Золото

6

Утром от пурги остались сугробы с острыми гребнями, похожие на волны. После ночного воя и свиста тишина была радостна.

Пока позавтракали, солнце оторвалось от вершин хребтов и обливало их белые склоны золотисто-розовыми лучами.

Лидия чувствовала легкость в движении и в мыслях, ступая по твердо набитому, хрустящему снегу. Она не торопилась, было еще рановато для посещения квартиры молодого одинокого человека. Торопливой, будничной походкой ее нагнала Поля. Шла рядом, говорила о нардоме. «Почему у нее такой красный носик, — подумала Лидия, — неужели от мороза?» Хотелось посоветовать переделать не идущую к ее лицу шапку, укоротить пальто и немножко повыше поднять пояс, спустившийся ниже талии, отчего фигура получалась вздутой со спины и с живота, а ноги несоразмерно короткими. После письма, которое она прислала, казалось, надо что-то сказать, но Поля не упомянула о нем. Когда Лидия повернула на нижнюю дорогу, Поля воскликнула:

— Значит, ты не хочешь посмотреть строительство? Торопишься? — И залилась краской.

Вблизи бараков садились белые куропатки, прилетевшие после пурги в поселок побегать на темных пятнах утоптанного снега и покормиться в отбросах. Вспугнутые прохожими, они перелетали с места на место, сияли серебром крыльев в лучах солнца.

Узнав, где Петина каморка, Лидия распахнула тесовую дверь:

— Дайте скорее каких-нибудь зерен. Хоть рису, если нет ничего другого. Такая масса куропаток!

Через минуту они кормили куропаток. Петя держал перед Лидией пригоршню риса, она, сияющая, бросала зерна. От взмаха руки, словно в сказке, птицы взлетали с шумом и снова садились.

Лидия со всей силой бросила последние зерна самым пугливым птицам, бегающим в отдалении. Стайка снова взлетела. Не решаясь сесть, проносилась мимо, делая круги.

В каморке стояла узенькая деревянная кровать. Шерстяное одеяло, подушка в белой наволочке. На этажерке — книги. На столике — жестяная пепельница.

— Но сесть все-таки не на чем, — улыбнулась Лидия, снимая пальто.

— Кто-то из соседей стащил табурет. У нас он один, путешествует по всему бараку.

По таежному строительному обычаю две смежных комнатки в бараках отапливаются одной железной печью, помещенной в прорези тесовой переборки. В отверстие над печуркой, довольно большое, чтобы не загорелся тес, виднелся край одеяла и босые ноги: сосед лежал на койке. Невольно говорилось вполголоса.

Петя принялся показывать гостье альбом с фотографиями: виды Лены, города Якутска, Колымы… Лидия с любопытством рассматривала снимки. Вот в группе служащих Якутской почтово-телеграфной конторы сидят рядом Петя и якут-письмоносец — расфранченные, словно женихи. Вот Петя в кожаной куртке с револьвером на боку, бойко сдвинув треуху на затылок, держит под уздцы мохнатого якутского быка.

— Ах, вот еще интересная!

Заиндевелый конек с длинной, почти до земли гривой впряжен в нарты, к нартам веревкой припутан пулемет. Краем снимка слева отрезана морда коня, справа пополам перерезана нарта с пулеметом.

— Пулеметная часть в походе, — пояснил Петя.

— Это не поход на Амгу, в котором вы участвовали?

Петя с удивлением смотрел на Лидию:

— Откуда вы знаете?

— А разве это секрет?

— Не секрет, конечно, поход Строда исторический, но я вам о нем не рассказывал. Ах, вот в чем дело, — Петя улыбнулся и придавил свой нос, сделав его безобразным. — Она рассказала? Болтлива же, оказывается, как сорока. Когда же это она успела?

Лидия рассказала о полученном от Поли большом письме.

Передавая его содержание, особенно выделила те места, где Поля так восторженно отзывается о Пете.

— А у меня сложилось впечатление, — вы с ней вместе решали мою судьбу.

— Ничего подобного, ничего подобного. Я с ней вообще воздерживаюсь иметь дела.

— Напрасно. Имейте в виду — во-первых, девушка, во-вторых, влюблена. Ваш успех обеспечен.

