Сердце Запада

Глава 1

Станция Армстронг, к которой сейчас приближался с запада Дуглас, находилась на земле, которая раньше принадлежала одному из вождей виандоттов, Сайласу Армстронгу.

Виандоты, которых порой называют гуронами, в свое время купили кусочек земли у делаваров, причем и те, и другие поселились в этих краях во второй четверти девятнадцатого века. Прибыло тех виандотов в Канзас 664 человека, и все эти виандоты были в основном на четверть индейцами.

Сайлас Армстронг, во всяком случае, был сыном захваченного делаварами белого мальчика, Роберта Армстронга, купленного потом виандот, у которых тот прижился и женился на девушке, отцом которой был захваченный еще мальчиком белый Айзек Зейн, а матерью виандотская принцесса Миира, она же Прогулка-на-воде, мамой которой была француженка из Канады. Обычная, в общем-то, виандотская родословная…

Сайлас Армстронг

Понятное дело, эти люди, высадившиеся в 1843 году на канзасскую землю, первым делом построили церковь, две школы, городок с неоригинальным названием Виандотт и занялись сельским хозяйством, благо земля на стрелке рек Миссури и Канзас была для земледелия хороша, хоть и подвергалась частым наводнениям. На остаток денег, выплаченных племени за оставленные в Огайо земли и не вложенных в Канзасе, примерно около ста тысяч долларов, виандоты прикупили государственных пятипроцентных акций.

Они даже попытались организовать территорию Небраска (куда входил и Канзас) и выбрали временным губернатором этой территории Уильяма Уокера, одного из вождей виандот. Канзасские белые Уокера в основном поддерживали: тот придерживался курса на дальнейшую ассимиляцию, контакты с белыми, привлечение железнодорожных компаний и так далее. Впрочем, президент США этого временного губернатора, как и саму территорию Небраска в таком виде, не утвердил.

В начавшемся противостоянии: «Канзас — свободный или рабовладельческий штат?» виандоты выступали за рабовладение, да у Уокера и самого рабы были. Однако когда зашла речь о том, чтобы отделяться от Штатов — виандоты стояли за Союз.

Уже в 1850х годах американское правительство решило, что неплохо бы отодвинуть поселившихся в восточном Канзасе индейцев куда-нибудь подальше. Индейцы сдвигаться не очень хотели, но хлынувший поток белых переселенцев просто не оставлял выбора. К тому же к территории Канзаса начали примериваться и железные дороги, а этих только пусти — по имеющимся положениям дороги получали не только кусок земли прямо под колеей, но и десять-двадцать миль от нее.

Аппетиты железнодорожных боссов

При таких аппетитах от индейских резерваций восточного Канзаса и вовсе оставались рожки да ножки. Большинство канзасских делаваров решило купить кусок земли на Индейской территории у чероки. Большинство канзасских виандотов решило принять американское гражданство. Вот и Сайлас Армстронг тоже стал американским гражданином. Ну а чего? У него уже были развернута торговля (даже в Вестпорте, штат Миссури, был магазин), лесопилка, ферма… и что, снова сдвигаться? Правда, в 1865 году Сайлас умер, и в его семье появились настроения против того американского гражданства выступать, и может быть, все-таки уехать на Индейскую территорию. Пока же семейство Сайласа вело довольно вялые переговоры с Фицджеральдом насчет земли под скотобойни. Семейство в принципе было не против продать землю, но пока еще не сошлись в цене.

Мост на Канзас-ривер между Канзас-сити и станцией Армстронг пока не был построен, поэтому грузы и пассажиры переправлялись на пароме, а станция при таких обстоятельствах получалась более шумной и многолюдной, чем прочие станции на небольшом участке пути между Канзас-сити и Лоуренсом.

Одним многолюдность внушала надежду: ходили слухи, что Канзас-сити будет расти в том числе и на канзасской земле, и можно было, пожалуй, подумывать о том, чтобы затевать городское строительство между станцией Армстронга и Виандотт-сити.

Другие полагали, что многолюдность на станции Армстронга временная, когда мост через Канзас-ривер поставят, поезда будут проходить через станцию не задерживаясь, а задерживаться будут в Лоуренсе или Топеке, откуда начнут строить железную дорогу на Санта-Фе.

Во всех этих случаях к строениям вокруг станции относились как к заведомым времянкам: некоторые торговцы даже домов не строили, а просто ставили перед наспех сбитыми хибарами фальшфасады для солидности — в общем-то довольно распространенный на Западе строительный прием.

Вполне ожидаемо, что самым первым строением на западной окраине поселка, самозародившегося вокруг станции Армстронг, оказалась пивная, и не менее ожидаемо, что она глядела на улицу как раз таким фальшфасадом. Само строение было сколочено из щелястых дощатых щитов и прикрыто на случай нечаянного дождя брезентом. Пиво, впрочем, обычно здесь подавали вполне пристойное, а потому Дуглас спешился, кинул поводья и четвертак подбежавшему подростку, чтобы устроил лошадь в платной конюшне, и ступил под сень питейного заведения. Здесь было душно, но по крайней мере, солнце пекло брезентовую крышу, а не кожу.

Встретить старожила здесь было довольно маловероятно, но тем не менее, такой нашелся. Загорелый до черноты дедок, скучающий над кружкой пива, успел рассмотреть в дверном проеме, оказывается, в подробностях лошадь Дугласа, и меланхолично процедил, когда Дуглас сделал первый глоток:

— А это не Гриндерова ли лошадь, парень?

Дуглас помимо воли оглянулся сперва на улицу, потом на дедка.

— Ну да, — подтвердил он. — Одолжил у него.

— И как там старый Гриндер поживает? — спросил дедок. — На тот свет не собирается?

— Его загонишь, пожалуй, — пробормотал Дуглас.

