По обе стороны огня

— Что-то разговор у нас зациклился на одном: ты меня уважаешь или нет? — Второй гость — тот, который был похож на тумбочку, — невесело усмехнулся.

— Напрасно, напрасно так, — с нажимом произнес Николаев и, сурово поглядев на Шаткова, с помелом суетящегося у мангала (Шаткову было поручено сбивать дым с углей, и он старался вовсю), проговорил резко: — А ну, уйди отсюда!

— Чего так? — обиженно спросил Шатков.

— Разговаривать мешаешь! Встань в оцепление! Глобус, поменяйся с Пуговицей местами!

— Не доверяете, значит? — тихо, словно бы прислушиваясь к самому себе, к стуку собственного сердца, спросил Шатков. Хоть и вслушивался он в звук сердца, а сердца не услышал.

— Пока не знаю… — ответил Николаев. Напрасно он так ответил, лучше бы не отвечал вообще — перед гостями сразу нарисовался колеблющийся человек. — Не решил еще, — хмуро добавил Николаев.

Шатков послушно откатился в заросли, поменялся местами с Гимназистом, подивился про себя: когда же его успели окрестить Пуговицей?

Понятно, что Николаев хочет от этих грузинцев-армян-чеченов: чтобы торговались они поменьше, а заплатили побольше, и обязательно баксами, но «высокие» гости оказались орешками крепкими, на совесть нажимают, на сыновий долг Николаева перед народом, к которому тот не имеет никакого отношения. Ничего конечно же у братьев-грузинцев не выйдет. Что же касается Шаткова, то ему на все эти патриотические разговоры наплевать, главное для него узнать, с какого склада пойдет оружие, с того, о котором он уже знает или с какого-то другого? Если с другого, то где этот склад расположен и вообще сколько таких складов у Николаева?

Над жесткими пожелтевшими листьями кустов вилась какая-то странная тля с немощными прозрачными крылышками, которые как-то ангельски, очень тихо светились: над кустом буквально поднималось ласковое зарево, когда тля перелетала с ветки на ветку.

Шатков оттянулся со своего места чуть дальше — слишком противно было стоять рядом с тлей, заметил невдалеке полянку — в просвете между кустами дорого заиграла изумрудными тонами молодая зелень, хотел было переместиться на эту зелень, как вдруг перед ним возник, словно бы вытаяв из-под земли, Людоед.

— Чего надо? — грубо спросил Людоед.

— Хочу поменять дислокацию.

— Стой там, где тебе сказали, не дергайся! — Людоед недобро глянул на Шаткова и вновь пропал — так же колдовски незаметно, как и появился. Шатков не удержался, озадаченно покачал головой: шаманство какое-то…

Минут через двадцать мимо него прошел Николаев с гостями.

— Шампанское лучше всего пить на той вон романтической полянке, — Николаев показал фужером на зеленеющий прогал, — она всегда зеленая. Растет там какая-то особая трава, которой в Крыму больше нет нигде, только здесь. А шашлыки лучше есть там, где мы были, — Николаев повел головой назад и игриво покачал головой, походка у него сделалась танцующей. — Шашлыки-машлыки, зелень-мелень, еще будет холодный барашек в ореховом соусе… Каково, господа?

Следом за Николаевым толстяк в кепке «феррари» тащил ящик с шампанским.

— В общем, вы напрасно, господа, упираетесь. — Николаев вздохнул, щелкнул пальцами, подзывая к себе Шаткова: — Следуй за мной! — потом вновь обратился к гостям: — Никто дешевле меня товар вам не продаст — это первое, второе — не надо оперировать таким святым понятием, как народ. Святых понятий в бизнесе вообще нет.

Гость, который был похож на тумбочку, остановился, поднял указательный палец, намереваясь произнести что-то назидательное, но Николаев ткнул фужером шампанского вперед:

— Прошу!

Зубы у низенького обнажались, он сделался злым — вот-вот укусит, но Николаев вновь не дал ему ничего сказать, опять ткнул фужером перед собой:

— Прошу!

Так они и проследовали на поляну, впереди гости, за ними Николаев, потом толстяк с шампанским. Замыкающим шел Шатков.

На зеленой поляне, ровно посредине, стояло два позаимствованных в какой-то забегаловке стола. Толстяк, кряхтя, подковылял к столам и с громким стеклянным звяканьем опустил около них ящик.

— Осторожно! — предупредил его Николаев. — У нас еще один гость присутствует на торжестве, — он ткнул фужером вниз. — Не повреди ему уши! — Не сдержавшись, Николаев рассмеялся, шутка ему понравилась. — Только в отличие от нас с вами он не любит шампанского…

Гости невольно попятились от столов. Внизу, на ярком зеленом ковре, лежала человеческая голова. Отрубленная.

Но нет — не отрубленная, голова была жива, она мигнула один раз, другой — в глаза закопанному по самый подбородок человеку попал сор, принесенный «высокими» гостями.

— Кто это? — сдавленным голосом спросил гость, который был постарше и повыше ростом.

— Клиент, — односложно пояснил Николаев, но односложного пояснения оказалось недостаточно, и Николаев добавил: — Упрямый клиент. Обещал одно, подписывал другое, деньги платил третьи, а итог был четвертым. Ничего у него не совмещалось… Как у нас с вами. Вот теперь рассчитывается. За все разом. — Николаев вновь потыкал фужером вниз.

