Молодой Александр

К ДУНАЮ

После неудачи с осадой Перинфа, Селимбрии и Византия Филиппу нужно было восстановить боевой дух своих войск. Он выбрал целью скифов, обосновавшихся вокруг дельты Дуная и южнее, – с афинянами можно было разобраться позже, когда сложатся благоприятные обстоятельства. Однако, прежде чем двинуть армию на север, ему нужно было вывести флот из Пропонтиды. Филипп сделал это, следуя своей обычной манере. В руки врага попало письмо, адресованное Антипатру, находившемуся в Пелле. Там сообщалось, что Филипп направляется обратно во Фракию, чтобы подавить восстание, и Антипатр должен как можно скорее присоединиться к нему. «Фальшивые новости» отвлекли афинян, и они вывели свои боевые корабли из Пропонтиды. Воспользовавшись этим, македонские суда беспрепятственно ускользнули обратно в более безопасные воды[513].

Вероятный путь армии к прекраснотекущему Истру, или Дунаю, пролегал вдоль побережья Черного моря, которое греки когда-то называли «Негостеприимным». Но после того как путешественники знакомились с этими краями и колонизировали их, название смягчилось, и море превратилось в «Гостеприимное»: Эвксинский Понт[514]. Македонский флот миновал греческие города Аполлония Понтика (Созополь), Анхиал (Поморье) и Месемврия (Несебр), расположенные на далеко выступавших в море скалистых мысах – так цапли со стальными глазами замирают над водой, где кишит рыба. Сегодня это район интенсивной современной застройки, вдоль песчаных пляжей высятся жилые дома и отели. На веренице фонарных столбов вдоль современного шоссе гнездятся аисты, они прихорашиваются и наблюдают за прохожими с отрешенностью монахов-столпников. Филипп, вероятно, уже побывал в этом регионе ранее во время прежней фракийской кампании: вдоль побережья найдено некоторое количество македонских пращей, а ряд массовых захоронений под Аполлонией Понтикой может быть напрямую связан с военными действиями[515]. Полиэн, македонский писатель II века н. э., составивший книгу военных стратагем, упоминает неудачную осаду поселения, которое он называет Караэ. Судя по всему, это был черноморский город, но никаких подробностей неизвестно и идентифицировать его не удается[516].

Далее на север побережье современной Болгарии разделяет обширный лесистый массив Стара-Планина, берег поднимается, его восточная оконечность отрезана морем и представляет собой ряд опасных утесов. Нынешний город Варна (древний Одессос) лежит по другую сторону гор, на плато Франга. Знаменитый автор IV века н. э. по имени Иордан рассказывает захватывающую историю о том, как Одессос был оккупирован гетами (которых он считал прародителями готов) – одним из самых могущественных фракийских народов – во главе с местным царем Котеласом (Гудилой). По прибытии Филиппа из главных ворот вышло посольство жрецов, одетых в белое, играющих на арфах и распевающих гимны. Их бесстрашие перед откровенно превосходящими силами противника нервировало македонян[517]. Кровопролития удалось избежать благодаря дипломатии. Жители, видимо, пришли к разумному решению заплатить Филиппу за то, чтобы он двинулся дальше, не причиняя им бед[518].

Регион к северу от Одессоса, простирающийся до Дуная, сейчас называется Добруджа и разделен между Болгарией и Румынией. Это плоский малонаселенный край. Зимой плодородный чернозем поглощает любой свет, делая ночи исключительно темными. Стаи ворон садятся на обнаженные ветви деревьев, подобно зловещей заколдованной листве, каркают и хлопают крыльями во влажном утреннем воздухе. Даже в весенние и летние месяцы тут трудно избавиться от ощущения изоляции. Отчасти такое восприятие региона сформировано римским поэтом Овидием. Его сослали сюда в 8 году н. э. после того, как он навлек на себя гнев императора Августа. В городе Томы (Томис) – сегодня это румынская Констанца – он написал собрание стихов «Скорби», или «Скорбные элегии» (Tristia), и стихотворные «Письма с Понта» (Ex Ponto). В них он вверяет папирусу свое горе – унижение оттого, что его вырвали из круга друзей и поклонников и отправили в то место, о котором можно сказать: «Нет, счастливый сюда не забредет человек»[519]. Теперь его окружали некультурные местные жители: деревенские греки, скифы и геты – люди, у которых «голос свиреп, угрюмо лицо»[520]. Описание этого края Овидием передает глубокое чувство одиночества и затерянности: бесконечные зимы и варварские набеги на аванпост империи, тоскливый скрип повозки кочевника, время от времени нарушающий мрачную тишину над замерзшими водами Дуная. Для Овидия изгнание сюда было предельно похожим на смерть.

Филипп, человек гораздо более прагматичный, видел ценность этого региона. Урожай зерновых здесь был значительным, и, избавившись от скифов, царь, очевидно, хотел взять под контроль их торговлю. Дунай также представлял собой естественную преграду, которая помогла бы защитить север Фракии. С Филиппом прежде имел дело скифский царь Атей. Когда македоняне были заняты осадой Византия, он обратился к ним за помощью. Атею доставлял проблемы загадочный царь истриотов, вероятно живший в дельте Дуная[521]. Обещание усыновления, которое делало Филиппа наследником территории, удерживаемой скифами, должно было подсластить сделку. Филипп, всегда стремившийся расширить свое влияние, согласился и отправил отряд солдат на север, но тем временем царь истриотов умер, и Атей немедленно отказался от соглашения, македоняне получили отказ в оскорбительной форме. В послании Атея говорилось, что скифы превосходят македонян и никогда не просили их о помощи. Более того, у Атея уже есть сын, так что он не нуждается в другом наследнике. В ответ Филипп запросил средства для поддержки осады Византия. Учитывая плохой прием, оказанный его посланникам, большего от Атея ждать не приходилось. Однако и этого македоняне не получили. Зато грубость Атея послужила прекрасным поводом для новой кампании.