Старый паромщик на Делавер-кроссинг последние годы отошел от дел и передал их более молодым родичам, но за жизнь пока держался крепко.

— Что, железную дорогу ругает?

— Ну да, — подтвердил Дуглас. — Как железную дорогу построили, совсем нет никакой прибыли магазин держать.

Старый Гриндер пришел в эти края еще в тридцатых, с делаварами, у него и жена-то из делаваров и, оглядевшись на новом месте, поставил дом на левом берегу Канзас-ривер как раз в том месте, где реку пересекала старинная индейская тропа с севера на юг. Одновременно, по этому левому берегу шла дорога с востока на запад, и получилось, что его дом стоял на этаком перекрестке. Так и назвали место: Перекресток делаваров, Делавар-кроссинг. В былые времена направление «восток-запад» было самым оживленным, и в магазине Гриндера товары для переселенцев не залеживались. Однако последнее время поток переселенцев иссяк: они теперь ехали поездом до Топеки.

— А ты Гриндеру родич, что ли?

Этот вопрос поставил бы Дугласа в тупик, если б он всерьез решил на него отвечать. А так он отмахнулся:

— Не думаю.

— Я к тому, — пояснил дедок, — что Гриндер свою скотину незнакомому человеку не даст.

— Какой же я ему незнакомый человек? — поднял брови Дуглас. — Я его лет с четырнадцати знаю. Я нездешний, но у меня в этих краях родня, так иногда приезжаю, — объяснил он и присмотрелся к дедку внимательнее. — А вы не Молодой ли Джонсон?

— Э, это когда я молодым был?.. — оживился дедок. — Как брат мой помер, так и стали забывать, что были такие Старший да Молодой Джонсоны, так, из местных кто по привычке назовет. А ты чей, значит?

— Я правнук Люси Фармер.

Когда-то Молодой, а нынче просто Джонсон поднапряг память:

— А не тот ли ты белянчик с востока, которого Бак звали?

Дуглас покивал. Троюродные кузены когда-то начали дразнить его Бакай (buckeye, «оленьи глазки» — разговорное название конского каштана и одновременно прозвище уроженцев штата Огайо), потому что его семья переселяться из Огайо не собиралась. Очень быстро Бакай превратилось просто в Бак, и теперь большая часть его знакомых в этих местах даже и не знала, что на самом деле его зовут Дуглас.

— Не узнать! — промолвил Джонсон, разглядывая его. — А сейчас ты по делам или в гости приехал?

— По делам, — ответил Дуглас и вынул из кармана записную книжку с вложенной фотографией. — Вот этого человека ищу. — Он постучал пальцем по одному из трех изображенных на карточке людей.

Джонсон дальнезорко пригляделся, отводя голову от фотографии:

— А что он натворил?

— Он исчез. Где-то между Канзас-сити и Лоуренсом.

— С деньгами? — проявил понимание ситуации Джонсон.

— С документами. Не денежными, но важными. На этой неделе.

Джонсон внимательно рассмотрел фото:

— Нет, не видал. Он же, наверное, поездом ехать должен был?

— Железнодорожники его не помнят.

Джонсон сочувственно покивал:

— Народу сейчас много ездит…

Бармен, который слушал этот разговор и между делом тоже рассмотрел фотографию, проронил:

— К нам он не заходил.

— Я и не надеялся, — улыбнулся ему Дуглас. — Я так, заскочил глотку промочить… — он допил свое пиво и томно посмотрел на сочащуюся зноем улицу. Всё-таки надо было идти.

Он заглянул в конюшню, уладил вопрос с содержанием и возвращением лошади Гриндеру, и побрел по улице, стараясь держаться в тени от домов, к жилищу Джеймса Харрисона, местного представителя агентства Пинкертона.

Харрисон только что приехал из Ливенуорта и больше хотел смыть с себя пыль и пожрать наконец, а тут до него начал доматываться непонятно кто с бумажкой от непонятно какого начальства. Примирило его с жизнью то, что Дуглас хотел мыться и жрать не меньше него. Так что умывались они оба под одним краном во дворе гостиницы, а потом вошли в обеденный зал вместе.

Дуглас показал Харрисону фотографию раньше, чем подали обед, но пинк молчал до той поры, пока не съел тарелку говядины с фасолью. Только слегка утолив голод, он вынул свою записную книжку и внимательно изучил записи. Потом еще раз посмотрел на фотографию.

— Не было его в поезде.

Дуглас не сказал ни слова, только брови изумленно приподнял.

— Вот, семнадцатого… — Харрисон ткнул пальцем в свою запись, — …семнадцатого ведь он должен был ехать? Ну так как раз в тот раз должны были везти деньги для Топеки, и я очень внимательно смотрел, кто в поезде ехал, кто на станциях выходил и кто садился. Между Армстронгом и Лоуренсом я весь поезд прошел сначала от хвоста к голове, потом от головы к хвосту — и, понятное дело, не просто так прошел, а всех мужчин взглядом ощупывал. Мне еще только не хватало, чтобы на моем участке поезд ограбили…

Дуглас в растерянности смотрел на записную книжку Харрисона. Получается, последние дни он исходил из неверного понимания ситуации и искал не там. Он-то думал, что на Кассиуса Брауна напали в поезде, выкинули из вагона, и раз тело не нашли рядом с путями, он мог оказаться раненный и в бессознательном состоянии на какой-нибудь ферме. Мотался вдоль железнодорожной линии и опрашивал местных. А теперь что же: получается, Браун исчез между Канзас-сити и Армстронгом? А может быть, и вовсе в Канзас-сити? Потому что в городе человеку пропасть проще, чем в открытой, не заросшей лесом местности, которая и простиралась между паромной переправой и приближающими к ней с каждым месяцем городскими строениями.