Нанкинская резня

Состязания по убийствам

В отличие от тысяч несчастных мирных жителей, которые после бомбардировки их домов оказались на улицах Нанкина, Тан сумел обеспечить себе относительно безопасное убежище во время этих событий[156]. Будучи тогда 25-летним учеником сапожника, Тан прятался в доме двух своих друзей-учеников на Сяомэньго, крошечной улочке в северной части города. Его друзья (которых Тан называет «Большой Монах» и «Маленький Монах») замаскировали вход в их дом, сняв дверь и заполнив пространство кирпичами, так что снаружи оно напоминало гладкую сплошную стену. В течение многих дней они просто сидели на земляном полу, прислушиваясь к крикам и выстрелам снаружи.

Проблемы Тана начались, когда он вдруг ощутил внезапное желание увидеть собственными глазами японского солдата. Всю жизнь он слышал, что японцы похожи на китайцев, но, поскольку он никогда не был в Японии, у него не было возможности убедиться в этом. Теперь же появился шанс посмотреть на японцев самому. Он попросил друзей разобрать кирпичи у входа и выпустить его.

Неудивительно, что друзья умоляли Тана никуда не ходить, предупреждая, что японцы убьют его, если увидят на улице. Но Тана не так-то легко было разубедить. Большой Монах и Маленький Монах долго с ним спорили, но в конце концов сдались. Рискуя своей собственной безопасностью, они разобрали кирпичи и выпустили Тана наружу.

Едва шагнув за порог, Тан тут же об этом пожалел. Его глазам предстала кошмарная, почти сюрреалистическая сцена. Он увидел тела мужчин и женщин – даже маленьких детей и стариков, – лежащие перед ним на улицах. Большинство были зарублены или заколоты насмерть. «Все вокруг было залито кровью, – вспоминал Тан тот страшный день, – будто с небес лил кровавый дождь».

Потом Тан увидел еще одного китайца, а за ним группу из восьми или девяти японцев, приближавшихся издали. Тан и незнакомец инстинктивно прыгнули в ближайший мусорный бак, накрывшись с головой соломой и бумагой. Оба дрожали от холода и страха, отчего вместе с ними дрожали борта бака.

Внезапно кто-то отшвырнул солому. Над ними навис японский солдат, яростно глядя на обоих, и, прежде чем Тан успел понять, что происходит, солдат обезглавил мечом сидевшего рядом китайца. Из шеи жертвы хлынула кровь, а солдат схватил голову, будто трофей. «Я был слишком напуган, чтобы шевелиться или даже мыслить, – вспоминал Тан. – Я подумал о своей семье и понял, что, если я тут умру, они никогда не узнают, что со мной случилось».

Потом голос по-китайски приказал Тану вылезти. «Гунь чу лай! (Вылезай!)» – крикнул какой-то китаец, который, как подозревал Тан, был предателем: «Гунь чу лай, или я тебя убью!»

Тан выбрался из мусорного бака. Увидев канаву возле дороги, он подумал было нырнуть в нее и попытаться бежать, но понял, что от страха даже не может пошевелить ногами. Затем он увидел группу японских солдат, гнавших вдоль улицы сотни китайцев. Тану приказали к ним присоединиться. Шагая рядом с другими пленными, он увидел сотни трупов, лежавших по обеим сторонам улиц, и от отчаяния ему хотелось умереть.

Вскоре Тан оказался возле пруда, рядом с только что выкопанной прямоугольной ямой, в которой лежало около полусотни трупов китайцев. «Как только я увидел свежевыкопанную яму, я подумал, что нас могут либо похоронить живьем, либо убить на месте. От страха я совершенно оцепенел. Внезапно у меня возникла мысль самому прыгнуть в яму, но тут я увидел двух японских волкодавов, пожиравших трупы».

Японцы приказали Тану и другим пленным выстроиться рядами по обе стороны от могилы. Сам он оказался в ряду, который был ближе всего к краю. Неподалеку ждали девять японских солдат, выглядевших впечатляюще в своей желтой форме, в фуражках со звездами и со сверкающими штыками и винтовками. С такого расстояния Тан вполне мог увидеть, что японцы действительно похожи на китайцев, хотя в данный момент ему было слишком страшно, чтобы это его могло интересовать.

Затем, к ужасу Тана, между солдатами началось состязание – кто может убивать быстрее всех. Пока один солдат стоял неподалеку с пулеметом, в любой момент готовый скосить любого, кто попытается бежать, восемь других солдат разделились на пары, образовав четыре команды. В каждой команде один солдат обезглавливал пленных мечом, в то время как другой подбирал головы и швырял их в общую груду. Пленные покорно стояли, застыв от страха и глядя, как один за другим падают их земляки. «Они убивали и считали, – вспоминал Тан. – Японцы смеялись, один даже фотографировал. Никакой жалости они не испытывали».

Его охватила глубокая тоска: «Бежать было некуда. Я приготовился умереть». Ему стало грустно при мысли, что его семья и любимые никогда не узнают, что с ним стало.

Тана вернула к реальности начавшаяся суматоха. Через два ряда от него беременная женщина сражалась за жизнь, отчаянно отбиваясь от солдата, который пытался оттащить ее в сторону, чтобы изнасиловать. Никто ей не помог, и в конце концов солдат убил ее, вспоров ей штыком живот и вырвав не только внутренности, но и корчащийся плод. Именно это, считает Тан, должно было стать поводом для того, чтобы все взбунтовались, сделали хоть что-то, попытались убить солдат, даже если бы все погибли при этом сами. Но, хотя китайские пленные намного превосходили числом своих мучителей и вполне могли их одолеть, никто не пошевелился. Все оставались странно покорными. Как ни печально, из всех, кто был вокруг ямы, вспоминает Тан, хоть какую-то смелость проявила лишь та беременная женщина.

Вскоре японский солдат с мечом приблизился к Тану, оказавшись всего за один ряд от него. И тут Тану повезло, почти чудом. Когда солдат обезглавил человека прямо перед Таном, тело жертвы упало ему на плечо. Под его тяжестью Тан опрокинулся назад и свалился вместе с трупом в яму. Никто этого не заметил.

Тан спрятал голову под одеждой трупа. Его уловка никогда бы не сработала, если бы японцы придерживались своей изначальной игры в обезглавливание. Сперва солдаты использовали головы жертв, чтобы вести счет. Но позже, чтобы сэкономить время, они стали убивать пленных, не срубая им головы, а просто перерезая горло. Именно это и спасло Тана – то, что десятки трупов громоздились над ним в яме.

Смертельная забава продолжалась около часа. Пока Тан лежал неподвижно, притворяясь мертвым, японцы сваливали на него оставшиеся тела. Затем, как вспоминает Тан, большинство солдат ушли, за исключением одного, который несколько раз ткнул штыком в могилу, убеждаясь, что все мертвы. Тан получил несколько штыковых ран, не издав ни звука, а затем лишился чувств.

Позже, около пяти часов вечера, друзья Тана Большой Монах и Маленький Монах пришли к яме, надеясь забрать его тело. Сквозь щель в кирпичной стене их дома они видели, как японцы увели Тана и других, и предположили, что он теперь уже мертв, как и остальные. Но, обнаружив шевелящегося под грудой трупов Тана, они тотчас же вытащили его и отнесли обратно в дом.

Из сотен людей, убитых в тот день во время состязания, выжил один лишь Тан.