Филипп пытался как можно дольше скрывать свои замыслы от Атея. Он отправил вперед гонцов, чтобы объяснить кажущиеся враждебными действия его армии. Филипп якобы продвигался на север не для войны, а во имя выполнения религиозного долга. Во время осады Византия он пообещал установить бронзовую статую Геракла в устье Дуная и теперь намеревался исполнить свой обет. Но Атей не был так прост. Хитрый старый царь видел насквозь уловки Филиппа. Он ответил, что не позволит македонской армии войти на его земли, однако предложил поставить статую от имени Филиппа; а если они проигнорируют его распоряжения, он уничтожит статую и расплавит ее, чтобы сделать наконечники стрел. Македоняне шли дальше, не смущенные такими угрозами.

По мере приближения к противнику, должно быть, все чаще возникали разговоры о том, что ждет впереди. Скифы были грозными конными лучниками, женщины часто сражались вместе с мужчинами. Ходили слухи, что они пьют из черепов своих врагов и очищаются, вдыхая дым от конопли, который заставляет их завывать от восторга. Они были любителями кислого кобыльего молока, варварами в штанах, но прославленными воинами. Тем, кто читал Геродота, знакомы рассказы о великом персидском царе Дарии I. Он вторгся в Скифию в 513 году до н. э., но не смог вступить в бой с противником. Отряды скифов просто увлекали персов все дальше в пустыню, совершая короткие набеги всякий раз, когда появлялась возможность. В конце концов Дарий вынужден был отступить с позором[522].

Филипп без труда сумел навязать Атею прямую конфронтацию. Македонский царь хотел получить контроль над землями и городами в районе дельты Дуная, а Атей не собирался этот контроль уступать. Битва произошла где-то к югу от реки, македоняне столкнулись со скифской армией, состоящей из пехоты и конницы. Скифы были в характерных одеяниях ярких цветов: огненно-красных и ярко-синих. Многие знатные воины носили двойные ремни с замысловатыми пряжками; они были вооружены прочными составными луками и короткими мечами с рукоятью, обернутой тонкой золотой пластиной. К конской упряжи крепились мрачные напоминания о свирепости всадников – жуткие скальпы убитых, которые пугающе развевались на ветру. Атей повел армию в бой, что было своего рода подвигом, учитывая, что скифскому царю было уже за 90[523]. Предположительно, он изображен на небольшой коллекции серебряных монет, обнаруженных на побережье Черного моря в ХХ веке: верхом, в полном военном облачении, с натянутым луком[524].

Монета с изображением Атея. D. Draganov

Говорят, доблестью и решимостью скифы превосходили македонян, но это не могло их спасти. Атей был убит, и Юстин сообщает, что Филипп выиграл битву благодаря хитрости[525]. Однако римский историк Фронтин предполагает, что ключевым фактором стала дисциплина македонского войска[526]. Филипп, пишет он, разместил самую надежную кавалерию в тылу и приказал казнить любого македонского воина, который попытается бежать с поля боя. Смерть в схватке с врагом была достойнее гибели от рук товарищей, и так македонянам удалось разгромить скифов. Роль Александра во время этой битвы не зафиксирована, но он мог находиться в рядах кавалерии, которой было поручено поддерживать порядок. Победа не принесла много серебра или золота, кроме того, что можно было содрать с мертвых, но Филипп был вознагражден другой добычей: его армия захватила в плен 20 тысяч женщин и детей, такое же количество породистых кобыл и большое стадо крупного рогатого скота[527]. Остальные скифы, вероятно, отступили за Дунай, и геты вернули себе контроль над регионом. Примерно в то же время Филипп взял шестую жену, некую Меду, дочь местного гетского царя Котеласа, который отдал за ней богатое приданое, и еще одну трофейную жену или, скорее, наложницу в дополнение к царскому гарему[528].

Армия начала долгий переход обратно в Македонию, темп замедлился из-за многочисленной живой добычи; двигались, вероятно, на запад вдоль Дуная. Но эта часть обратного пути неизбежно была сопряжена с опасностью. Путь домой пролегал через земли грозного племени трибаллов, которых одни авторы относят к иллирийцам, другие – к фракийцам. Они потребовали долю македонской добычи в обмен на безопасный проход. Филипп, естественно, отказался. Это решение едва не стоило ему жизни. В последовавшей битве он был тяжело ранен в руку, в бедро ему попало копье, причем удар был такой силы, что убил под ним коня[529]. Все подумали, что он мертв, и в суматохе трибаллы захватили большую часть скифской добычи[530]. Затем армия беспорядочно двинулась обратно в Пеллу. Филиппу суждено было охрометь на всю оставшуюся жизнь, но Александр пытался поддержать его боевой дух, говоря: «Ободрись, отец, и продолжай свой путь, радуясь, чтобы на каждом шагу вспоминать о своей доблести»[531]. Несмотря на пережитые трудности, опыт военной кампании сблизил отца и сына.

Впереди у Александра было несколько напряженных лет: он был назначен наместником, основал свое первое поселение и сражался против медов, скифов и трибаллов. Вскоре он столкнулся с новым грозным противником. Война за Фракию закончилась, война за Грецию только начиналась.