По обе стороны огня

Глава седьмая

Несколько дней Шатков ходил в безоружных охранниках. Гимназист не отставал от него, все время держал под колпаком. Шатков, когда Гимназист особенно надоедал ему, вместо того, чтобы вскипать, — такова ведь реакция нормального человека? — холодно и доброжелательно посмеивался:

— Если бы мне захотелось от тебя удрать, я бы давно удрал… Ты это хоть понимаешь, голова садовая? Но я-то не собираюсь никуда убегать. Передаю по слогам: не со-би-ра-юсь! Дошло до тебя, нет?

— Ежели ты побежишь, то все равно от меня не убежишь, я тебя прихлопну, — довольный собой, проговорил Гимназист. Он чувствовал свое превосходство над Шатковым. Безоружный Шатков был ему более приятен, чем вооруженный. И добавлял удовлетворенно: — Пристрелю за милую душу!

Это была несложная для Шаткова работа — сидеть на скамеечке и с ленивым видом рассматривать людей, подставлять свое лицо осеннему солнышку — одно утешение, что в Москве и такого солнца нет, — но Шатков был недоволен собой; слишком медленно все идет, увяз он, никак не может выбраться из-под колпака. И дело не в Гимназисте, Гимназист — это тьфу, мелочь, но стоит только Шаткову из-за него высунуться — тут же прозвучит сигнал тревоги.

Можно, конечно, расколотить колпак одним ударом, но тогда все рассыплется, черепки покатятся в разные стороны, их невозможно будет собрать, — и в таком разе все придется начинать снова и, вполне возможно, не Шаткову уже, а другому человеку…

«Терпенье и труд все перетрут». Недаром на Руси издавна в ходу была такая поговорка. Шатков ждал не напрасно.

Ранним утром — хмурым, беспокойным, грязноватым, на ветках деревьев, словно вата, висели ошмотья тяжелого, никотинового цвета, тумана, земля была мокрой, скользкой, холодной, — Шаткова разбудил Гимназист:

— Подъем!

Шатков не спал, Гимназист мог его и не будить, но он сделал вид, что сладко спит, не открывая глаз, зевнул, потянулся и только потом рывком сбросил ноги с койки.

— Что за пожар?

— А спать ты горазд, однако…

— Есть слабость, — согласился с Гимназистом Шатков. — Ну и чего? Что случилось?

— Выезжаем, — коротко пояснил Гимназист. — На зарядку становись!

Было слышно, как где-то далеко в порту тревожно звучат теплоходные гудки.

— Там что, катастрофа? — обеспокоился Шатков. — Очередной «Адмирал Нахимов»?

— Нас это не касается!

На улице теплоходные гудки звучали тише и суше, чем в помещении, — происходила некая трансформация звука, — и Шатков понял: никакой тревоги, обычные звуковые предупреждения в тумане — суда должны слышать друг друга.

Молча сели в машину. Из николаевского поместья выехала целая кавалькада.

Дорога была забита туманом, в некоторых местах пришлось включать фары и тянуться еле-еле — ведь какой-нибудь дурак мог выскочить на дорогу и угодить под радиатор. Дурака, конечно, можно было и задавить — Николаев мог себе позволить такое, — но тогда пришлось бы объясняться с милицией, с ротозеями, которые не преминут нахлынуть из тумана толпами, а лишняя реклама была Николаеву ни к чему, да и спешить ему, похоже, было некуда, поскольку он знал — когда ни приедет, будет желанным гостем, поэтому машины и плелись кое-как…

Не прошло и часа, как пересекли городскую черту и по обочинам дороги поплыли добротные сельские дома, грядки за проволочными заборами, которые всегда что-нибудь дают трудолюбивому хозяину — то морковку, то репу, то пахучую травку под названием тархун. Туман вскоре разредился, и Шатков понял: поднимаются в горы, горный воздух оттеснил ватные слои к морю, не дал им вползти в ущелья; вскоре совсем стало светло, дорога сделалась узкой, опасной.

