Сердце Запада

Глава 1

Если на карте Техаса провести линию вниз от Переправы Кольберта, то это как раз и будет примерно линия северно-техасского фронтира в середине девятнадцатого века. К востоку от нее — плантации вдоль Ред-ривер, к западу — дикие просторы Команчерии, а посередке городки вроде Шермана, Гейнсвилла или Далласа. Сравнительно недавно эти места заселяли индейцы каддо. Американцы оттесняли их из восточных поселений, от долины Миссисипи в Мексику, и сам Техас тогда был Мексикой — сначала испанской, а потом Республикой Мексикой. Северные земли мало кому были интересны и в Мадриде, и в Мехико, они были слишком далеко, испанскому и мексиканскому правительствам было безразлично, кто там живет, абы жили мирно. От американцев уходили и другие индейцы, из более дальних краев: чероки, чокто, шауни, делавары — селились в этих краях и пытались наладить жизнь. Женщины выращивали тыкву, фасоль, кукурузу, мужчины разводили скот и охотились.

Команчерия

Мексиканскому правительству хотелось, чтобы на северо-востоке Техаса выращивали пшеницу, — да и вообще чтобы жизнь там постепенно цивилизовалась, поэтому начали приглашать и американцев, но малость не рассчитали: оглядевшись на месте, американцы решили, что здесь лучше выращивать хлопок, и начали завозить на плантации рабов из Луизианы. Мексиканское правительство между тем решило равняться на Европу и рабовладение взяло да и отменило. Техасские американцы сказали: «Какого черта? Мы свободные люди, и никто не смеет нам указывать, иметь нам рабов или нет!» — и откололи Техас от Мексики в отдельное государство, а потом и вовсе присоединили его к Штатам.

Сэм Хьюстон, президент Республики Техас, в общем-то относился к индейцам хорошо, жил среди них в свое время и жену имел из чероки — Тиану Роджерс, а потому с индейцами предпочитал жить мирно. Однако понаехавшие американцы часто не видели разницы между мирными чокто и воинственными команчами, а набеги команчей их нервировали, и избавиться они хотели от всех индейцев по соседству. Пересилить мнение остальных техасоамериканцев Сэм не смог, договора, которые он заключил с индейцами, парламент не ратифицировал, и мирных индейцев начали с земель сгонять. Кое-кто по-хорошему сваливал на север, на Индейскую территорию, кто-то на юго-запад, в Мексику. Тех, кто уходить не хотел, сгоняли с помощью оружия.

Их место занимали белые, только вот оказалось, что вокруг Шермана, Гейнсвилла и Далласа хлопок выращивать можно, а вот заработать на нем практически нельзя. Ред-Ривер в районе Шермана и Гейнсвилла почти не судоходна, редкий пароходишко проберется, много хлопка не увезет. С Далласом то же самое: судоходной река Тринити становилась лишь в сорока милях ниже городка.

Так что земледелие в этом районе работало в основном только на местные нужды, а для получения прибыли новые техасцы разводили скот. Бычкам пароход не нужен, стадо своим ходом дойдет хоть в Новый Орлеан, хоть в Миссури. Далласцы, правда, мечтали о судоходном канале прямо до города или о железной дороге, чтобы возить хлопок без проблем, но эти проекты требовали денег, а какие там деньги в маленьком городке?

После революции 1848 года в эти края потянулись немцы. Чаще всего они были против рабовладения, хлопководческие регионы им не подходили по принципиальным соображениям. Одно время они пытались жить отдельными колониями, но потом просто растворились в англоязычной среде.

В 1855 году недалеко от Далласа основали колонию Реюньон утописты, последователи французского философа Франсуа Фурье. Выбранная ими земля мало подходила для сельского хозяйства, но утопистов это не смутило, фермеров среди них было мало. Зачем в одном техасском поселке столько ткачей, часовщиков и пивоваров — они задуматься не додумались. Утописты ведь, что тут скажешь… Естественно, что колония не просуществовала и полутора лет, утописты разбежались, не принеся существенной пользы для экономического развития региона.

А в Шермане с Гейнсвиллом перед войной произошло другое, более важное событие — через них прошла трасса трансконтинентального почтового маршрута. Оба городка оживились, предчувствуя перспективы, шутка ли, через континент абы кто не ездит: деньги, связи, знакомства… как-то так. Правда, и народ с Севера начал в тех краях поселяться. Всякие священники стали подтягиваться и против рабовладения проповедовать. Да и вообще всех приезжих с Севера подозревали в аболиционизме.

В общем, к началу разговоров об отделении южных штатов это был регион, где с опаской посматривали на западных команчей, с завистью на восточных хлопковых плантаторов, и с подозрением — на соседей и особенно на соседских негров. Ходили слухи, что негры могут восстать, перерезать всех белых и уйти на Запад или в Мексику искать свободные земли. Чувствовалось в регионе некоторое напряжение. Напряжение слегка снимали, иногда линчуя самых дерзких негров, и заодно еще священника-методиста повесили — а нечего народ будоражить, понаехали тут всякие.

