По обе стороны огня

На улице машину вымыл, гниль, трещины, дыры залепил пластилином, который прежний водитель держал под кожухом мотора, под верхней крышкой — хорошо знал человек, что пластилин в шоферском деле — штука нужная и важная, и широко пользовался им. Шатков увидел много старых заделов, — расходовал Шатков пластилин экономно, стараясь, чтобы его хватило на все, ржавь, выползшую наверх, тоже подретушировал пластилином.

Подъехав к воротам, он дал сигнал охраннику — Семерке, уставившемуся на него с недоуменным взглядом, выкрикнул, стараясь, чтобы выкрик прозвучал командно, сделался пропуском:

— Отворяй! Мне машину надо опробовать… По приказу Людоеда. Сделаю круг и вернусь.

Услышав имя Людоеда, Семерка неохотно открыл ворота. Шатков неторопливо отъехал от усадьбы, намертво запоминая все, что попадалось по пути, — заборы и дома, цвет их, номера, прибитые к воротам, — это была богатая часть города, каждый дом выглядел крепостью, — миновал два квартала, повернул, потом снова сделал поворот и остановился у телефонной будки.

Трубка у аппарата была обрезана, гофрированный шланг вяло болтался, подрагивая на ветру, Шатков выругался и поехал дальше.

Телефон работал лишь в четвертой будке, Шатков позвонил Игорю Кононенко, трубку держал у уха долго — гудки были длинными, сиротливыми: дом без хозяина действительно был сиротским. Шатков покусал зубами губу, соображая, потом повесил трубку — звонить Кононенко было бесполезно… Шатков помчался назад, выжимая из жигуленка все, что только можно было выжать, отметил, что силы у машины есть, мотор тянет хорошо, и про себя поблагодарил людей, которые собирали когда-то автомобиль.

У ворот Шаткова ждал Людоед. Поиграл желваками — они у него вздувались под кожей, будто два железных кулака, спросил угрюмо:

— Куда ездил?

— Машину-то опробовать надо, — Шатков сделал вид, что недоверие Людоеда задело его. — Не в курятнике же у Адмирала я должен пробный объезд делать?

— Значит, так. Еще один такой выброс газа, и ни машина, ни что иное тебе уже больше никогда не понадобятся. Даже одежда не будет нужна. Предупреждать я больше не буду, — желваки на лице Людоеда опали. — Намотал на ус?

— Намотал, — угрюмо пробормотал Шатков. — Ну а такие вещи, как увольнительные, мне что, не положены? Даже в армии есть увольнительные, а тут нет. Человек же я!

— Будут тебе увольнительные. С добавкой, чтобы больше не просился. — Людоед усмехнулся, глаза у него посветлели, Шатков не понял, к добру это или не к добру, напрягся, ожидая, что же скажет Людоед, но Людоед ничего больше не произнес, только издевательски пожевал губами и выдохнул сквозь зубы: — Челове-ек…

Краем глаза Шатков заметил, что Семерка тоже напрягся, сунул руку за пазуху — он на всякий случай решил подстраховать Людоеда, и, пока разговор не закончился, не вынимал руки, держал пальцы на рукояти пистолета.

Шатков загнал машину в сарай, подумал о том, что проверку по автомобильной части он выдержал — оживил машину, на которой был поставлен крест… Вот только кто на ней будет ездить? Не Николаев же! У Николаева под рукой несколько иномарок. И Людоед ездит на иномарке.

Но «жигули» тоже хорошая машина, отлаженный обкатанный «жигуль» не уступит иномарке. Как-то на Кубе Шатков наблюдал проезд Фиделя по городу — впереди, плотно втыкаясь в узкую улочку, шли два жигуленка с опущенными окнами — в машинах сидели бравые автоматчики, стволы «калашниковых» подняты вверх, затворы на боевом взводе, пальцы готовно застыли на спусковых крючках. Позади, прикрывая машину Фиделя, также шли два жигуленка.

Неожиданно первые машины резко, вмиг набрав оглушающую скорость, будто самолеты, рванулись вперед, перегородили вход и выход поперечной узкой улочке, подождали главную машину, снова двинулись дальше. Шатков подивился резвости жигулей — очень уж слаженно и мощно они действовали, движки у этих небольших машин были отлажены, как часы, родные российские жигулята могли дать фору любой иномарке…

В сарае Шатков открыл капот машины, на бумажке нацарапал номер мотора и номер кузова, спрятал в карман — туда, где уже лежали пакетики с пуговицами и волосами.

Суетиться, спешить, проявлять озабоченность было нельзя, Шаткову оставалось одно — ждать. Как там гласит старая заповедь аппетитных дворовых девочек? Главное — не суетиться под клиентом…