Хозяйка Севера

Я на секунду прикрыла глаза, чтобы выкинуть из головы те горячие образы, которые запечатлелись в моей памяти: наши переплетенные тела, разгоряченное дыхание — одно на двоих, и сильные мужские ладони скользящие по моей влажной коже...

Выкинуть это из головы. Незамедлительно.

Я даже немного тряхнула волосами, перед тем как открыть глаза — вот как сильно старалась выкинуть все эти мысли из своей памяти. Правда, это не особенно помогло, потому что стоило мне только заново открыть глаза, я тут же встретилась взглядом с Германом.

Левицкий, который к этому времени уже надел белье, джинсы и какую-то тонкую футболку с длинным рукавом, снова повернулся ко мне и сейчас внимательно меня разглядывал.

Я ощутила волну жара, которая прошлась мощным тайфуном по моей груди, которая тут же, стоило Герману снова поднять взгляд до моего лица, сменилась холодным остужающим ветерком.

Это было так странно, что я растерянно посмотрела на себя вниз — и только в этот момент я вспомнила, что Герман расстегнул (или все же порвал) мою одежду спереди — и моя грудь сейчас была практически обнаженной.

«Как я это не почувствовала раньше?» — удивилась я, и тут же тяжело вздохнула, понимая, что после всего, что произошло ЭТО было самой меньшей моей проблемой. Неудивительно, что мозг не посчитал непорядок в одежде за что-то важное — он был занят проблемами совсем иного толка.

Герман покачал головой.

— Наташ, по моему, ты упорно ищешь проблемы там, где их нет, — произнес он с полуулыбкой на лице.

Но я в этот момент только и думала, что о своём невольном стриптизе.

— Я пойду, переоденусь, — растерянно сказала я, понимая, что если мы на самом деле собираемся в город, то мне по любому надо будет сменить одежду.

Герман кивнул и как ни в чем не бывало продолжил одеваться.

Но когда я, осторожно миновав развороченный проход между нашими комнатами, уже практически скрылась в своей спальне, он всё так не удержался от уточняющей ремарки:

— Наташ, постель всё время была моя... так что не ешь себя лишний раз поедом.

Я переоделась, используя вещи, которые были в гардеробе и готовая села на краешек кровати, ожидая когда Герман позовёт меня на выход.

Это всё было похоже на какой-то странный кошмар, когда ты что-либо делаешь только потому, что у тебя нет никаких других вариантов. С какой-то странной отрешенностью я осознавала это, понимая, что другого выхода из всего этого для меня и правда нет.

«Нет ли? Документы можно легко переделать... А если они настоящие, то можно просто развестись... не здесь конечно. Но в Москве, к примеру».

— Нет, Наташ, никакого развода, — раздалось позади меня, после чего меня сзади обняли сильные мужские руки. Притянув меня к своей груди, Герман произнес на ухо. — Ты же знаешь, что у оборотней не бывает разводов.

После этого он взял мою ладонь и протянул её к своей шее, заставив опустить мои пальцы на то место, куда несколько часов назад я его укусила.

— Брачная метка — не кольцо, которое можно просто снять и выкинуть, — хмыкнул Левицкий. — Она будет со мной до конца жизни.

После этого Герман замолчал, давая мне возможность проникнуться моментом.

Я на самом деле задумалась.

Несмотря на всю странность того, что происходило во время полнолуния, Герман кое в чем действительно был прав: я прекрасно знала, что означает брачная метка у оборотней.

Я понимала , зачем Герману нужен именно мой укус ему в шею — то есть, когда он просил меня поставить ему метку, я понимала, чем мне всё это грозит. Но вместо того, чтобы бежать от него куда глаза глядят, я со всем присущим мне энтузиазмом сделала то, что он просил.

Укусила. Поставила метку.

— Подтвердила наш брак, — закончил за меня Герман. — Да, Наташ, всё так. Если ты хочешь попасть домой до полночи, нам надо выезжать уже сейчас.

Казалось, для Левицкого все важные вопросы уже были решены, и остались только незначительные, хозяйственные вопросы: когда и как ехать в Мурманск, что мы будем есть на ужин... и прочее, прочее, прочее.

А у меня просто не было сил.

Я чувствовала себя раздавленной, разбитой, полностью уничтоженной.

Как я оказалась в такой ситуации?

Пока мой мозг пытался найти хоть какой-то более-менее адекватный ответ, я покорно последовала за Германом вниз, на первый этаж дома. Дома, который мне не нравился.

В поместье Германа я чувствовала себя куда скованней, чем в городской квартире, даже несмотря на то, что там у меня не было отдельной комнаты. Хотя с Германом отдельная комната — это просто условность.

«И всё же, как хорошо, что мы уезжаем!»

Мне хотелось вздохнуть от облегчения.

— Подожди пару минут внутри, — произнес тем временем Герман, направляясь к входной двери. — На улице похолодало. Не хочу, чтобы ты заболела.

Мне захотелось ответить, что я не сахарная. Нет, не оборотень, конечно, как все они тут вокруг меня, я просто человек — но я не сахарная, и со мной ничего не случится, если я немного постою на холоде...

В последний момент я передумала это говорить.

Зачем?

Стоять рядом с Германом, когда можно хоть немного побыть одной?

Прикусив язык, я кивнула Левицкому и осталась в гостиной, пытаясь в одиночестве разобраться со своим поведением.

Что со мной происходит? Почему я так странно реагирую на Германа?

Почему вместо того, чтобы держаться от него подальше и всеми способами стремиться показать ему, насколько он мне неприятен, я наоборот, веду себя с ним как примерная жена... даже хуже того, как влюбленная в него женщина.