Когда голосовали — Даллас большинством голосов был за отделение, у него уже где-то рядом подступала железная дорога, и он на нее надеялся, а вот его северные соседи проголосовали против — примерно двумя третями голосов. И когда началась война, напряжение уже начало искрить прямо между соседями. Кто из юнионистов был легче на подъем — те живенько собрались и уехали. Сотнями уезжали, так что население в не очень-то людном краю резко уменьшилось. Конфедеративно настроенные вздохнули с облегчением: нелояльные элементы убрались, трения в обществе смазались, на место убывших юнионистов потянулись свои люди — южане. Ну и рабы при них, как без них.

Нюанс был в том, что среди местных рабовладельцами были примерно десять процентов семей, а среди новоприбывших — около трети. Беженцы с Юга часто происходили из семей богатых, они привозили с собой рабов и сдавали их в аренду. К коренным техасцам эти господа относились с презрением:

«В Техасе нет общества выше уровня команчей, и нет школ, в которые стоит посылать детей», — делился мнением приехавший из Миссисипи джентльмен. Его дочь ужасалась: «Женщины Техаса курят сигары, жуют табак, нюхают табак и откидываются на двух ножках своих стульев».

Другая женщина записала в своем дневнике:

«Меня ждало длинное письмо с Джулии-стрит, рассказывающее о браке Мэри и их жизни в Камдене. Она говорит, что ненавидит Арканзас и хочет приехать в Техас. Я уверена, что она возненавидит эти места в десять раз больше. Если она мудрая девушка, она будет оставаться на месте как можно дольше. Чем больше мы видим людей, тем меньше они нам нравятся, и каждый беженец, которого мы видели, чувствует то же самое. В Тайлере нас всех называют ренегатами. Странно то, что во всем штате существует предубеждение против беженцев. Мы думаем, что это зависть, просто

зависть. Беженцы более приятные и изысканные люди, чем большинство из тех, кого они встречают, и они видят разницу и негодуют из-за нее».

И когда правительство Конфедерации освободило от призыва в армию крупных рабовладельцев, нерабовладельцы слегка не поняли: это как, мы тут воевать будем насчет свободы и негров, а те, кого это больше всего касается — останутся в тылу?

В округе Кук, где находился Гейнсвилл, тридцать человек подписали петицию против такого хитровыдуманного призыва.

Наиболее дальновидные жители региона, не желающие воевать принципиально, начали поглядывать, куда бы им свалить подальше от призывной комиссии. Из городка Комфорт (это дальше к югу за Далласом) шестьдесят два немецких колониста, не желая воевать, отправились в Мексику. Далеко они не уехали, их перехватили рейнджеры Джеймса Даффа, половину перебили, кое-кого повесили после захвата в плен. Народ в окрестностях таким подходом к делу впечатлился и две тысячи человек ушли в леса и холмы — кто в партизаны, а кто просто так, по глухим местам отсиживаться.

В Гейнсвилле решили не ожидать, когда уклонисты и юнионисты уйдут в партизаны. Два самых крупных рабовладельца, Уильям Янг и Джеймс Бурланд (на двоих у них получалось более четверти всех негров округа) занимали высокие должности, дававшие большие полномочия. А если эти полномочия еще и малость превысить, вообще хорошо получится. Бурланд был командиром батальона войск штата Техас, который назывался «Пограничный полк». Янг командовал 11-м Техасским кавалерийским полком, но в то время находился дома в длительном отпуске по болезни.

Янг и Бурланд арестовали около двухсот человек в пяти округах, свезли в Гейнсвилл и начали судить, причем из двенадцати присяжных семеро были рабовладельцами. Впрочем, по техасским законам этот суд все равно не имел юридического статуса.

Присяжные начали судить подозреваемых в мятеже и государственной измене, признав виновными простым большинством голосов. После восьми обвинительных приговоров жюри решило потребовать большинства в две трети голосов для вынесения приговора. Это привело к отмене последнего приговора. Осужденные были приговорены к повешению в течение двух суток. Некоторые были казнены в считанные часы.

После того, как присяжные оправдали нескольких человек, толпа пригрозила линчевать всех оставшихся заключенных. Глава жюри назвал им 14 имен. Эти люди были вывезены из тюрьмы и, без судебного разбирательства, повешены. Суд объявил перерыв.

Несколько дней спустя застрелили полковника Янга. Его сын, капитан Джеймс Янг из 11-го кавалерийского полка, одного из убийц застрелил, другого повесил, приказал повесить еще девятнадцать человек, которых суд незадолго до того оправдал, а потом съездил застрелить редактора шерманской газеты Patriot, который выразил одобрение после убийства полковника.

Подобные судилища происходили во многих местах в Техасе, но «Великое повешение в Гейнсвилле» вошло в историю Гражданской войны как самое крупное линчевание. Здесь повесили сорок одного человека и застрелили троих.

Иллюстрация из Иллюстрированной газеты Фрэнка Лесли, 20 февраля 1864 года.

Группа мужчин была арестована в Шермане, и тут собрались учинить такой же суд, но бригадный генерал Джеймс У. Трокмортон, хоть и был конфедератом, вмешался и смог спасти всех, кроме пятерых, которых уже линчевали.

В числе этих пяти был отец Карла Вебера (вы еще помните этого парня, который мелькнул во второй книге?)