Государи и кочевники. Перелом

XXXV

Оставив Караша у Балхан, Студитский отправился вдоль железнодорожной насыпи в сторону Кизыл-Арвата. Останавливался на строящихся разъездах и станциях. Пока что здесь не было ни рельсов, ни будок, ни станционных зданий, лишь кибитки, в которых жили строители. Обследуя близлежащую местность, капитан записывал в тетрадь характерные особенности ландшафта и прикидывал, где и что расположить.

Осматривая аул Джебел, находящийся в четырех верстах от Молла-Кара, записал: "Предгорья Большого Балхана. С гор стекают ручьи, здесь же кяриз — подземный водовод с исключительно чистой водой. Местность прекрасная: дышится легко и вокруг безграничный простор. Вот куда бы переселить моего папашу с его ревматизмом. Сухость исключительная. В Джебе-ле есть полный смысл создать фельдшерский пункт, а в Молла-Кара — курорт. Я провел анализ воды и рады, взятых из озера и Актама: грязи серо-йодисто-железные. Весьма необходимы в лечении суставных болезней. Хорошо бы провести железнодорожную ветку от Джебела к Молла-Кара, тогда курорт со временем может обрести широкую бальнеологическую значимость".

"Бала-Ишем. Сюда добирался весь день, не спеша. Всю дорогу думал об отце. Вспомнился Вышний Волочек, окруженный хмурыми лесами, деревянный отцовский сруб с двором и сараями. Глушь российская и глушь каракумская — явления совершенно разные. Там — глушь, зовущая к покою, здесь — к пробуждению. Отец зовет меня к себе, жалуется на ревматизм и усталость. Клянет скрипучую телегу, на которой исколесил весь уезд, и рад лишь тому, что он — лекарь, несет людям здоровье и облегчение. Надеется: у меня дела пойдут лучше, чем у него, когда возвращусь в Вышний. У меня, дескать, академия за плечами, да и здоровье отменное. Но не влечет меня в лесную глухомань. Моя амбулатория — каракумская пустыня. В ней мой стол, в ней моя служба и жизнь…

В двадцати верстах от Бала-Ишема, на солончаке Баба-Ходжа, ведется добыча каменной соли. Тут тоже распоряжается вездесущий Тер-Аванесов. Разрешение на разработку соли взял у Анненкова, но не слишком ли злоупотребляет своей властью генерал-строитель? Верблюдов нанять боится, как бы не взгрели, а землей туркмен распоряжается свободно. Арендатор, по всему видно, платит ему хорошо. Предприимчивый генерал, вероятно, решил взятками покрыть свои перерасходы по строительству. Тер-Аванесов поглядывает и на балханскую нефть, но туда отправился Караш. Решил осмотреть нефтяные колодцы и, по возможности, приобрести буровой инструмент. Не знаю, получится ли что-нибудь у него, но нефти в Балканах много. Туда тоже есть полный смысл проложить железную дорогу.

На Баба-Ходжа протянута дековильская узкоколейка, которой до последнего времени заведовал Лессар. Но сейчас лошадей нет, и все остановилось. Сам Лессар где-то под Казанджиком занимается сооружением насыпи под дорогу и поиском воды.

На перегоне к следующей строящейся станции, Айдин, подъезжал к берегу Узбоя. Здесь он совершенно сух и частично заметен песком, но русло хорошо просматривается за несколько верст. Во время паводков по нему течет грязная жижа и образуются целые болота. Через Узбой здесь сооружается железнодорожный мост".

"Перевал и Ахча-Куйма — местность совершенно бесплодная. По рассказам туркмен, в огромных барханах время от времени появляются грабители. Ахча-Куйма в переводе на русский — "береги деньги". Разбойников я не встретил, но саксаула в барханах очень много. Отсюда его можно вывозить на опорные пункты; топливо прекрасное. Следует завести дровяной склад".

"Казанджик. На подходе к селению повстречал инженера Лессара. Симпатичный молодой человек. Я принял его за англичанина. Он — в легком костюме из парусины и широкополой соломенной шляпе. С ним оказались еще трое моих знакомых: мичман, канонир и бахши. Моряк Батраков выписался из госпиталя, женился на сестрице милосердия Трепетовой, и оба остались в Кизыл-Арвате. Теперь он руководит работой по сооружению водонапорных башен и сардоб. Канонир Петин и Кертык-бахши — санитары в госпитале, но охотно помогают мичману, сопровождая его по участку. Бахши ездит с дутаром. Привязанность его к музыке удивительно стойкая. Может обойтись без еды, без воды, но без музыки не может. Мичман Батраков, посмеиваясь, рассказал забавную историю, случившуюся неделю назад с Кертыком. Строил он себе сарай, решил завести корову. Работал с самого утра, устал. Сел, чтобы взбодрить себя музыкой. Взял дутар, заиграл и запел. Не прошло и минуты, как его окружила несметная толпа. Все торгаши с базара сбежались послушать. Кертык натешился, отложил дутар и вновь взялся за кирпичи. Гостям ничего не оставалось, как помочь музыканту. К вечеру сарай был готов. Удивительная солидарность.

У Лессара я спросил: где он теперь возьмет лошадей? Инженер махнул рукой: "Черт с ней, с дековилькой. Лошади подохли — история спишет. В конце концов, вся Россия теперь бунтует. Взрыв опреснителя — один из тысячи таких взрывов!" Я заговорил насчет найма верблюдов. Он с радостью одобрил мою инициативу. "Верблюды — не лошади, — сказал он, смеясь. — Они неделями воды не просят. Если уговорим туркмен, чтобы дали внаем верблюдов, моя дековилька вновь оживет!"

"Отправились к Казанджику, потолковать с хозяевами насчет верблюдов. По пути осмотрел местность. Казанджик расположен у подножия горных цепей Малых Балханов и Кюрен-дага. Местность малярийная. Много случаев смерти от этой страшной болезни. Вода доставляется в аул по кяризу и по арыку из горного источника Иджири. Лессар сказал мне, что в Казанджике много деревьев. Советует открыть здесь больницу. Что ж, посмотрим…"