— В-третьих, — Петя опять прижал свой нос. — В-четвертых, щечки, как шанежки.

Петя, развеселившись, вдруг указал на прорезь в стене над печкой. Там терлись друг о дружку ноги. Приложил палец к губам и погрозился.

— Это бухгалтер, — шепнул Петя. — Ноги бухгалтера, — пояснил он.

Лидия залилась беззвучным смехом.

— Тише, услышит, — указал Петя в прорезь.

Они расшалились, как дети. Смеялись в ладони, достаточно было повести глазами на прорезь. Хватали друг у друга подушку, чтобы заглушить ею смех, касались плечами; Лидия ежеминутно поправляла волосы. И когда ноги в соседней каморке вдруг повернулись пятками кверху, Лидия обхватила шею Пети и прижалась к нему, чтобы не расхохотаться на весь барак. Петя оторвал ее лицо от своего плеча и прильнул губами к влажным от смеха глазам. Лидия сделала возмущенный жест бровями, но он уже потерял рассудок от близости женщины, которую ждал так долго и наконец дождался, — она у него в комнатке. Лидия до изнеможения боролась с ним, отрывала руки от себя, но он снова хватал ее. Наконец силы оставили ее…

В соседней каморке слышался кашель. Бухгалтер, видимо, собирался уходить и одевался. Как он вставал — не слышали. По стене прошелестел полушубок: скрипнула дверь. Лидия убирала волосы. Петя заглядывал ей в лицо. Молчание он принимал за ответное чувство, застывшие слезы — за следы страсти.

— Мы сейчас должны сходить в партком, Лида. Потом — опять домой.

— Я не могу, — Лидия упала головой в подушку и лежала неподвижно, передумывая случившееся.

Петя прикасался рукой к ее волосам, гладил плечо, спрашивал, не подать ли воды.

Она кивала головой, пила воду. Что же оставалось ей делать? Даже улыбалась, видя, что юноша совсем иначе понимает происшедшее. Он сжимал ее руки и не спускал с нее глаз.

— Ты мне делаешь больно, не надо так, — просила она.

Вышли на улицу — уже погасла заря. Узкая лента над сопками терялась верхней каймой в сером полусвете. Петя залезал в сугробы по колена, — хотелось буйных движений. Лидия двигалась осторожно, неуверенно, думая о том, что теперь Петя потребует определенных отношений, регулярных свиданий.

У барака с флажком остановились.

— Петя, отложим до завтра.

Но он, решительно наступая в чьи-то глубокие следы, придерживая за рукав, словно опасаясь побега, провел ее к двери.

Лидия сразу узнала секретаря Шепетова, хотя видела всего два раза — на вечере на Бодайбинском прииске и на открытии сплотка. Он сидел за столом. Небольшая лампочка освещала бумаги и руки с карандашом. Голова его не поднялась, осталась склоненной, взгляд получился исподлобья, недружелюбный. Петя неуверенно топал ногами у порога и принялся обметать валенки шапкой.

— Ну, довольно трепать, носить нечего будет.

— Товарищ Шепетов, ты занят, наверное? — подошел Петя к столу.

— Если важное — могу.

— Да нет, можно в другой раз.

— А это кто с тобой, тоже по делу?

— Это тот самый товарищ, которого я хотел тебе показать. Помнишь — говорили о ней. Можно потом, если тебе некогда.

— Нет уж, давай, если привел.

Секретарь глядел исподлобья. Петя набрался смелости:

— Товарищ хочет работать. Человек вполне свой…

Шепетов остановил жестом пылкого ходатая, поднял глаза на Лидию и опустил их снова. Пальцы с досадой шевелили карандаш.

— Комитет постановил отдел отдать Иннокентьевой. И дать помощницу в аппарат. Как думаешь, не лучше так будет?

— Конечно, лучше, — неуверенно, едва слышно согласился Петя, и его лицо в эту минуту совсем не было тем лицом, которое Лидия знала с самой первой встречи на Саныяхтатской дороге. И надежду и страх попеременно выражало оно, как будто решалась его судьба. Ей вдруг показался он неприятным: захотелось за что-то досадить ему.

— Заранее предупреждаю, что ни на какой работе никогда не сидела. Не знаю, какая будет из меня помощница, — сказала она.

