Монастырь и тюрьма. Места заключения в Западной Европе и в России от Средневековья до модерна

2. СОСТАВНЫЕ ПРОСТРАНСТВА

Тюрьмы организованы согласно их структурам и практическому поведению действующих лиц, они подразделяются на подпространства, ограниченные двумя порогами: материальными и символическими границами.

Кроме трибуналов, которые, как уже сказано, часто соседствуют с тюрьмами или даже пристроены к ним, первое подразделение касается кварталов тюремщиков и надзирателей. Жилище тюремщиков и их семей располагается, как правило, у входа в тюрьму, вероятно, затем, чтобы наблюдать за проходящими и входящими в нее людьми. Именно таким образом оно примыкает к греффу (к административному первому корпусу. – Примеч. пер.) парижской тюрьмы Консьержери в XVII веке538 или еще, например, ко входному двору здания Инквизиции в Толедо в конце XVI века539. Примечательно также, что квартиры тюремщиков часто (но не всегда) находятся довольно далеко от самих тюремных камер, что может затруднять их наблюдения за заключенными. Однако и здесь, конечно же, различные службы и свобода действий, предоставляемые определенным заключенным, в особенности наиболее обеспеченным, часто способствуют стиранию этой границы. Так, например, в парижской тюрьме Консьержери, опять же в XVII веке, комната тюремщика (так называемого «консьержа»540), обозначенная в источниках как «комната дома консьержа», расположенная на первом этаже, использовалась как столовая для тех заключенных, которые имеют право есть «за столом тюремщика», а иногда эту комнату использовали даже для проведения допросов. Жилье тюремщика, расположенное у входа в здание тюрьмы и рядом с проходными воротами, состояло, как правило, из первого наземного этажа и еще двух этажей сверху (всего три этажа. – Примеч. пер.), подвала, сада и около шести спальных комнат. Что же касается привратников, то даже если они и проживают обычно в городе, в их распоряжении тоже имеется комната в самой Консьержери541. Однако нередко, по сравнению с быстро растущим количеством задержанных, жилое пространство персонала тюрьмы оказывается чрезвычайно урезанным. Так часто бывает, например, в инквизиционных тюрьмах, где зачастую приходится создавать новые камеры для заключенных в квартирах самих инквизиторов, что происходит, например, в Севилье в июне 1659 года542. Следует также учитывать присутствие и проживание в тюрьмах людей, не имеющих явной связи с узниками. Такое использование пространства, часто унаследованное от давних обычаев, показывает смешанность этих мест тюремного заключения. Сингуляризация фактических мест заключения – довольно медленный процесс, о чем свидетельствуют, например, в Англии многократные заявки Тайного королевского совета в отношении лондонского Тауэра. Будучи проинформирован о том, что «многие люди действительно проживают в лондонском Тауэре, не имея там ни служб, ни функций», Тайный совет в июле 1620 года приказал запретить использование Тауэра в качестве жилого помещения. Однако даже в апреле 1626 года Совету все еще приходится направлять требование лейтенанту Тауэра о том, чтобы «жилища и комнаты», сдаваемые в аренду частным лицам, включая людей, унаследовавших право использования этих помещений от их отцов, «возвратились в подразделение, к которому они действительно принадлежат по праву»543.

Эта смежность тюремных подпространств, часто с размытыми границами, акцентируется также со стороны самих заключенных. Путаница усилена тем обстоятельством, что случаи единичного заключения в камеру, в смысле заточения одного человека в отдельное пространство, приходятся на меньшинство в течение XVI–XVIII веков, за исключением определенных периодов судебного процесса или для состоятельных заключенных. Чаще всего заключенных селят по несколько человек в одной комнате, иногда это большие общие залы: 19 человек проживают в одной из комнат инквизиторских тюрем Севильи в 1578 году и 31 человек в 1740 году в главном зале башни Тур де Констанс544.

Действительно, различие проводится не столько в соответствии с преступлениями, в которых они обвиняются или за которые они осуждены, как, например, это будет сделано во многих тюрьмах XVIII века545, сколько в зависимости от их финансовых ресурсов и/или их социального статуса. Более того, некоторые юрисдикции, такие как инквизиционные суды, даже придерживаются принципа смешивать в одной камере обвиняемых за разные преступления, чтобы избежать между ними сговоров, которые могут помешать нормальному ходу судебных разбирательств. Только лишь разделение заключенных по половому признаку кажется более-менее общим для многих тюрем. Таким образом, определенные части тюрем или некоторые из камер специально были отведены для женщин. Например, в королевской тюрьме Севильи, в небольшом здании, датируемом 1569 годом, располагается, согласно источникам: «женская тюрьма», в которой есть собственная отдельная входная дверь, а также небольшой двор, часовня и лазарет546. Тут речь идет, безусловно, о принципиальной позиции касательно разделения женщин и мужчин, потому как зачастую в это время эта практика еще мало применима. Например, в мае 1562 года, снова в Севилье, но на этот раз в инквизиторской тюрьме, инквизиторы бьют тревогу о том, что дверь, разделяющая мужские и женские комнаты, оказалась «без замка»547. Точно так же и в Лондоне в 1617 году две из принятых мер лордом-мэром Лондона в A Proclamation for Reformation of abuses, in the Gaole of New-gate (Провозглашение о реформировании абъюзивных случаев в тюрьме Нью-Гейт) касаются контактов между мужчинами и женщинами. Пятый пункт, таким образом, призывает следить за тем, чтобы мужчины и женщины не содержались вместе и «не встречались ни в одном месте указанной тюрьмы, кроме как во время богослужения»548. Только лишь в XVIII веке разделение между мужчинами и женщинами становится по-настоящему всеобщим. Также в XVIII веке умножается количество учреждений, предназначенных для женщин, даже если некоторые из них на самом деле восходят к XVII веку, например «галерки» (galeras), исправительные дома для женщин «плохой жизни» (см. ниже) в Испании или же исправительный дом в Salpêtrière, основанный в Париже в 1656 году для проституток549.

