Молодой Александр

ФИЛОКРАТОВ МИР

Быстрые действия Александра во Фракии успешно укрепили тыл Македонии, пока Филипп продолжал кампанию вокруг Пропонтиды (Мраморного моря). Он перебрался в этот район ранее, в 340 году до н. э. Афинские клерухи, или поселенцы в Херсонесе, беспокоили его союзника Кардию и совершали набеги на территорию, контролируемую Македонией, что усиливало враждебность между царем и Афинами. Этот антагонизм вынудил Филиппа пройти со своим еще молодым флотом, вероятно перевозившим осадные орудия, вдоль херсонесского побережья[469]. С обеих сторон сквозило недоверие. Филократов мир висел на волоске.

Насколько нам известно, вскоре после этого Филипп направил афинянам открытое письмо, в котором сообщал о своем недовольстве положением дел[470]. В послании он жаловался на недавнее поведение афинян и заявлял: «Вы не должны удивляться длине письма, ибо у меня много обвинений, которые я нахожу важными, и есть необходимость изложить их все ясно и откровенно»[471]. Среди «обвинений» в нарушении условий договора о мире значились также похищение Никия, македонского посланника, не утихающий спор о владении эгейским островом Галоннес и недавние события в Херсонесе, где Амфилох, один из послов Филиппа, был заключен в тюрьму и подвергнут пыткам. Ходили слухи об афинском посольстве в Персию, целью которого было спровоцировать ее на войну с Македонией. Но «венцом абсурда», по выражению Филиппа, стал отказ афинян начать новые переговоры о перспективах внесения поправок в мирный договор. Письмо Филиппа деловитое, дипломатичное, но за тщательно подобранными фразами чувствуется тень огромной силы. Послание заканчивается зловещим абзацем: «Таковы мои жалобы. Поскольку вы были агрессорами и, благодаря моей выдержке, продолжаете совершать нападки на мои интересы и причиняете мне весь вред, который в ваших силах, я буду защищаться, справедливость на моей стороне, и, призывая богов в свидетели, я доведу мой спор с вами до конца»[472].

Мирное соглашение 346 года до н. э. начало разваливаться вскоре после окончания Третьей Священной войны. Несколько лет спустя Филипп отправил в Афины посольство во главе со своим другом Пифоном из Византия, чтобы предложить изменения к договору с возможностью его распространения на другие греческие города-государства и построение Общего мира. Эсхин поддержал эту идею, но Демосфен и его сторонники опасались доверять словам царя, и посольство получило отказ[473].

Вскоре Филократа обвинили в получении взяток от Филиппа во время предыдущих посольств в Пеллу. Он сбежал до того, как дело было передано в суд, что многие восприняли как доказательство вины. Аналогичное обвинение в измене было выдвинуто против Эсхина, кампанию против которого возглавил Демосфен, но Эсхину удалось оправдаться, пусть и с малым перевесом в 30 голосов. Это была пиррова победа, резко ослабившая его политическое влияние, хотя он оставался сторонником мира до конца своей карьеры[474].

Таким образом, в конце 340-х годов до н. э. в Афинах возобладали антимакедонские настроения, что сделало Демосфена, теперь уже ведущего оратора города, повелителем общественного мнения[475]. Он дистанцировался от мирного договора вскоре после его заключения и рассматривал это соглашение как временный перерыв перед возобновлением военных действий[476]. И снова Пникс содрогнулся от пламенных тирад Демосфена против Филиппа, оратор обвинял своих сограждан в том, что они подобны людям, которые выпили слишком много сока мандрагоры, оцепенели и не желают действовать[477]. Филипп, утверждал он, уже находится в состоянии войны с Афинами. Демосфен привлек внимание народного собрания Афин к растущему числу случаев, по его мнению, демонстрирующих имперские амбиции Филиппа. Он упоминал вмешательство македонского царя в дела многих греческих городов-государств, включая Мегару, Мессению, Элиду и Эвбею. Македонское влияние, утверждал Демосфен, распространяется, как заразная болезнь, захватывая даже тех, кто считал, что находится на безопасном расстоянии[478]. Но самым тревожным было развитие событий в районе Херсонеса и его окрестностей на побережье Черного моря.

