долг перед всеми людьми, которых он желал защитить, и для этого ему стоило сейчас поберечься, не идти в неизвестность, дабы немного погодя продолжить священную борьбу, но и перед убийцей у него имелся большой должок, который следовало оплатить, даже если цена была самой жизнью, тем более что Хромос по неведомой ему причине не сомневался в своей причастности к провалу покушения, и эта вина тяжёлым камнем лежала на его сердце.

Никогда прежде капитану не приходилось иметь дела с подобным наплывом моральных дилемм, возникающих одна за другой, не давая ему толковой передышки и неумолимо наседая на него, требуя немедленного решения притом, что каждая последующая непременно усложнялась, запутывалась, сулила всё более долгоиграющие, масштабные и суровые последствия, среди которых едва можно было разглядеть тусклый лучик надежды, и, не желая ждать, ультимативно требовала ясного и однозначного ответа, исключая возможность использования каких бы то ни было уловок, отсрочек и жалких компромиссов. Казалось бы, что вслед за поднятием все ставок должны были вырасти и вызываемые ими сомнения, страхи неудачи, и, получив великую силу, они могли бы заключить человека в петлю бесконечных размышлений и взвешиваний, истощавших его пустыми, ни к чему не приводящими метаниями на одном и том же месте, однако Хромос, как и всякий постепенно загоняемый в угол человек, к этому моменту уже завершил ту разительную метаморфозу, когда отбросивший все лишние сантименты разум смиряется с неизбежной потерей и пытается обратить её себе на пользу, превращает её в намеренное и полностью осознаваемое самопожертвование, которого не следует бояться и по которому не стоит лить слёз. На место улетучившейся тяжести рискового выбора приходит спокойная в своей фаталистичности решимость с лёгким привкусом какого-то азарта, требующего играть на все деньги, как если бы завтра никогда не настанет.

Нашему же герою не было никакой нужды в этих громоздких, обличённых в грубые и ограниченные слова философских построениях, вместо них у него были живые и глубокие чувства, давшие ему чёткий ответ в считанные мгновения. Взобравшись в седло, Хромос повёл лошадь влево и въехал на первый мост, ощущая на себе прищуренные взгляды редких глаз-бойниц поднявшегося из пучины каменного великана.

К удаче капитане ожидавшие скорого подвоза провизии с большой земли тюремщики вопреки всем правилам и наказам, оставили замковые ворота приоткрытыми, так ещё сам въезд в тюрьму тоже охраняли городские стражи, а не местные надсмотрщики, из которых почти никто, кроме начальства, не знал Хромоса в лицо, а потому они бы наверняка отказали ему в свободном проходе. Не слезая с лошади и косясь одним глазом через тёмный тоннель арки на скрытый за высокими стенами от ещё не поднявшегося в зенит солнца маленький и порядком загаженный внутренний дворик, капитан стал переговариваться со стражами, надеясь выяснить, где сейчас находился Одвин и где он мог заточить Янса. Про демонического капитана караульные смогли поведать совсем немного, единственно предположив, что тот вернее всего направился отдыхать в главную башню, зато в отношении пленника они оказались осведомлены куда лучше и сразу указали Хромосу на тюремное подземелье, а заодно коротко поведали ему о том переполохе, который одержимые устроили по приезду, отдав приказ тюремщикам очистить нижний этаж, для чего тем пришлось впопыхах переселять всех обитателей одиночных карцеров в общие камеры, что к наступлению рассвета вылилось в несколько крайне жестоких и совершенно бессмысленных убийств, не считая смерти старого Шу.

Внимательно их выслушав, капитан отдал приказ и дальше держать ворота открытыми и проехал через тоннель во двор, где спешился и, вновь воровато оглядевшись по сторонам, так подвязал поводья к коновязи, чтобы узел можно было распустить одним лёгким движением.

В замке было необычайно тихо. Большинство тюремщиков, растянувшись на жёстких койках и узких лавках, не снимая штанов и сапог, дрыхли мёртвым сном после бурной, но отнюдь не полной сладострастия ночи, в то время как остальные, еле влача ноги, пытались хоть как-то выполнять возложенные на них обязанности, благо что и заключённые оказались вымотаны и более не желали буянить. Подобная обстановка скорее нервировала Хромоса, чем успокаивала, так как он не мог затеряться в суматохе тюремной жизни, чувствуя себя в некотором роде голым, но капитан уже не был намерен останавливаться и, сжав пальцами рукоять меча, который он позаимствовал на заставе также как и скакуна, то есть без всякого намерения их возвращать, двинулся ко входу в подземелье. Ему прежде уже доводилось несколько раз посещать застенки Утёса, и он прекрасно знал дорогу в самое его чёрное сердце.