Шепетов скосил глаза на ее белую маленькую руку и вдруг откинулся к стенке. С удивлением осмотрел молоденькую женщину в черном пальто с широким воротником, в белой горностаевой шапочке.

— Ну, ну, ладно, — поморщился он. — Тебе не доверили бы, если бы тебя не знали. Не беспокойся. Ты с Белоснежного?

— Да.

— Ты поскорей заканчивай там и переезжай.

Секретарь поднял лицо, и теперь оно было все освещено лампой. Глаза его внимательно глядели на Лидию, что-то, казалось, он готов был сказать или о чем-то спросить. И Лидия едва не спросила, не знал ли он Мигалова в Бодайбо, но тоже сдержалась, хотя в эту минуту была уверена, что именно о Мигалове думал сказать или спросить Шепетов. Такое было выражение в лице, в глазах.

— Ну, ладно, — не глядя на посетителей, — сказал Шепетов, — валяйте по домам. Посмотрите мимоходом, закрыта ли труба.

В комнате стояли пустые столы; табуретки, сдвинутые с мест, словно разбрелись. Лидия оглянулась от двери, пока Петя проверял вьюшки. Шепетов, углами поставив плечи, уперся в стол локтями, сидел не шевелясь, в странной, охватившей все его существо задумчивости. Невольно Лидия привстала на цыпочки и, пропустив Петю, осторожно прикрыла за собой дверь. «Он очень нездоров, — подумала она, — или очень устает…»

Очутившись на улице, Петя расхохотался:

— Всегда просит трубу закрыть, и всегда она закрыта. Я весь мокрый сделался, а он обледенел в бараке. Мерзляк невероятный.

Он болтал без умолку, довольный своей удачей. Молчание Лидии его не смущало. Заглядывал ей в лицо и доказывал, что из нее выйдет идеальная работница. Он искренно возмущался ее скромностью. Каждым своим словом еще больше убеждал себя, что нашел в ней, помимо любимой женщины и друга, неоценимую общественную работницу. Отдавался безраздельно своей радости; остановил Лидию и положил руки на плечи:

— Домой?

— А как посмотрел на меня Шепетов, — напомнила Лидия вместо ответа. — Как будто прочитал плохую телеграмму. Так и думала выставит обоих. У меня, наверное, здорово буржуазный вид. Смотри, пропадешь ты со мной.

— Если красивая, это не значит — буржуазная. Разве он не понимает. Ты на всех производишь хорошее впечатление.

— Что значит — хорошее? Ты, Петя, не очень увлекайся.

Хотелось снизить восторг юноши, убавить очарование. Петя притих, чувствуя намерение Лидии уйти от него.

— Помнишь, я о Мигалове спрашивал тебя на сопке, ты правду сказала? Ты не ждешь его?

— Что за мысли у тебя. Не ревнуй, пожалуйста, к пустому месту. — От прикосновения Петиной руки передавалась непонятная тревога, которая заставляла говорить неправду.

— Повтори еще раз, — требовал он.

— Какой ты, оказывается, деспот, вот не предполагала!

Упрямо глядя под ноги, Петя остановился. Хотела уйти, пусть капризничает, но порыв тревоги, похожий на страх, повернул назад. Взяла его под руку и сдвинула с места:

— Ну, будет дурачиться! Идем.

— Куда?

— Я устала, пойду к Мишке, лягу спать.

— Иди, пожалуйста, оставь меня в покое.

— Петя, пойми же, что к тебе неудобно. Ну, хорошо, пойдем посидим у тебя, но только потом я все-таки к Мишке пойду. Ну, ты сам представь: не успела приехать и уже романы завела. Очень неудобно…

Она уговаривала юношу успокоиться и ловила себя на мысли, что таким точно ласковым голосом не раз успокаивала мужа. И было странно, что один и тот же голос и почти те же слова на совершенно разных людей производят одинаковое действие. Петя снова ожил и был тем же восторженным юношей, как пять минут назад. Возле своего барака он совсем расшалился… Опрокинулся в сугроб спиной, отдувался, фыркал. Лицо его, залепленное снегом, похожее на белую маску с тремя черными дырками — рот и два глаза, — казалось совсем чужим, незнакомым. Лидия знала почему: в ней не было ни капельки любви к Пете.