Золото

3

Деляну Мишка передал конторе, своих артельцев поставил на заготовку леса. Ребята до света поднимали возню в бараке: варили завтрак, собирались. Китайцы, разыскав в вершине сплотка подходящий строевой лес, поселились в тайге, чтобы не тратить времени на ходьбу. Мишка частенько навещал их и проводил с ними целые дни. В морозном воздухе шуршали, позванивая, пилы, удары топоров четко отдавались в тайге. Вершины сосен, подпиленных с двух сторон, вздрагивали, осыпали снегом шапки пильщиков и валились с грохотом, похожим на пушечный залп. Снег вздымался вверх. Работали с шутками, со смехом, не останавливаясь для закурки.

Деревья, пригодные для постройки, скупо ютились среди уродливой лиственницы, заполнившей тайгу от Яблонового хребта, поэтому жаль было каждое испорченное дерево, расщепленное или перебитое при валке. Ошкурованные сосны лежали там и сям на снегу и, как сытые чистые чушки, ждали, чтоб им почесали бока. В лесу невольно мечталось о том, как в суровой холодной и, прямо сказать, страшной тайге, — страшной людьми, которых она превращает в зверей, — скоро засияют огни не одного такого дома, какой строит он, Мишка, а многих, на каждом прииске…

Китайцы очень тщательно оглядывали дерево, прежде чем приступить к пилке. Брака почти не было. Они всегда встречали «хозяина» какой-нибудь просьбой.

— Точи надо, точи давай.

— Принес «точи», — Мишка опускал руку в карман, доставал новые напильники. — Вчера еще положил, чтобы не забыть.

— Кушай нада.

— Ну, а уж насчет «кушай» сами знаете, что могу, то делаю. Рву везде.

Мишка всеми правдами и неправдами добывал муку, крупу и масло, но вполне удовлетворить рабочих при всем желании не мог. Недостаток питания сказывался на выработке. Теперь особенно приходилось задумываться о снабжении, предстояла самая тяжелая работа: подноска заготовленного леса к сплотку по тайге, засоренной буреломом, каменными развалинами, снегом. Мишка знал хорошо, что это значит, когда кто-нибудь из несущих — особенно задние, оступившись или обессилев, вдруг роняют конец, а передние не успели сбросить с плеча. Только кости трещат…

Бывая на заготовке леса. Мишка часто брал топор и обрубал сучья с поваленных великанов-сосен. Топор резал дерево, как бритва волос. Одним ударом Мишка смахивал сук толщиной в руку. Однажды, оставшись без дела, с нетерпением поджидая новую жертву — стройную мачтовую сосну, он загляделся на кудрявую ее вершину, соображая, какой конец отойдет в сучья. Ее уже подпилили с обеих сторон, но она не падала. Наконец, вершина дрогнула, словно сосна раздумывала, куда лечь, и стремительно понеслась к земле, описывая дугу. Раздался пронзительный крик. Мишка в испуге оглянулся — не задело ли кого, но двое пильщиков и подрубавший были налицо. Взглянул туда, куда со страхом смотрели другие, и сразу понял, в чем дело. В вершине только что упавшего дерева что-то ревело: ветви качались, трепетали. Оказывается, густая вершина ударила по берлоге, оглушила и ранила медведя.

Зверь выбрался из ветвей и побежал по склону сопки вниз. Теперь ясно было видно, как он велик, грузно переваливался через валежник, барахтался в ямах, засыпанных снегом, тыкался мордой в препятствия, тряс головой, словно пытался сбросить с глаз помеху, Мишка бежал ему наперерез и кричал:

— Ребята, держите его. Убежит. Очухается!

Зверь вдруг повернул к сплотку. Может быть, он хаживал осенью по бревенчатому тесаному настилу и теперь решил воспользоваться им для спасения. Перевалил бурое запорошенное снегом туловище через борт и побежал по сплотку. Видя, что медведь пошатывается, как пьяный, от борта к борту, три китайца, наиболее смелые, с горящими головнями отрезали ему путь.

Медведь заглянул через борт и отпрянул: благодаря западине сплоток в этом месте шел на высоких опорах — прыжок рискованный. Деваться было некуда: с одной стороны китайцы с горящими головнями, с другой — Мишка с топором. Сел на снег и замер, темнея на белом фоне неуклюжим мешком. Мишка приближался медленно, давая себе вздохнуть от бега.

Зверь попытался встать на задние лапы, чтобы встретить врага, но не смог. Оскалился и, не спуская глаз с поднятого топора, поднял лапу. Охнул и, обливаясь кровью, ткнулся головой в снег…

Костер ярко пылал, касаясь лиц сухим языком огня. Мишка сидел в кругу оживленных лесорубов и с удовольствием ел поджаренную медвежатину, напоминающую по вкусу кормленого гуся Блестящие от нестынущего жира губы расплывались, он думал о чем-то веселом. Вдруг схватил рукавицы с бревна и надел.

— А знаете, ребята, что я вам скажу. Мы ведь не станем ждать весны, не нужна она нам!

Лесорубы не поняли, о чем он говорит. Мишка ничего больше не сказал и ушел.

На следующий день видели его таким же улыбающимся, каким он сидел у костра в лесу. Полушубок нараспашку, шапка заломлена, словно ему стало жарко в ноябре. Вчера, в тот момент, когда медведь перелез в сплоток и побежал по ровному льду, посыпанному снегом, ему пришла мысль, что по сплотку можно подвезти лес на оленях. Орочоны примчат, не заикнутся о фураже.

Еще через день он поставил людей на очистку площадки под постройку и с нетерпением принялся ждать, когда лес будет наконец поднесен к сплотку, чтобы осуществить свое изобретение. Надо было точно рассчитать, куда какой лес складывать, чтобы под руками у плотников был именно тот, который нужен. Алданзолотовский техник отмахивался: до весны далеко, успеется, есть дело поважнее, но Мишка все-таки сумел убедить его.

И вот в морозный тусклый день, когда звуки раздаются на километры, по сплотку помчались олени. Крики орочон неслись неизвестно откуда. Люди недоумевали и растерянно озирались, пока не различили над бортами ветвистые рота. Бревна появлялись из устья сплотка, тянулись вереницами через ключ в поселок к очищенной площадке и складывались в штабеля сорт к сорту по длине, по диаметру и по качеству. Мгновенно все узнали о хитрости Мишки. Он был героем дня. Дело сразу двинулось вперед на четыре-пять месяцев. К весне теперь нардом будет под крышей!

И как удачно сложилось: только улеглось последнее бревно и черноглазый орочон в серой легонькой дошке повернул упряжку, хлопьями посыпался снег. Сплоток исчез под волнообразным ватным одеялом.