Старший брат царя. Книги 3 и 4

— Низкий, поклон тебе, Климент Акимович! Татары сбежали, как стало известно, что Бугай угнал их коней с вьюками. А остяки растерялись и сдаются косяками. Я их сгоняю в скотный двор на выгоне. Что с ними делать прикажешь, Зот Ильич?

Решать их судьбу поехал Зот с приказчиками. Клим посоветовал ему помнить о христианском милосердии, а сам продолжил осмотр разрушений на Посаде.

Ещё до вечера Зот распорядился пленными, по-своему понимая христианское милосердие. Приказчики прежде всего разбили всех на малые группы и установили, кто есть кто. Потом отобрали десятка два богатых селян, старост, шаманов. Их отправили в подвалы казачьего двора до приезда хозяина. Ещё нашли троих бежавших холопов, приставших к восстанию, остальных разбили на десятки, переписали и назначили старших. Всем было сказано, что завтра они будут хоронить земляков. Потом — восстанавливать порушенные варницы. Кто будет хорошо работать — к осени отпустят. За побег хотя бы одного из десятка будет казнён староста. Чтобы показать, что с ними не собираются шутить, вывели трёх бывших холопов, одного тут же повесили, двух других секли плетьми до тех пор, пока они не повалились замертво. После этого, надо полагать, особой милостью показалось приказание Зота привести на скотный двор бочки воды, вязанки лопухов и куль подорожника, а также разрешение разжечь костёр, как известно, зола — лучшее средство лечения ран.

В конце дня Клим зашёл в церковь. Народа ещё не было, две старушки шептались в приделе. Отец Назарий готовился к вечерне, заметив Клима, подошёл и благословил его:

— С победой тебя великой, Клим Акимович! Ты — главный победитель над супостатами. Да благословит тебя Господь!

— Отец, ведь сотни убиенных! А я дал обет не браться за меч!

— Чего-то я не пойму тебя, сын мой. Ведь если бы не наша победа, глаза твои и мои выклевало бы сейчас вороньё! А с нами сотни невинных...

— А всё ж грех на моей душе! Они созданы по образу и подобию Господа. А ведь сказано: не убий!

— Э, сын мой! Не всё деется по Священному писанию, и живём мы далеко не по Божьим заветам. Три страшных болести у нас есмь. Ты вот лечишь болезни тела, хотя и болезненные, но всё ж самые лёгкие. Да, да — самые лёгкие! Я ж лечу душевные болести. Ой, какая бездна ужасов кроется в этой болезни! И лечится она трудно, и сами лекари — священнослужители — в великом грехе пребывают... Ты лечишь телесные болезни лекарствами от земли, а мы — словом. И побеждает слово, если оно идёт от сердца к сердцу, от души к душе... Однако ж самая страшная болезнь это ненасытная жажда обогащения, гордыня сильного, жажда власти, желание взять у слабого, поработить его. И вот от такой болезни лекарства нет. Только силой можно побить силу, только неминуемое наказание может излечить зарвавшегося, да и то не надолго. И лекарства разные — одного можно отрезвить кулаком, плёткой, других — мечом, а иным и пищали мало! Ты применил очень горькое лекарство, тем спас сотни жизней. Поверь мне — другого выхода не было. Говорю тебе пастырское слово: никакого греха ты не совершил! Поднявшие меч от меча и погибли.

— Отец, я вижу правду в твоих словах. Но всякая битва родит жестокость, злобу. Посмотрел бы ты, как бабы и ребятишки добивали раненых! Как обирали их. Ведь рождённая злоба останется у них на всю жизнь! Вот откуда идёт та душевная болесть...

Наверное, долго ещё продолжалась бы их беседа, но начали стекаться молящиеся, и Назарий ушёл в алтарь облачаться. Около Клима стала молиться Вера. Вносили гробы с вновь преставившимися...

На следующее утро не только пленных вывели хоронить убитых под стенами, вышли все жители Соли Вычегодской, способные работать заступом: запах тления встал над поселением, несмотря на то, что ночь была прохладная. Руководил похоронами Макар. На следующий день Клим с помощниками восстанавливал лечебницы в варницах. Заметил удивительное: после битвы быстрее наступало выздоровление! Новых заболеваний вообще не было. Правда, этому способствовала прохладная погода и частые дожди. По мере того как пленные и мастера солеварения отстраивали варницы, в них тут же зажигали огонь — выздоровевших людей хватало.

В конце седмицы Клима пригласили на английское подворье. Там его встретили Гаррисон и их лекарь Томас, они приветствовали победителя-Клима.

— В вашу честь, — продолжал Гаррисон, — мы хотели устроить банкет. Но мне объяснили, что для русских трапеза с иноверцами нежелательна. Поэтому, господин Клим, я пригласил вас одного, и разрешите вручить вам вот этот презент. — Англичанин вынул из хорошо отшлифованной коробочки невиданную Климом вещицу и продолжал: — Это — двуствольный пистоль, новинка нашей ружейной мастерской. Дело в том, что запалом здесь являются не кремни, а вот эти вот медные стаканчики — пистоны. В них, как вы называете, «зелье», воспламеняющееся от удара курка. Когда выйдем на двор, мы опробуем это оружие.

Клим поблагодарил розмысла за диковинный подарок, а Томас предложил выпить по кубку вина, осведомившись:

— Это не противоречит вашим законам?

— Выпьем. Однако я очень кручинюсь о большом числе погибших в этой битве.

Англичане не поняли, о чём сожалеет господин Клим; отнесли на своё несовершенное знание русского языка. Выпили ещё по кубку. Клим расспрашивал об Англии, о её законах, вере. В общем, беседа затянулась. В конце её Томас спросил Клима о его правой руке:

— ...Удивляюсь я — кисть работает, плечевой сустав тоже, а локоть фиксирован. Почему? Когда ранили?

Он осмотрел руку и сказал, что сухожилия не повреждены, но из-за неумелости лекарей срослись мышцы плеча и предплечья, и что он имеет диплом хирурга, то есть костоправа, и берётся восстановить действие локтевого сустава, хотя при этом добавил:

— ...Конечно, после ранения прошло уже шесть лет. Могли появиться нежелательные связки. Но всё равно неподвижность будет нарушена, за это ручаюсь.

Клим поблагодарил лекаря, но пожелал провести операцию после окончания мытного мора. Кроме того, он попросил помочь исправить руку Кириллу Облупышу. Томас согласился посмотреть и сделать всё, что в его силах. Через месяц куриная лапа Кирилла исчезла, но собранные пальцы прежней подвижности не приобрели.

Мор постепенно затихал. Лечение, а главным образом вполне сносное регулярное питание быстро ставили людей на ноги. И всё ж Клим продолжал следить за питанием, за работой на варницах. Зот ворчал, что, мол, эти самые прохвосты-ярыжки не достойны такой заботы, однако соглашался, когда Клим подсчитал, что варницы начали работать месяца на три раньше. Так как по опыту известно, что такого рода мор кончается с наступлением морозов. А на этот раз, несмотря на разгром, устроенный остяками, к августу курились почти все варницы.

Клим стал уважаемым человеком Соли Вычегодской, слух о нём разнёсся по округе, к нему приезжали лечиться издалека.

И тем не менее однажды Зот сообщил Климу, что за время мыта тот задолжал хозяину пятьдесят девять рублей тридцать две копейки с полушкой. И тут же доверительно сказал, что, когда вернётся хозяин, он, Зот, доложит ему, что долг по кабальным записям нужно с Клима списать за спасение людей и за ранний запуск солеварения.