Молодой Александр

Глава 7. Примирение

Эпиграфический музей в Афинах содержит более 14 тысяч надписей – головокружительное множество указов, законов, договоров, подтверждений привилегий и финансовых разоблачений, – непреходящее свидетельство любви греков к бюрократии, архив, высеченный в камне. Стелы разного размера и полноты с надписями обрамляют главные залы музея, на каждой нанесены краской номера, а на прочных полках выше размещены фрагменты разбитых блоков. EM 7146 и 7182 имеют особое отношение к событиям, последовавшим за победой Филиппа при Херонее, и являются двумя частями одной и той же стелы, некогда установленной на афинском Акрополе. Надпись в плохом состоянии, нужны стремянка и сильный луч направленного света, чтобы разобрать истершиеся следы резца древнего каменщика. Точная реконструкция текста оказалась сложной задачей, но считается, что первый фрагмент гласит:

Клятва. Клянусь Зевсом, Землей, Солнцем, Посейдоном, Афиной, Аресом, всеми богами и богинями: я буду соблюдать мир (?), и я не нарушу договора с Филиппом (?) и не подниму оружия во вред против кого-либо из тех, кто соблюдает клятвы (?), ни на суше, ни на море, и я не нападу ни на один город, ни сторожевой пост, ни гавань любого из тех, кто участвует в мире, действуя каким-либо приемом или хитростью, и я не ниспровергну царство Филиппа или его потомков, не нарушу свода законов, принятых в каждом государстве, которое приносило клятву о мире, и сам я не буду делать ничего против этих соглашений, и я не позволю это никому другому, насколько это возможно. Если кто-либо совершит какое-либо нарушение договора, касающегося соглашений, я приду на помощь тем, кого обижают (?), и я буду воевать с тем, кто нарушает общий мир (?), как было решено на общем совете (синедрионе), созванном гегемоном, и я не отвергну…[632]

Надпись обрывается на полуслове, но сохранившийся текст, который едва можно прочитать, фиксирует основополагающий момент в древней истории, кульминацию того, как видел Филипп будущее Греции, – сегодня эту структуру называют Коринфским союзом.

Основа для этого соглашения была заложена в течение нескольких недель и месяцев после битвы при Херонее. Разобравшись с Фивами и Афинами, Филипп обратил взор на другие региональные державы. Оставшиеся антимакедонские города-государства сдались ему, едва он двинулся на юг, в индивидуальном порядке заключая договоры с новым повелителем Греции[633]. Следом произошла естественная реорганизация местных органов власти, и промакедонские фракции вышли на передний план. Гарнизоны, подобные тому, что был размещен в Фивах, также были последовательно оставлены в нескольких ключевых местах: в Амбракии на западе Греции, в Коринфе и, вероятно, эвбейской Халкиде[634]. Лакедемоняне во главе со Спартой не присоединились к греческому союзу и не вышли на поле боя в Херонее. Они уже давно были сокрушены Фивами, но с поражением их извечного врага многие пелопоннесцы начали опасаться возвращения владычества Спарты. Некоторые видели спасение от этого в Филиппе и теперь просили его войти в их земли, принимая царя как своего нового защитника[635].

Передвижения македонской армии на Пелопоннесе отследить непросто, в источниках остался лишь тонкий след из хлебных крошек, по которому можно попытаться пройти. Павсаний в своем «Путеводителе по Греции» (II век н. э.) упоминает остатки лагеря Филиппа в Нестане, на северных границах Аркадии, а также источник, названный именем македонского царя[636]. На агоре города Мегалополис, дальше к юго-западу, жители посвятили царю недавно возведенную стою, в которой, надо полагать, стояла его статуя – как знак, что он нанес визит[637]. Скорее всего, Александр в это время находился с армией[638]. В Гортине, в дне пути к северу от Мегалополиса, местные жители сохранили предание, согласно которому царевич посвятил Асклепию нагрудник и копье в городском святилище, и они все еще находились там во времена Павсания[639]. У нас нет бесспорных доказательств, что Александр совершил путешествие; он мог переслать дары-посвящения с кем-то из своих людей, но выбор святилища согласуется с тем, что мы знаем о его любопытстве и тяге к врачеванию. Были и другие достопримечательности, способные произвести особое впечатление на него, а также на Филиппа во время их пребывания на юге Греции. Могила Эпаминонда, известного фиванского полководца, находилась на пути через Аркадию, как и великолепный храм Афины Алеи в Тегее, в котором, по преданию, хранились иссохшая шкура и бивни мифического калидонского вепря. Согласно одной из местных легенд, у источника за стенами храма Геракл надругался над девицей Авгой. Пелопоннес был ареной многих подвигов героя, таких как убийство немейского льва и стимфалийских птиц – на этих легендах вырос Александр. Теперь он и его отец шли по стопам прославленного предка[640].

Главной целью их кампании были спартанцы. Согласно Плутарху, Филипп написал им письмо с вопросом, должен ли он войти на их территорию как друг или враг. «Ни то ни другое» – был знаменитый ответ[641]. Тогда он опустошил их землю, вырубая деревья, уничтожая посевы и сжигая усадьбы. Затем границы Лаконии были изменены в пользу его союзников[642]. Только когда все споры уладились, вероятно в конце 338 года до н. э., Филипп созвал греков на Коринфском перешейке для создания нового союза. Лакедемоняне отказались принять в нем участие, «полагая, что то, что было не согласовано городами, а навязано завоевателем, являлось не миром, а рабством»[643].