«Возможно, потому, что он тебе не неприятен», — хмыкнул мой внутренний голос. — «Наташ, если ты не из тех, кто скачет по постелям незнакомых мужиков...»

Не из тех...

«... и если ты забыла всё, что тогда случилось в лесу...»

Забыла... а забыла ли я?... или меня просто заставили забыть?

«Не думаю, что оборотни на такое способны».

А если не все оборотни — если только Герман?

Он ведь мог как-то управлять моим телом... возможно, у него имеются ещё и такие способности. Кто знает, может быть, он, как Альфа, как вожак стаи, может контролировать не только тела, но ещё и внутренний настрой людей.

«Если бы он это умел, то стал бы он пытаться уговорить тебя остаться с ним? Или стал бы он крушить дверь между вашими комнатами, если бы можно было просто приказать тебе принять его?»

Все эти противоречивые мысли раздирали моё сознание, вынуждали меня судорожно искать какой-то смысл во всем, что произошло. Я была совсем не уверена, что этот смысл там есть, но... вот в последней моей мысли рациональное зерно определенно имелось: я уже точно знала, что Герман буквально может управлять моим телом как кукловод.

Если допустить, что Герман также может управлять моим настроением и чувствами...

«Давай допустим».

Тогда почему он не воспользовался этим умением, когда я побежала в дом и закрылась у себя в комнате? Почему он не внушил мне, что не надо бояться его зверя, а надо скорее отрыть ему дверь и радостно на него запрыгнуть...

Если бы он мог внушить мне это... разве это было бы не лучше развороченной двери?

«Лучше, конечно... ты бы тогда точно не пришла в неописуемый ужас».

Но он решил не пользоваться этим вариантом... или этого варианта просто не существовало?

Но тогда … Тогда как объяснить всё то сумасшествие, которое со мной тут приключилось? Я прыгнула в кровать к монстру, которого боюсь — и я не просто принимала его ласки, я сама очень даже активно ласкала его в ответ.

«А что, если это ты сама?»

Я, и моё внезапно пробудившееся либидо?

Я сама над собой усмехнулась.

Ну да, конечно... внезапно стала дико озабоченной — до того озабоченной, что легла в кровать с чудовищем.

Именно эта странная... несостыковка в моём собственном поведении не давала мне покоя.

Нет, я не стремилась себя обелить, не стремилась зачеркнуть всё, что случилось между мной и Германом в его большом уединенном доме.

И даже, положа руку на сердце, я честно себе признавалась, что если бы мы с Германом продолжили жить вместе в его квартире, если бы всё между нами развивалось медленно, а Герман бы периодически не обращался обратно в ужасного монстра... может быть, мы и достигли бы когда-нибудь точки общего проживания... общего — я имею в виду с постелью.

Но вспоминая, что произошло буквально накануне... как он вытащил меня из поезда. Как он меня пытался проучить и наказать за мою попытку побега...

Я ведь боялась тогда его! Боялась, была даже в ужасе...

… как всё это закончилось в его спальне?

Внезапно приоткрылась входная дверь, и Герман позвал меня на выход.

Услышав его голос, я поднялась со стула и направилась к выходу, снова мысленно вздохнув от облегчения.

Правильно говорят: дома и стены помогают. И хотя квартира в городе также принадлежала Герману, она не была мне чужой, как этот особняк в поместье, где каждый раз со мной происходили какие-то странности.

Может быть, именно этот дом, это поместье и виновато в том, что я веду себя как идиотка?

— Наташка, — Герман, поджидавший меня возле дверей, недовольно поморщился. — Похолодало же уже, ну...

Я не понимающе посмотрела на него.

Прицокнув языком, Герман протянул ко мне руку — точнее, не ко мне, а к моей куртке, которая была застегнула сейчас на половину.

Потянув за язычок молнии, Герман застегнул куртку до самого конца — и только после этого, осмотрев меня хозяйским взглядом, он довольно кивнул.

— Пошли.

Мы вышли из дома... и сразу же оказались возле машины.

Внедорожник Германа стоял с заведенным мотором прямо напротив крыльца — то есть, даже если бы я выбежала сейчас из его особняка в чем мать родила, я бы вряд ли замерзла.

Я выразительно посмотрела на Левицкого.

— Что? — приподнял бровь Герман. — Я просто не хочу, чтобы ты простудилась.

— Позавчера, когда ты порвал на мне куртку на улице, тебя это не остановило, — напомнила я Герману о его действиях у поезда. — Тогда тебе это не казалось важным?

— Я не контролировал себя... не в полной мере, — проскрипел Герман. — Прости, Наташ, но твой побег...

Он пожал плечами, явно не желая вдаваться в подробности.

— Но мог побег? — уточнила я.

— Без тебя я снова впаду в одичание, — признался Герман. — Мой зверь это прекрасно знает.

После этого в машине повисла тяжелая тишина.

Я хотела его спросить, почему тогда, у поезда, он вел себя как мой враг... ведь в браке, в отношениях между людьми, принуждение не работает... он ведь понимал это — должен был понимать. Почему вместо того, чтобы узнать, что напугало меня, что заставило меня броситься на вокзал, Герман начал указывать мне на моё место в его стае... Стал давить на то, что другой судьбы у меня не будет — только та, которая написана рядом с ним.

Я хотела спросить обо многом... о чем не задумывалась последние два дня... но у меня просто не хватило смелости.

Кажется, сейчас я боялась его ответов — и то, что не смогу их принять.

Наверное, поэтому, несмотря на то, что в машине мы были одни, я так и не начала этот тяжелый разговор.

Но чем дальше мы отъезжали от поместья, чем дольше мы молчали...