Однако это не касается разделений между заключенными, основанных на критериях по финансовым ресурсам и их социальным статусам. На протяжении всей эпохи модерна эти различия очень заметны. Этот критерий разделения не является ни строго европейским, поскольку он соблюдался в то же время в тюремном комплексе Коденмачо в Токио, установленном в 1610‐х годах550, ни специфическим для эпохи Старого режима, поскольку он существовал уже в Средние века в тюрьме Шатле [Châtelet], в Париже, среди прочих критериев551. Так, например, в XVII веке в тюрьме Консьержери «Маленький двор», или «Двор благородных господ», был отведен для самых «почетных» и богатых категорий заключенных, которые пользовались удобствами в соседних комнатах, в частности индивидуальной или общей кроватью. Там они находились «в полной безопасности от плохой компании», в то время как вокруг основного тюремного двора «Прео» (Préau552) располагались так называемые «соломенные комнаты», то есть тюремные камеры для самых бедных. Если заключенные «Маленького двора» могут ходить по «Прео», то обратное запрещено553. Такие разделения существуют также и в Англии: в тюрьме Poultry Counter в начале XVII века самым комфортным кварталом тюрьмы считается «The Master’s side» (Хозяйская часть), где каждодневные пошлины, которые оплачивают заключенные, являются самыми высокими, затем идет «the Knight’s ward» (Палата рыцаря) и наконец «Two-penny ward» (Палата двух пенни). В «дыру», упомянутую Уильямом Феннором в нашей вводной цитате, были отправлены самые скромные: те, кто сам не может оплачивать свое содержание и часто находится на содержании благодаря пожертвованиям и милостыням. Эти пространственные различия зависят не только от финансовых средств, но и от социального статуса или от образа преступлений. Так обстоит дело с «комнатой милостыни» в тюрьме города Лилля, в которой протестант Жан Мартей, приговоренный к галерным работам, ожидает цепи для отправления в Дюнкерк в 1701 году после его перевода из башни Сен-Пьер, предназначенной для галерных рабочих. Эта «комната милостыни» действительно была «очень большой и вмещала шесть кроватей для двенадцати гражданских заключенных, которые всегда были людьми уважительными, – пишет Мартей, – необычными». Комната, впрочем, пользовалась благами, получая «полностью всю ту благотворительность, которая делалась в этой тюрьме», а она была «обычно значительная»554.

Следовательно, жить в одном из таких районов, обеспечивающих комфорт и позволяющих продемонстрировать свое социальное положение, становится главной проблемой. Отсюда вполне понятно то беспокойство и тот страх классового понижения, которые Джерард Даудалл, ирландский католик, по всей видимости, заключенный в лондонской тюрьме Гейтхаус (Gatehouse) в 1670‐х годах, неоднократно упоминает в своей книге Just and Sober Vindication in opposition to several Injustices Practised against him (1681) («Справедливое и трезвое оправдание в противовес нескольким несправедливостям, практикуемым против него»). Его страх перед необходимостью вернуться на «полки в общей стороне (the commun side)», которых он избежал бы благодаря финансовой поддержке католических деятелей, касается как его комфорта, так и его репутации555. Доказательство тому также – страх узников в парижской тюрьме Консьержери, которые опасаются сосуществовать с «соломенными» (бедняками. – Примеч. пер.), со «срезателями кошельков» (воры, срезающие кошельки. – Примеч. пер.) из тюремного двора «Прео», в случае если они больше не смогут оплачивать свое проживание в «Маленьком дворе» с «благороднейшими особами»556. Сожительство с заключенными низших категорий, которые часто соответствуют определенным правонарушениям, таким, например, как кража – а нарушение это карается довольно строго, – представляется, таким образом, как способ обесчестить человека, как посягательство на целостность его личности (и на его социальный статус), которая, конечно, отражается во взгляде посетителей на него. Таков, например, случай Луизы де Карвахаль-и-Мендоса, происходящей из высшей аристократии Испании и ревностной католички, приехавшей в Лондон в 1605 году, чтобы поддержать заключенных католиков, особенно священников. В своих письмах она неоднократно упоминает, как стыдно видеть священников, вынужденных жить среди разного рода преступников, часто «низкого происхождения». 17 июля 1607 года она объясняет сестре Магдалене де Сан-Херонимо, испанской монахине, основательнице тюрем для женщин «плохой жизни», называемых galeras, что:

Есть много женщин-заключенных в тюрьме Newgate, где находятся семь священников и три или четыре брата-мирянина, все собраны вместе в большом зале, потому что они слушали мессу; но преследователи их не видели, потому что трое или четверо католиков, находившихся там в качестве заключенных, насильно задержали тех у входа; и по этой причине все четверо, о которых идет речь, были доставлены в место, где находятся воры и убийцы. Я пошла туда увидеться с ними, и мне было так нестерпимо грустно видеть себя посреди такого скопища (espesa chusma) плохих людей <…> и я нашла там хороших, узниками закованными в тяжелые цепи557.