Демосфен уже понял, что Филипп слишком силен, чтобы сражаться против него в одиночку. В 341 году до н. э. в речи, известной как Третья филиппика, он призвал афинян во имя победы сплотить другие греческие города и возглавить их союз. Филипп, по его словам, был «не только негреком и не родственником греков, но даже не варваром из страны, имя которой можно было бы назвать с честью, а всего лишь злобным негодяем из Македонии»[479]. Всех, кто выступает за такого царя, Демосфен обвинил в коррупции, заявив, что «лучше тысячу раз умереть, чем пресмыкаться перед Филиппом»[480]. Он носился по Греции и путешествовал по Эгейскому морю, пытаясь заручиться поддержкой. В одну из поездок он посетил Византий, будущий Константинополь (современный Стамбул)[481]. Отношения афинян с жителями Византия испортились после Союзнической войны 350-х годов, когда они последовательно восставали против Второго Афинского союза. С тех пор Византий вместе с другими городами региона перешел на сторону Филиппа. Но Демосфен сумел сыграть на опасениях по поводу растущей власти македонского царя. Впоследствии жители Византия разорвали союз с Македонией, и Афинское народное собрание послало 40 кораблей под командованием Хареса, чтобы помочь сопротивлению в районе Херсонеса и Пропонтиды[482].

Перинф, один из ближайших союзников Византия, был первым городом, который осадил Филипп в начале лета 340 года до н. э.[483] Поселение занимало узкую скалистую горловину, окруженную морем и связанную с материком перешейком шириной всего 200 метров. Сегодня античный Перинф идентифицирован как Гераклея Мраморноморская в европейской части Турции. Среди современных построек сохранились лишь несколько сегментов двух стен, некогда окружавших город: одна защищала цитадель и акрополь, другая – нижний город. У Перинфа были две природные гавани, так что жители могли получать запасы с моря[484]. Уверенность горожан в надежности обороны означала, что даже золото Филиппа не могло перебраться через их стены. Тем не менее они, должно быть, со страхом следили за приближением македонской армии: 30 тысяч человек с множеством осадных машин заполнили подступы к городу с суши, причем эти войска только что одержали победу над фракийцами. В Перинфе наверняка знали о судьбе тех, кто сопротивлялся Филиппу, особенно об участи жителей Олинфа. Диодор, судя по всему, опирался на историю IV века до н. э., написанную Эфором, в своем детальном описании хода событий, которые стали переломным моментом в истории античных войн[485]. Историк Гай Гриффит называет это первой великой осадой македонской эпохи[486].

По прибытии инженерный корпус Филиппа начал собирать огромное количество осадной техники. Тараны, размещенные в деревянных корпусах, были должным образом смонтированы и, подобно гигантским черепахам, двинулись к городским воротам. Наготове были штурмовые лестницы, а осадные башни, высота которых, по преданию, составляла 80 локтей (около 37 метров), отбрасывали тень на городские стены. Они возвышались над укреплениями Перинфа, позволяя опытным лучникам, пращникам и стрелкам из тяжелых орудий воображать себя Аполлонами, мечущими во врага пламенные стрелы с небес. Не менее усердно трудились под землей инженеры Филиппа. Перед саперами стояла непростая задача – подорвать стены и башни. Если копать слишком мелко, туннель мог бы обрушиться на землекопов; слишком глубоко – им не удалось бы обрушить конструкции наверху.

