По обе стороны огня

— А по образованию ты кто? — спросил Адмирал и тут же смущенно помотал ладонью около рта. — Про образование мы уже говорили… — И словно бы отвечая на немой вопрос Шаткова: «Зачем все эти сведения?», как-то обиженно, по-детски незащищенно приподнял плечи: — Да интересно мне все это. Интересно человека незнакомого встретить, интересно понять, чем он дышит, что он знает… Закис я тут совсем, закис! — неожиданно воскликнул Адмирал. — Сижу как сыч с подругой Тотошей и индюком Ваней… Разве это дело?

— А кино? Гастроли разные, концерты, — осторожно подал голос Шатков. — Тут же полно всяких певцов, чтецов, танцоров — народа много съезжается.

— Не люблю я гастролеров, — сморщился Адмирал. — Не искусство вовсе это, а жеванина… Халтура. Единственное отдохновение, — он сделал манерный жест и поклонился в сторону магнитофона, — музыка! Что бы я делал тут без нее? Пифагор считал, что музыка является универсальным средством гигиены тела и духа, он тысячу раз прав, старина Пифагор. Если бы не музыка, я бы давно умываться перестал. Такая моя жизнь… Николаева сегодня еще не видел?

— Нет.

— Уехал куда-то поутру. С охраной. Взял трех человек с собой и укатил.

— А чего ему охраняться-то? Кого бояться?

— Как знать, как знать… — неопределенно проговорил Адмирал. — То, что он тебя выпустил, — признак хороший. Значит, грехов на тебе нет. Скорее всего, он тебя к себе в охрану возьмет.

— Да не прошусь я в охрану. Нет у меня такой надобности.

— Все равно, если предложит — не отказывайся. — Адмирал предупреждающе покрутил в воздухе рукой. — Не то… Николаев не любит, когда его не слушают. Смотри!

— Понял. — Шатков усмехнулся. — Давайте лучше о музыке.

— А что музыка? Что музыка! Никто, ни один человек на белом свете не знает, почему мы ее любим.

— Музыка, как водка, снимает стресс.

— Как лекарство, — уточнил Адмирал. Он говорил еще что-то, о трех основных ладах музыки, но Шатков уже не слышал его — распахнулись ворота, и во двор стремительно внеслись две машины, две иномарки, остановились у крыльца.

— Во, шеф приехал, — прекратив разглагольствования, произнес Адмирал. — Ты, если разговор будет, особенно не ершись, иначе Николаев тебя в бараний рог скрутит.

— За мной — Москва! — нарочито патетически произнес Шатков.

— А за Николаевым — Лондон.

— Да ну!

— Вот тебе и ну. Даже если он захочет тебя сжечь живьем и вот тут, во дворе, сотворит факелок — Москва ему ничего не сделает. Николаев есть Николаев, и этим все сказано.

Шатков вспомнил все, что знал о Николаеве, лицо его невольно сделалось угрюмым, на щеках шевельнулись желваки, и он согласно кивнул.

Через час у Шаткова состоялся разговор с Николаевым.

— Москва не чешется и не телится, — сказал тот Шаткову. — Тугодумные очень ребята у вас там… Посидишь пока у меня, на моих харчах. В подвал определять не буду — там темно, пылью пахнет, поможешь мужикам в охране. Хозяйство у меня большое, как у командира дивизии, — Николаев широко обвел рукой пространство (знакомый жест сильного человека), холодно и пристально посмотрел на Шаткова: — Согласен?

— Да! — не колеблясь ответил Шатков. Собственно, цели на промежуточном этапе он достиг — добрался до Николаева и пристроился у него под боком, а будет он сидеть в подвале или с колотушкой бегать по территории этой роскошной дачи — дело десятое.