Старший брат царя. Книги 3 и 4

Клима встретила Вера — стоит на крылечке, полушубок на плечи накинула... Боже мой, какая ж она красивая! Румянец во всю щёку, чернобровая, сияющие чёрные глаза полны любви и радости. Каждый сразу поймёт, что с нетерпением ждала она Клима и вот дождалась! При посторонних не бросилась на шею, а стояла, руки прижав к груди, придерживая полы полушубка и улыбалась. Уехал к себе Фокей, увёл коней Гулька. Клим вошёл в избу, разделся, а Вера стоит у двери всё так же в полушубке. Подошёл Клим к ней, обнял её, как и обещал английский лекарь, обеими руками. Уронила она полушубок, приникла к нему... Не было никакой размолвки, да и не могло быть — такая она родная и близкая!

Потом она угощала долгожданного, ходила от печи к столу, садилась рядом, глаз с него не спускала, предупреждала каждое его желание: хотел потянуться за солью, а солонка уже рядом, в кружке ещё дно не успело показаться, а она уже из кувшина квас доливает доверху. Клим таял от внимания и заботы и в то же время отмечал про себя что-то новое в походке, в движениях. А Вера рассказывала о сольвычегодских новостях:

— ...Разбойник Волокуша с повинной пришёл. Бугай за него горой, мол, помогал добро у татар отбирать. И всё ж хозяин его в стражники взять отказался. А хозяин-то ещё две варницы заимел, посадские продали... Ой! Забыла совсем! Василиса вот-вот родить должна. Ждала Фокея, боялась без него...

Клим слушает вполуха и уже не сомневается: перед ним не порывистая девушка, а спокойная, рассудительная женщина. Ночью же он долго лежал на спине, боясь шелохнуться. Утомлённая Вера задремала на его руке, уткнувшись лицом в его грудь. Её рассыпавшиеся волосы чёрным крылом накрыли его белую исподнюю рубашку. Он думал о своём и её будущем. Что ожидает их? Горе? Радости? Какие, с какого бока?!

Его напряжение передалось ей, она проснулась, подняла голову.

— Ты чего не спишь? — встревожилась Вера.

Он спросил вместо ответа:

— Когда на сносях? Месяца через три?

— Откуда взял? Мне тогда показалось, что понесла...

— Ну-ну! Я всё-таки лекарь. — Он положил руку ей на живот: и почувствовал, как она вся подобралась. — Разве такой был?

— Эка невидаль! Почерёвок растёт на вольных хлебах!

Клим тяжело вздохнул:

— Вера, дорогая моя! Несговорчивая ты до неразумности. Почему? Ведь я и для себя, и для тебя хочу лучшего!

Вдруг Вера будто преобразилась, приникла к нему и торопливо зашептала:

— Климушка, родной мой! Верю, верю тебе. Ты добрый, умный. И я стану послушная во всём, во всём! Вот кончится Великий пост, и мы пойдём с тобой под венец. На Красную горку, ладно? О... Ой! Ты задушишь меня! И не с кем будет идти...

Потом она вкрадчиво спросила:

— Ты ведь опять уедешь? А вернёшься?

— На этот раз я буду тут, недалеко, на Вычегде. В конце поста, к Святой, вернусь.

— Ну вот и ладно. Буду ждать, деньки считать...

...На третий день он уехал с дьяком и стражниками, без Фокея — у того ещё большая радость: родился маленький Георгий 21 февраля! При расставании Клим отдал Вере все свои сбережения, чтоб и она готовила приданое ребёнку. Вера была чем-то страшно расстроена. А когда топот коней Климова поезда затих вдали, она зарыдала и повалилась на руки Босяги. Та грубо уговаривала:

— Ну, ну, дура! Беги, догони! И расскажи всё! Э-эх!