Золото

5

Снег сыпался с низкого неба на белую землю, на белые сопки целую неделю. Но вот подул ветер и погнал снежинки горизонтальными струями; завыла пурга. Плотники отсиживались по баракам. Мишка уходил к ним, беседовал часами о постройке и неохотно возвращался домой, — артельцы вновь сели на деляну, и у них одна была мысль: о добыче. Однажды вечером он решил привести в порядок записи и расчеты по строительству. Только углубился в работу, как послышался скрип двери, дохнуло холодом, и пламя свечи пригнулось и вытянулось. Вся белая, как снежная «баба», ввалилась Лидия. Пока ребята выбивали из шубы снежную муку, повертываясь, она говорила:

— В чем дело? Получила чуть не официальное распоряжение явиться.

Мишка закрыл клеенчатую тетрадь, перегнутую пополам, и сунул под подушку:

— Грейся, а потом сходим к одному человеку.

— К Пете, что ли? Но его нет в поселке, я не могла найти.

— Не торопись. Завтра найдешь, если сегодня не нашла. Теперь ты больше не жилица на Белоснежном.

— То есть, как это не жилица?

— Очень просто. Федор Иванович ведь скоро заканчивает разведку.

— Не дразни, в чем дело?

— Вот чудачка. Я думал — ты знаешь. Решили тебя в женотдел взять.

Лидия вздернула плечи. Возмущало странное поведение Пети: не дождался согласия, действует самочинно, напролом. Она ни за что не созналась бы, что его нетерпение как можно скорее вытащить ее к себе поближе доставляло ей удовольствие.

— Вот в твоем нардоме я поработала бы.

— Ничего, поработаешь в женотделе, если его тебе доверят.

Лидия рассмеялась:

— Что это вы, ребятки, не считаетесь с моим семейным положением. Я ведь, кажется, не свободный человек.

После дороги Лидия была очень оживлена. Лицо ее алело, в волосах, в бровях и ресницах еще не высохли капельки воды и сияли, как бриллиантовая россыпь. Мишка пристально глядел на нее.

— Ты что, Косолапый?

— Мотьку помнишь? Как же ты не хочешь работать?

— Не то, что не хочу, а нет влечения к этой работе.

— Пошла вилять. Твое виляние не доведет до добра. Что у вас нового на разведке? Расскажи, в чем секрет? Арендатор открыл золото там, где не могла найти разведка с бурами, с постоянными рабочими, со спецом. Говорят, в только что начатом штреке он уже дошел до хорошего содержания.

— Ничего не знаю. С мужем на эту тему не говорю.

— А должна знать. Факт тот, что данные разведки и действительное содержание разошлись. Арендатор на плохое не пошел бы, нечего и думать. Это одно наводит на сомнение.

— Но, Миша, надо же быть набитым идиотом, чтобы показать отрицательные признаки, зачеркнуть долину, а потом, в опровержение своей же работы, поставить частника, который уличит его в преступлении или непростительной ошибке. Вот что сбивает с толку. Я совершенно потеряла соображение.

— А, может быть, он в самом деле идиот?

— Нет. Он умный человек. И ты хорошо знаешь его.

Лидия нервно покачивала валенком. Мишка удивлялся: чем она дышит, наконец? Не может же быть, чтобы она подняла историю против мужа зря. Комиссия, видимо, не сумела разобраться в хорошо запутанном клубке. А Петька загорелся и остыл. То был готов к стенке ставить, а то вдруг — Пласкеев прекрасный работник. И как это вообще получилось: только пришел на Алдан, и, уже, пожалуйте, начальник разведки.

Мишка вдруг побледнел от волнения: «Может быть, Бодайбинские прииски признаны невыгодными и сданы в аренду при помощи тех же Пласкеевых, как и Белоснежный. И Алдан хотят прибрать к рукам!»

— Лида, пойдем со мной в одно место.

Лидия испуганно округлила глаза.

— Нет, не пойду. Я знаю куда. Делайте, как хотите.

Лидия горячилась. Понимала, что Мишка прав, надо быть последовательной, но не могла преодолеть внутренней дрожи, поднявшейся при мысли о прямом доносе на мужа.

— Не пойду я, что угодно делайте со мной!

Мишка взял ее пальто, и подал ей на колени. Она сбросила пальто на пол. Он поднял его и снова настойчиво положил ей на колени:

— Ты должна пойти.

Пальто снова очутилось на полу.

— Ну, ладно, обойдемся и без тебя.