Переехали через полуразваленный деревянный мосток, перекинутый с одного берега горной речушки на другой, под колесами машин захрустели камни. Метров через двести уперлись в железную слегу, перегородившую дорогу. Откуда-то из-под земли выскочил угрюмый нечесаный мужик, недовольным заспанным взглядом окинул автоколонну и молча поднял слегу.

Не поворачивая головы, Шатков скосил глаза и неожиданно для себя увидел ручной армейский пулемет, прислоненный к дубовому стволу, подумал о том, что если воины — регулярное подразделение, — вздумают брать эту дорогу, то могут понести потери. «Метров через двести, максимум через триста должен быть еще один пикет», — подумал он.

Шатков ошибся ненамного — второй пикет находился в полукилометре от первого, на стыке разбитого каменистого проселка, заросшего ежевикой, по которому они ехали, и современной асфальтовой новенькой трассы. Там стояла полосатая будка, из которой выглянул прапорщик в мокрой полевой фуражке. Увидев машину Николаева, прапорщик молча поднес руку к козырьку, приветствуя кавалькаду.

Николаев, сидя в передней машине, в ответ приложил пальцы к щегольской докторской шляпе.

Эта дорога была военной. Посты на ней охранялись своими людьми — контрактниками. В следующей будке также находился прапорщик. Шатков подумал, что дорога эта явно ведет на военные склады, и был прав.

Через полчаса асфальтовая полоса уперлась в высокий железный забор. Ворота открылись, навстречу николаевской машине неспешно двинулся сухощавый молодой генерал-майор. Шатков отвел от него глаза (лицо этого генерала было ему знакомо, он видел его на фотоснимках в самых разных ракурсах) и подумал о том, что предположения сбываются и, к сожалению, они самые худшие из тех, что могут быть.

Этот генерал не был местным, он приехал из Москвы, и сколько еще генералов стояло за ним — не знал никто…

Складской двор был широким, в скалах справа и слева виднелись ворота — были врезаны прямо в камень. За воротами находились пещеры, там военные хранили оружие — самое новое, само современное, какого, может быть, ни в одной стране еще и нет.

Стало ясно, зачем приехал сюда Николаев. Он будет покупать оружие. Потом переправит его на юг, в Закавказье, если понадобится — загонит и в Среднюю Азию, в Таджикистан, где давно уже полыхает огонь.

Шатков почувствовал, что у него легкая судорога стянула лицо: прапорщики в Афганистане тоже приторговывали оружием — карабинами, пистолетами, гранатами, пулеметами, патронами, автоматами Калашникова, которые ценились моджахедами превыше всего, а потом из этих стволов успешно косили наших ребят. Прапорщики же под самую завязку отоваривались дешевыми магнитофонами и кожаными куртками пакистанского производства. Это были товары на крови.

Что же касается генерал-майора, который сейчас дружески пожимал руку Николаеву — фамилия его была Кравченко, — то такой генерал обладал куда большими правами, чем вороватые прапорщики, он мог продать целую армию и имел на это право подписи…

Из второй машины вышел Людоед, косо глянул на генерала, из багажника достал пачку рукавиц. Подошел к легковушке, в которой сидели Шатков и Гимназист, кинул рукавицы Гимназисту на колени. Приказал:

— Глобус, раздай.

— Все ясно, предстоят погрузочно-разгрузочные работы, — возвестил Гимназист и начал раздавать рукавицы.

Через двадцать минут к одной из железных дверей подъехали два пустых армейских грузовика. За рулем машин сидели прапорщики — оба раздобревшие, похожие друг на друга, как близнецы.

Со склада начали выносить ящики, мало чем отличающиеся от мебельных — на них не было даже армейской маркировки, обычной защитной окраски тоже не было, в такие ящики можно запечатывать все, что угодно, от холодильников до стиральных досок, но стоило только поднять хотя бы один ящик, как делалось понятно — в ящиках оружие и патроны. Шатков работал в паре с Гимназистом.

