Старший брат царя. Книги 3 и 4

10

В прихожей Аники Клим увидел Захара. По его довольному виду решил, что тот побывал у хозяина. Аника принял Клима сразу, встал ему навстречу, пожал руку. Начало приёма ободрило Клима, а первые слова хозяина показали, что он не придал большого значения Захарову доносу.

Аника благодарил Клима за помощь людям во время мыта, за спасение Соли Вычегодской от татар и остяков и сказал, что сослужил он службу верную для всех сольвычегодцев. Потом попросил назвать, кто помогал ему в большом деле и кто мешал.

— Спаси Бог тебя, Аника Фёдорович, за высокую оценку моего труда. Однако ж один я ничего не сделал бы. Помогали многие, и простые бабы, и мужики, и стражники, и ворожеи, и лекари. Да и понятно: мыт и нападение — беды общие, и кто станет мешать такому делу с умыслом! А великую помощь всему оказал вот он, Зот Ильич. Не будь его стараний, мало кто тут в живых остался бы, да и мыт крушил бы людей до сих пор. И ещё благодарить надобно наших священнослужителей и молить Бога об их здравии. Они освятили полдюжины родников и с амвона призвали паству пить воду только из святых источников, а не из реки.

— Я слышал, источники ты им подсказал?

— В то время округу я плохо ведал. Вот Зот Ильич... да они и сами знали. Они мне только поверили, что вода реки несёт заразу.

— А что скажешь о дьяконе Каллистрате?

— Отец Каллистрат поднял голос по недомыслию. Отец Назарий открыл ему глаза...

...С первых же дней в Соли Вычегодской Клим принялся учить людей, как избавляться от мух. Дьякон Каллистрат увидел в этом, что лекарь уничтожает неповинных Божьих тварей. Его поддержали другие служители, к ним начала прислушиваться паства. Клим обратился к иерархам. Его решительно поддержал настоятель Никольского храма отец Назарий. Он высказал убедительное для паствы соображение, мол, человек — творение ажн по образу и подобию Божьему, и то иной раз подпадает под влияние дьявола, врага рода человеческого. О таких человеках сказано — сорная трава из поля вон! Муха — тварь безмозглая, дьявол воспользовался этим, и разносит заразу муха! Только нужно помочь лекарю: мухоморный отвар освящать благословением. Тогда мушки, не поддавшиеся врагу рода человеческого, не станут садиться на мухоморье... После Клим не раз обращался к Никольскому настоятелю и всегда получал поддержку...

— Значит, все тебе помогали, Клим Акимович? Вокруг — только добрые люди... Кабы было так... А как сын мой, Семён Аникиевич держал твою руку?

— Семён Аникиевич мудро поступил. Он приказал Зоту Ильичу мне помогать и твою выгоду блюсти. Зот Ильич всё делал, как надобно.

— Значит, признаешь, что задолжал мне больше полёта рублей.

— Дела для я кабальные подписал. Тебе судить о моём деянии.

— Не спорю, пользу моему делу ты большую принёс. И всё ж я не стал бы кормить гуляк и пропойцев — ярыжек. Но содеянного не вернёшь. Мы тут подсчитали и решили долг тебе простить. — Клим поклонился Анике. — Зот за тебя горой. — Клим поклонился и Зоту. — А за спасение варниц и хором от себя даю тебе двадцать рублей. Вот так со мной дело иметь!

Клим встал, ещё раз поклонился Анике и сказал:

— Благодарствую, что высоко оценил мой труд! Но деньги погоди давать: я тебе ещё один урон принесу. На варницах у малого ключа, под обрывом и у ели соль засыпают в загаженные кули, кои были подстилками у больных. Вместе с солью мыт разнесёшь по весям.

Аким строго взглянул на Зота:

— Слыхал? Сам проверишь. Соль переварить, кули — в кипящий щёлок. Виновного завтра ко мне. Говори, Клим Акимович, что ещё.

— Пока всё, Аника Фёдорович.

— Ладно... Зот, мне надо потолковать с Климом Акимовичем.

«Ну, вот, начинается самое главное!» — подумал Клим, сделал глубокий вздох, провожая взглядом уходящих Зота и писаря. Когда захлопнулась дверь, Аника негромко спросил:

— Ты... давно знаешь стражника Захара?

— Давно. Два раза бился с ним... Начинаю жалеть, что живым оставил... Ведаю, какой донос он на меня готовит.

— Скажешь: ложь, никто не поверит.

— Да нет. Такое я Захару сказал, а тебе другое. Ты ж, Аника Фёдорович, лучше меня знаешь, что государь сей день крамолу огнём и мечом изгоняет. Дела для опричнину завёл. И вот в такое время крамола сама о себе знак подаёт. Опричные чины вцепятся в этот донос — не оторвёшь! Головы многих полетят, моя и Захара первыми. И кому-либо заступиться за меня очень опасно будет.

— Что станешь делать? — допытывался Аника. — Может, убежишь?

— Мечен я здорово, Аника Фёдорович. Мне в бегах спокойной жизни не будет. Да мой побег многим во вред будет, и тебе в первую очередь. Кругом тебя много людей, кои на твоё добро позариться могут. Теперь, ты знаешь, такой закон: донёс на хозяина — его хозяйство доносчику. Захар не может понять: если он сейчас дунет, пожнёт грозную бурю!

— Ты чего-то всё мне твердишь, будто пугаешь меня, — вроде как обиделся Аника. — Ты это Захару объясни.

— Ему такое говорить нет смысла — его ослепило золото, кое собрался получить за донос... Скажи, Аника Фёдорович, без утая: ты ведь отговаривал его от доноса? — Аника молчал. — И он не раздумал доносить...

— Не раздумал.

— Да-а!.. Теперь тебе, хозяин, нельзя умыть руки, придётся помогать ему. Ай да Захар! Многого добился!.. Аника Фёдорович, всё идёт к тому, что мне с тобой не придётся больше говорить с глазу на глаз. А у меня просьба к тебе: не оставь своими милостями Фокея и Василису, Христом Богом молю. Они ни в чём не виноваты! И ещё... Веру Босягину...

— А ты, выходит, виноватым себя считаешь?!

— Дыма без огня не бывает, хозяин! А дыма много напущено.

— Вон оно как! Не думал, что ты сразу смиришься!

— Видать — беда моя, что я смирный! Каждый раз моё смирение мне боком выходит. Прощения прошу, дозволь уйти.

— Иди.

На том и расстались. Вошедшему Зоту Аника приказал позвать ката Злыдня.