Голова вновь мигнула глазами. Это был Корреспондент. Рот Корреспондента был плотно сжат. Шатков определил: забит какой-то гадостью и заклеен изнутри. Людоед, находившийся рядом, следил, чтобы Корреспондент, закопанный в землю, не задохнулся раньше времени.

«Эх, Семенов, Семенов, — немо прошептал Шатков. — Что же ты, друг, не уберегся!» Николаев, словно бы услышав шепот, строго поглядел на Шаткова. Выходит, телеграмма, которую послал Шатков насчет Николаева, не поспела.

А с другой стороны, если бы и поспела, то что может сделать местная служба государственной безопасности? Поднять в воздух вертолеты? Пригнать из Севастополя подводную лодку, вооруженную баллистическим ракетами? Спустить с горы лавину жаждущих действия пенсионеров, чтобы они накинули на эту поляну сеть? Шатков гулко сглотнул слюну, кадык у него костяно стукнул, в горле что-то заскрипело — Шаткову сделалось холодно, страшно.

Если он сейчас бросится на выручку Семенову, то ничего не сделает — Семенова не спасет и сам завалится. Шансов выкрутиться у него не будет ни одного…

— Мужик оказался упрямый, пришлось малость прикопать, — сказал Николаев. — Надо полагать, это его немного образумит. — Он подошел к голове, наклонился. — А? Или не образумит? Может, господина угостить шампанским? А? Нет, говорящая голова шампанское не пьет. Головящая горова, — проговорил Николаев, вспомнив давнюю шутку известного сатирика.

Гости потрясенно молчали. Через несколько минут глава «делегации», тот, который был постарше и повыше ростом оправился, произнес бывалым тоном:

— Ну, у нас и не такое бывает!

— Я знаю. Но у вас другое… У вас — война!

— И что с ним будет? — спросил низенький и залпом выпил фужер шампанского — он действовал машинально, лицо у него потемнело. — С этим гражданином?

— Одумается — отпустим, не одумается, не внесет деньги в кассу… — Николаев оглянулся, приказал толстяку в кепке «феррари»: — Еще шампанского! — вздохнул: — А если не внесет деньги в кассу, не повинится — худо тогда будет…

— А что именно худо? — обеспокоенно покрутил головой глава «делегации», фокус с человеком, зарытым в землю, ему явно не понравился.

— Придумаем что-нибудь. Может быть, даже сегодня.

— Убьете?

— Ну, это слишком примитивно… Мы в книжке что-нибудь вычитаем, и накажем по готовому рецепту. Чтоб самим ничего не сочинять. Знаете, есть такая книжная серия «Жизнь замечательных людей» называется? Очень много чего полезного в ней имеется. И как из человека суп сварить, и как отбивную из него приготовить, и как сочные котлеты на пару, под крышечкой, произвести. В «Жизни замечательных людей» есть все. Как в Греции. Если нужны еще пояснения — готов продолжить. — Николаев подставил фужер под шампанское, толстяк ему поспешно налил и отодвинулся назад в тень.

Шатков даже не заметил, куда он делся, не до того было, на его месте появился Гимназист с бледным напряженным лицом — видать, понимал свою ответственность, Николаев сделал шаг к закопанному человеку и прогнувшись всем корпусом вперед, чтобы не забрызгать себе начищенные до блеска башмаки, вылил шампанское на голову Корреспондента. Стряхнул несколько оставшихся капель.

— Мы люди добрые, гуманные, — объяснил он, — сами пьем и другим даем выпить.

Было скрыто в этом что-то такое, что не укладывалось в голове, нереальное, освещенное таинственным недобрым сиянием, — с этой шаманской зеленью, от которой дурно пахло, с мрачными срезами гор, поросших жестким кустарником, с шампанским и дешевой игрой богатого человека, — Шатков почувствовал, что его ведет в сторону, будто он попал в стремнину бурной реки, голова кружится, а под кадыком поскрипывает резко, вышибая сыпь на коже, что-то колючее, все тело прошиб озноб.

Шатков с силой провел себя ладонью по лицу, потряс головой, стараясь, чтобы этого движения не заметил Николаев.

Достав из ящика бутылку, которая показалась кислой, бракованной, Николаев целиком вылил ее на голову Корреспондента. Опустошенную посуду откинул в сторону.

— Если уж на то пошло, — мы люди щедрые, — объявил он и обхватив главу «делегации» рукою за плечи, повел его в сторону, к деревьям.

О чем они там говорили, не было слышно, можно было только догадываться, глядя на лица. Гости оказались неуступчивыми, и тогда Николаев, показав пальцем на вкопанного Корреспондента, пощелкал пальцами.

— Теперь пора отведать и шашлыков…

Тот, который был повыше — глава «делегации», — чуть ли не бегом припустил на соседнюю поляну, маленький также спешно последовал за ним, на ходу зажимая рот ладонью — его, как и Шаткова, тоже чуть не вырвало.

— А деньги? Как же с деньгами, которые он вам задолжал? — спросил минут через двадцать глава «делегации» — он еле-еле пришел в себя от увиденного, выпил несколько стопок водки, есть же пока ничего не мог — еда не лезла в горло.

Николаев усмехнулся, проговорил медленно, жестко чеканя слова:

— Я эти деньги ему простил.

Своего Николаев добился — приезжие выложили за партию автоматов Калашникова столько, сколько он хотел — никакие разговоры насчет родного народа, земли, которую надо защищать, веры, Бога, сыновьего долга и тому подобное не помогли.

Теперь Шатков точно знал, зачем Николаев пригласил его на поляну казни — завтра должен наступить его день. В крайнем случае послезавтра — и то, если ему очень повезет…