Оба оглянулись на дверь, в которую входил весь белый, как час назад Лидия, новый гость — Жорж в оленьей дохе.

Он тяжело дышал и удивленно осматривался: не ожидал увидеть Лидию на Незаметном в такую погоду.

— Тоже на производственное совещание приехала? Давайте начинать. Или я опоздал, вы уже кончили? — Он перевел взгляд на Мишку. — Что же вы делаете, старых служащих начинаете в шею гнать?

— Я ничего об этом не знаю.

— В чем дело, Жорж? — спросила Лидия.

— Перо вставили, вот в чем.

— Нет, серьезно, — сказал Мишка. — В чем дело?

— В том дело — не товарищ ты, а предатель. Не строй невинность. На ячейке кто ставил вопрос о смотрителях Нижнего и Верхнего? Потом, в том еще дело: гони монету, должок старый. Теперь я пришел к тебе, можешь гордиться. Как нарочно, проигрался в пух и вдребезги. Думал, завтра верну свои на разрезе, а тут вызывают в Главное управление и — пожалуйте бриться.

Мишка старался избежать насмешливых и вызывающих взглядов Жоржа: если бы тот потребовал десятую часть долга — не смог бы рассчитаться. Жорж продолжал:

— Жорка — парень свой, не откажет, а как дело коснется чего другого — в шею, вредный элемент. Так, что ли?

— Теперь не попрошу. А за старое, верно, надо крыть.

Жорж насторожился, чувствуя оскорбление:

— Это почему же?

— Потому. Сам знаешь.

Жорж растерялся, и Лидии стало жаль его. Перед ней стоял не тот удалый парень, которого она привыкла видеть — со смелыми блестящими глазами, вызывающим разворотом плеч.

Чтобы прекратить неприятный разговор, она поинтересовалась, чем же он думает заняться. Теперь, после такого размаха, вряд ли он сможет примириться с обыкновенным заработком старателя.

— Жорж не пропадет, не плачь, Лида. Есть слушок об одном местечке. Говорят — бешеное золото. Верхний не видал такого содержания.

Мишка сделал равнодушное лицо:

— Что за местечко?

— Даешь слово не болтать? Про Теркандинские ключи поговаривают. Тебе, как своему, бодайбинцу, говорю. А что ты нашего брата крыть начал — когда-нибудь об этом вспомним. Неважно.

— Можешь быть уверенным, я болтать не стану, но и тебе не советую. — Мишка сдвинул брови. — Вам таким туда и дорога, но вы поднимаете слухами прииски, вся масса хлынет за вами к черту в зубы. По-товарищески говорю — срыв делаете. Я слышал о твоей Терканде, о ней уже с лета шепчутся.

— Стараешься? — усмехнулся Жорж. — Конечно, на деляне стараться потруднее во сто раз. Сколько платят?

— Теперь жалованье нам с тобой одинаковое, — улыбнулся Мишка.

— Брось, Косолапый, тень наводить, и так смеркается рано. Пойдем-ка поищем свой фарт, который у нас Федор Иванович отнял. Самородки, говорят, по фунту — обыкновенная вещь. А где по фунту, там и на пять. — Жорж заблестел глазами и подмигнул. — Дернуть стопочку у тебя нет? Хотя у кого спрашиваю, — вспомнил он, — у партийного…

— Да, хвалиться нечем, спирта не держу.

— А все-таки как насчет должишка? Чую, что не получить. Зря топтал валенки. Пойдем дальше по приходу, где-нибудь подадут.

Жорж надел шапку. В его движениях и голосе сказывалась обида. Как только захлопнулась за ним дверь, Лидия бросилась к Мишке:

— Зря его уволили, парень может совсем закрутиться. На службе он был в узде хоть сколько-нибудь. Пропадет парень.

— Он и так пропал. Ты знаешь, что он творил? Ему полпуда золота не хватало на неделю. Взятки с левого и с правого брал, своих клиентов в богатые артели впихивал, с контрабандистами самыми известными — в обнимку, неправильную выработку допускал. Двоих задушило в забоях. Удивительно, как могут такие дела долго сходить с рук. Случайно вышло наружу. Хотели выслать в двадцать четыре часа.

Лидия качала головой, Мишка встрепенулся от ее молчаливого упрека:

— А я считаю, что меня надо взгреть за то, что я молчал. Он меня, помнишь, в артель совал к китайцам. По-твоему, не по-товарищески? Но понимаешь — если человек считает ошибкой прежнюю жизнь, имеет он право по-новому смотреть? Вместе в орте, видишь ли, работали, вместе пропивали, родня огромная!