Усилия македонян вскоре начали приносить плоды, и часть Истмийской стены была снесена. Однако нападающим помешали перинфяне, которым удалось возвести вторую, вспомогательную стену. Защитников города поддерживали жители Византия, которые по морю доставляли в осажденный город припасы. Флот Филиппа был слишком мал, чтобы помешать этому. Не разочарованные первым провалом, македоняне готовились к новому прорыву на суше. Воины были разделены на отряды и атаковали город поочередно, день за днем, ночь за ночью[487]. У защитников такой передышки не было, ресурсы их врага казались безграничными. Новости о кампании Филиппа вскоре распространились по Пропонтиде и Азии. Великого царя Артаксеркса III (Оха) также все больше беспокоили известия о растущей власти македонского царя, и он написал прибрежным сатрапам, чтобы они прислали подкрепление осажденным[488]. В упорстве перинфяне и их союзники не уступали македонянам, и мрачная изматывающая схватка продолжалась. Филипп поддерживал боевой дух своих людей, суля богатые награды: «Надежда на прибыль укрепляла их дух перед лицом опасности»[489]. Когда в стенах удавалось пробить брешь, катапульты, выпускавшие титанического размера стрелы, помогали расчищать проходы сквозь укрепления. Отряд сомкнувших ряды воинов, скорее всего пеших Спутников – элитного пехотного корпуса Филиппа, – прорвался в город. Завязалась жестокая рукопашная схватка. Вскоре тела павших грудами лежали на улицах. С колоссальным трудом и тяжелыми боями македонянам все же удалось преодолеть вторую Истмийскую стену, но теперь на помощь защитникам города пришла его планировка. Дома стояли тесно друг к другу, ярус за ярусом поднимаясь к акрополю, словно гигантский амфитеатр. Всякий раз, когда македоняне пробивали оборону, жители Перинфа блокировали переулки и использовали самый нижний ряд домов в качестве следующей импровизированной городской стены. Осада затягивалась, и конца ей не было видно.

К осени 340 года до н. э., примерно в то же время, когда Александр впервые стал наместником отца, Филипп принял решение распространить военные операции вдоль побережья. Он разделил армию, послав отряд на восток для нападения на Селимбрию (современный Силиври, Турция), а сам отправился с другим значительным войском на Византий[490]. Именно на фоне всех этих событий наконец началась война между Македонией и Афинами. Точная хронология событий остается неясной – сведения противоречивы, – но именно дерзкая македонская миссия стала либо первым актом, либо причиной войны.

К этому времени нагруженные зерном суда с Черного моря собрались у северного устья Босфора, у мыса, известного как То Иерон, буквально «священное место»: там находился крупный религиозный комплекс, который когда-то занимал мыс Кавак на азиатском побережье Босфора[491]. Это было неприкосновенное место; одно из преданий приписывало основание святилища Ясону и аргонавтам, и поколения моряков собирались там, чтобы молиться Зевсу о попутных ветрах, надеясь на успешный проход по коварному фарватеру Босфора[492]. Афинский полководец Харес отвечал за защиту флотилии, но вскоре его отозвали на встречу с персидскими сатрапами. Вероятно, он полагал, что священный статус мыса и прикрывающие его боевые корабли сохранят всех в безопасности до его возвращения. Это легкомыслие обошлось слишком дорого. Филипп сразу же взял в руки инициативу. Он послал свой флот через проливы, чтобы захватить грузовые суда, но с первой попытки сделать это не удалось. Тогда он высадил специальный десант на азиатском берегу. Под покровом тьмы он предпринял молниеносную очную атаку и сумел захватить всю флотилию, насчитывавшую, согласно некоторым источникам, 230 кораблей. Он пощадил 50 человек, не имевших прямого отношения к афинянам, а остальных ограбил. При этом набег принес ему грузы на сумму 700 талантов и пленных – не исключено, что даже аргонавты гордились бы подобной вылазкой[493]. Позднее он оправдывал свои действия тем, что нуждался в кораблях и припасах для тех, кого осаждал в Селимбрии[494]. Получив катастрофические новости, афиняне разбили стелу, на который были записаны условия Филократова мира. Афины и Македония снова находились в состоянии войны.