За двумя крутыми поворотами, посередине коридора находилась низенькая, по своим габаритам более подходившая гному, нежели человеку дверь, окованная двойным слоем железных пластин и полос. Её запирал тяжелый и, разумеется, тоже железный засов, на котором висел громоздкий замок, чья дужка была толщиной с большой палец взрослого мужчины. Возле входа в подземелье, прислонившись спиной к стене и сложив руки на груди, стоял и дремал охранник. Услышав приближающиеся шаги, он встрепенулся, отлип от стены, расправил печи и широко раскрыл глаза, всем видом давая понять, что он вовсе и не думал вот так нагло и беззаботно кемарить на ответственном посту, однако, увидев, что появившийся перед ним человек был одет не как страж и тюремщик, а как обычный горожанин, вместо разговоров решил немедля забить тревогу, оставив все разбирательства на потом, но Хромос, почуяв это его намерение и не желая рисковать, сходу нанёс ему короткий удар прямо в солнечное сплетение, тем самым лишив возможности не то что кричать, но даже шептать, а вслед за эти со всей силы врезал по широко раскрытой челюсти, от чего мужик потерял сознание и повалился вбок. Капитан поймал его тело ещё до того, как то успело рухнуть на пол, и, в очередной раз оглянувшись и удостоверившись, что поблизости не оказалось свидетелей, взял тюремщика за подмышки и оттащил его в тёмный угол, где уложил его так, словно тот всё же сам решил нарушить устав и пошёл отдохнуть.

На этом запас везения капитана иссяк, и ни в одном из карманов избитого тюремщика не оказалось заветного ключа, ну и на вбитом в стену крюке он, увы, тоже не висел. Безошибочно и почти что сразу Хромос догадался, что беспокоившийся о сохранности и о полной изолированности пленника Одвин оставил ключ при себе, и капитан подумал о том, что будь на его месте Янс, то он бы тихой лаской прокрался в башню и играючи обчистил Одвина до нитки, единственно смеха ради, но этот утончённый путь вора был для него закрыт, и ему оставалось только действовать напрямик, но только быстро, и стараясь при этом не создавать излишнего шума, что было внутренне противоречиво.

Вернувшись к двери, капитан засучил рукава куртки по самые локти, и, немного примерившись к замку, поднёс к нему, не касаясь, полусогнутые кисти с растопыренными пальцами так, что запирающий механизм оказался как бы окружён ловчей клеткой. Со снятия гихдризовых оков прошло уже более суток, и колдовские силы капитана успели восстановиться в полной мере для того филигранного трюка, который Хромос готовился провернуть. Накопив большой объём магической энергии в правой руке и полностью опустошив левую, он выпустил молнии в замок с одной его стороны и тут же выдернул их с другой, возвращая ману в тело, что по сложности координации можно сравнить с одновременным выдохом и вдохом через разные ноздри.

Коридор озарило голубоватое сияние. От замка во все стороны полетели сотни мерцающих искр, а он сам начал медленно раскаляться, краснеть и испускать волны удушающего тепла, которые обжигали Хромосу ладони и сушили глаза, но он, не взирая на нарастающую боль, продолжал прогонять через чугун трепещущие и извивающиеся потоки энергии. Достигнув белого каления, замок начал деформироваться, потеть каплями расплавленного металла, которые скатывались по его поверхности и падали меж сапог капитана, затем дужка внезапно освободилась, и кусок пышущего жаром металла резко качнулся в сторону. Ожидавший этого момента Хромос, отдёрнул руку, но самую малость запоздал, и нагретый пуще любой сковороды замок легонько ударил его по правой ладони и тут же, как заправский маятник, ушёл в другую сторону, после чего слетел с петли и глухо шмякнулся о плиты пола, но и этого мимолётного касания хватило, чтобы на коже появилось красное пятно болезненного ожога.

Сразу за дверью начиналась крутая и узкая лестница с низким потолком и склизкими ступенями, поросшими какой-то сизой плесенью, от чего по ней приходилось идти очень осторожно, низко пригнув голову и прощупывая каждый шаг. Что же до преступников, то их, заточённых в кандалы, одной только потехи ради сталкивали, сталкивали с лестницы, чтобы они скатились по ней как по заледеневшей горке, либо же заставляли их подниматься ползком на четвереньках, подгоняя тычками острой пики в задницу, на которую они порой нечаянно насаживались.

Спустившись на пару ступень, Хромос закрыл за собой дверь, чтобы хоть как-то сокрыть его грубое проникновение, и непроглядная темнота окружила его со всех сторон, но только для того, чтобы капитан тут же отогнал её прочь, окутав левую кисть маленькими электрическими дугами. В конце лестницы его встретила крошечная площадка, где по правую руку брал начало тесный проход, заворачивавшийся внутрь скалы с плавным ускорением, тем самым образуя под замком петлю в один оборот. По обе его стороны располагались небольшие и тяжёлые двери карцеров. Капитан подошёл к ближайшей и потянул за ручку-петлю. Дверь оказалась не заперта, а в камере не нашлось ничего кроме гнилого, пропитанного всеми телесными выделениями тряпья, столь обожаемого крысами. Та же картина предстала перед ним за соседней дверью и за двумя им противостоящими. Интуиция подсказала Хромосу, что Янс вероятнее всего был запрятан в самые глубины тюрьмы, и он, не желая больше терять ни секунды драгоценного времени, пошёл вперёд по коридору, ощущая чьё-то незримое, довлеющее присутствие. Давние обитатели этого проклятого царства отчаяния были совсем не рады появлению чужака.

В конце пути его встретила круглая комната с ещё десятком камер и с зарешёченным отверстием в центре потолка, из которого истекал бледный и слабый, прошедший через длинный колодец солнечный свет и падал на стоявший под ним стол для пыток. Он был покрыт пятнами свежей крови, у одной из его ножек лежали обрывки чёрной одежды, в которых Хромос тут же признал воровское облачение Янса, и услышав под ногой хруст, он обратил на пол взгляд и понял, что случайно наступил на один из множества осколков выбитых зубов.