Пелопоннес

Торжественное собрание проходило, судя по всему, в святилище Посейдона в Истмии, там, где находится опоясанный морем хребет с видом на Саронический залив[644]. Каждые два года греки со всего мира приезжали сюда, чтобы провести Истмийские игры. Они были одним из четырех главных состязаний панэллинского круга, наряду с Олимпийскими, Пифийскими и Немейскими играми. Спортсмены, умащенные оливковым маслом, соревновались за венки из дикого сельдерея, игры устраивались в честь героя-мальчика Меликерта (Палемона). Само святилище было сильно разграблено в древности, но фундамент храма Посейдона все еще можно увидеть. Когда-то перед ним стояли статуи морского бога и его свиты, а священная земля была усеяна просоленными изображениями. Среди пиний, которые древний географ Страбон упоминает как примечательную особенность этого места, также сохранились руины театра, нескольких малых святилищ, пещеры для ритуальных пиршеств и стартовая линия изначального стадиона[645]. Инфраструктура всего святилища была рассчитана на большие скопления людей, и это делало его подходящим местом для собрания. На этот раз греки прибыли на Истмийский перешеек не для игр, а по требованию Филиппа. Демосфена не было среди афинских делегатов, хотя он мог баллотироваться на выборах в качестве одного из официальных представителей. Городское собрание мудро проигнорировало его кандидатуру, поскольку это могло быть истолковано как вызов новому порядку[646].

Точная природа Коринфского союза до сих пор остается предметом обсуждений, но, по сути, это была организация, призванная поддерживать новый общий мир между греками, над идеей которого Филипп размышлял с конца 340-х годов до н. э. Он сам и его советники, среди которых, вероятно, был и Аристотель, знали историю и стремились извлечь уроки из прошлого, чтобы наладить более стабильные отношения между полисами[647]. В качестве органа, принимающего решения, был создан синедрион, или совет греков. Они могли выносить суждения и действовать с относительной автономией; собрания устраивались ежегодно там, где в том же году проводили одни из панэллинских игр[648]. Филипп был избран гегемоном, то есть главой исполнительной власти, поскольку становился гарантом мира, железной рукой в бархатной перчатке.

На первый взгляд Коринфский союз предполагал свободу, но на самом деле это был механизм македонского контроля. Клятва, священный договор, связала воедино города-государства и народы Греции. Они поклялись соблюдать решения собрания и не воевать ни друг с другом, ни с Филиппом и его преемниками. Если кто-то нарушит мир, он столкнется с могущественной коалицией во главе с Македонией. Второй фрагмент стелы в Эпиграфическом музее сохранил имена некоторых участников собрания, среди которых фессалийцы, амбракиоты, фокейцы, локры, малии, перраэбы и жители Ойи, а также выходцы с островов – Самофракии, Тасоса, Закинфа и Кефаллении (Кефалонии). Рядом с именами указаны числа, которые, вероятно, представляют собой количество голосов, предоставленных каждой партии в совете, а также названы их военные обязательства, зависящие от размеров государства[649]. Вместе два мраморных фрагмента передают звучание многочисленных голосов древних греков, в унисон заявляющих о желании положить конец междоусобным войнам. Во время создания этого союза Филипп продемонстрировал наилучшие дипломатические качества, постепенно выстраивая организацию и способствуя избранию должностных лиц. Вероятно, на следующей встрече, состоявшейся весной 337 года до н. э., он объявил новую стадию своего великого плана: формирование наступательного союза для вторжения в Персию[650].

Идея была представлена грекам как война возмездия, расплата за разрушение персами греческих святынь в 480–479 годах до н. э. Эта кампания поможет сплотить разрозненные общины, а мир между эллинами будет скреплен персидской кровью. Коринфский перешеек был подходящим местом для этого предложения, так как во время персидских войн именно здесь был сформирован Эллинский союз, и Филипп смог воспользоваться воспоминаниями о прошлом, чтобы подкрепить свою идею сильными эмоциями[651]. В этой священной войне он представлял себя защитником богов, сражающимся от их имени, чтобы завоевать расположение греков. Совет проголосовал за войну; у его участников, собственно, не было другого выбора. Филипп был избран главнокомандующим, после чего каждому государству-участнику было приказано набрать войска и начать приготовления[652].

За фасадом благочестивого возмездия скрывались истинные амбиции Филиппа. Провести такую кампанию он стремился давно. Завоевание Фракии и урегулирование греческих дел, хотя и виделись важными сами по себе, служили необходимыми предпосылками для любой серьезной экспедиции на восток. Персы уже заявили о своей враждебности к Македонии, послав войска для защиты осажденных пропонтийских городов, и Филипп хотел раз и навсегда положить конец их вмешательству в греческие дела[653]. Размах его амбиций остается неясным, но весьма вероятно, что они напоминали те планы, о которых говорил Исократ в открытом письме царю, распространенном после заключения Филократова мира: завоевать всю Персидскую империю. Если бы это оказалось невозможным, то минимальной задачей было взять под контроль Малую Азию от Киликии до Синопа или по крайней мере освободить ионийские города этого региона[654]. После битвы при Херонее Исократ, которому уже исполнилось 98 лет, снова взялся за перо и отправил Филиппу последнее письмо, убеждая его вступить в бой: «Будьте уверены, что непревзойденная слава, достойная деяний, совершенных вами в прошлом, будет принадлежать вам, когда вы заставите варваров – всех, кроме тех, кто сражался на вашей стороне, – стать рабами греков и когда заставите царя, которого теперь называют Великим, делать все, что вы ему прикажете. Ибо тогда вам не останется ничего, кроме как стать богом»[655]. Исократу так и не довелось увидеть воплощение своей давней мечты – он умер вскоре после написания этого письма, – но тщательно подобранные слова предполагают, что среди прочих мотивов персидской кампании стремление Филиппа к вечной славе было, пожалуй, самым сильным[656].