Гимназист стонал, охал, прогибался — ящики с патронами для него были тяжелы, а им все время попадались почему-то именно эти ящики, с патронами, словно бы их специально подсовывали два дюжих золотозубых грузчика в армейских телогрейках, Гимназист прогибался, внутри у него что-то несмазанно хрустело, скрипело, лицо съезжало набок, губы склеивались от пота.

— Это еще семечки, — просипел он в перерыве между двумя ящиками и рукавом отер лицо. — Плоды покрупнее впереди, когда приедем на наш склад…

Шатков промолчал, отвернулся в сторону, сделав вид, что устал. А он и действительно устал.

«Плоды покрупнее» не заставили себя ждать, — хотя, собственно, они не были плодами покрупнее, было все то же, все те же тяжелые ящики без маркировки. Просто Людоед загнал своих подопечных в кузова грузовиков, и они покинули военную базу. Место, куда они переместились, располагалось там же, в горах.

Шатков глянул на часы, покачал головой: ба-ба-ба, как стремительно несется время, казалось, они ехали совсем немного — перевели дух, вытерли пот со лба, а на самом деле ехали больше часа. Остановились они на круглой каменной площадке — не такой ухоженной, как у армейцев, но все-таки добротной, с вполне справным подъездом.

Этот склад был николаевский. Тот, который искали и не могли найти — прикрытый зеленью, с угрюмым каменным козырьком, деревья, маскировавшие склад, росли прямо из каменной плоти, расслаивая твердую старую породу своими корнями, трещины были кое-где предусмотрительно залиты цементом, от греха так, сказать, подальше, чтобы в один прекрасный момент не очутиться где-нибудь в земной глуби. Стало понятно, почему николаевский склад, когда его искали с воздуха, не нашли — он был очень хорошо прикрыт. И все подходы к нему, как и сама дорога, — тоже были надежно прикрыты сверху.

Да, к этому складу надо было знать дорогу, найти его с «чистого листа» — вещь практически невыполнимая, можно только нарваться на неприятность где-нибудь у слеги, безобидно перегораживающей въезд в заповедник, и ничего не сделать, только голову свою сложить, поскольку за слегой, в гнезде, обязательно будет лежать бородатый мужик с пулеметом.

Но все равно начало было хорошее, Шатков мог считать свою задачу наполовину выполненной: ему удалось без особых осложнений побывать на частном оружейном складе богатого человека Николаева…

Когда возвращались, Шатков, совмещая скорость со временем, пытался определить, сколько же километров отделяют склад от города. По местным понятиям, где земля заселена густо, выходило много — что-то около шестидесяти километров. Шатков понимал, что следующая задача, стоящая перед ним, — это возврат на николаевские склады. Надо было сделать все, чтобы вернуться обратно, осмотреть их.

От усталости у него мелко дрожали руки, болели ноги, не держали даже чайную ложку — выпадала, — вернувшись на николаевское подворье, они захотели с Гимназистом выпить чаю, и не смогли — так здорово наломались.

— Прошли спать, — хриплым шепотом скомандовал Гимназист. — Полтора часа хорошего сна, и мы будем как огурчики.

— Ничего себе… зеленые, в пупырышках. — У Шаткова от усталости тоже пропал голос, даже шепота не было — лишь дырявое незнакомое сипенье, слова смятые, чужие, не его.

В усталом мозгу все плыло.

Надо обязательно достать карту. Это задача номер один. Шатков засек сторону, с которой они въезжали в город, засек два поворота — последние перед выездом на трассу, которая и привела их в город, у него есть время, которое они находились в пути, и есть средняя скорость движения — дальше дело мозгов, интуиции, хватки… В общем, ловкость рук и никакого мошенства.