Монастырь и тюрьма. Места заключения в Западной Европе и в России от Средневековья до модерна

3. СОЦИАБИЛИЗАЦИИ И ЦИРКУЛЯЦИИ

Циркуляции (перемещения заключенных по территории тюрьмы. – Примеч. пер.) и контроль над ними представляются одной из центральных задач существования в карцеральном пространстве. И здесь эти циркуляции снова зависят от множества факторов, начиная от расположения и состояния зданий до личностей тюремщиков, включая финансовые и социальные ресурсы узников. С одной стороны, приходы-уходы, пограничный характер заключения (во время судебного процесса) и переводы заключенного из одного места в другое, препятствуют формированию кругов общения (социабельностей). Мобильность или, по крайней мере, контроль мобильности (внутренних и внешних перемещений) оказываются в этом смысле решающими. Таким образом, перевод узника может представляться властям как способ разрушить его сети знакомств и, следовательно, его символический капитал. Так было с братьями Антонио и Диего де Авила, родом из Осуны, из Андалусии, запертыми в тюрьму Инквизицией за криптоиудаизм в Мадриде, где они проживают. Инквизиторы и правда сообщают в июле 1687 года, что братья Авила «покрывают и находятся в тесной дружбе со всеми обвиняемыми, содержащимися в этих тюрьмах»; они коммуницируют со многими из них, вследствие чего «узники, заключенные в этом трибунале (в этой тюрьме), перестали давать признательные показания, а некоторые начали это делать»563.

С другой стороны, надо сказать, что циркуляции осуществляются ежедневно, в зависимости от возможностей, которые позволяет планировка зданий, ресурсы узников и воля надсмотрщиков. Что касается циркуляций людей извне во внутрь (тюрьмы), тюремщики и их помощники регулируют частоту посещений родственниками или разного рода поставщиками (промышленных продуктов или питания и т. д.). Более того, довольно часто посетители, родственники заключенных или неизвестные люди, деятели благотворительности, пришедшие поддержать их, могут проникнуть в самое сердце тюремных камер. Учреждение комнаты для свиданий, предназначенной для регулирования и контроля контактов с посторонними, остается, на самом деле, редкостью, по крайней мере в XVI и XVII веках; даже если некоторые помещения тюрьмы играют эту роль, например ранее упомянутая «стойка на входе» в парижской тюрьме Консьержери. Касательно же циркуляции людей изнутри во вне (тюрьмы) охранники позволяют самым обеспеченным заключенным или тем, кто пользуется особыми связями, выходить на более или менее длительное время с охранником, оплачиваемым заключенным, или же без него, или отправлять письма, которые, при удачном стечении обстоятельств, не будут подвергнуты цензуре. Для священников, заключенных в тюрьму в Англии, возможен выход наружу при обещании снова вернуться в тюрьму. Поскольку, как объясняет священник Томас Блюет, в 1601 году, будучи сам уполномочен покинуть свое место заключения в тюрьме Фрамлингхэм, на северо-востоке Лондона: «в Англии в тюрьмах или в других местах принято на время освобождать священника под его честное слово (in verbo), даже когда ему грозит смертная казнь, как я неоднократно сам мог это констатировать»564. Более того, охранники нанимались специально, чтобы сопровождать заключенных во время их выходов из тюрьмы, чтобы «go abroad (выйти вовне)», согласно выражению, используемому в источниках для обозначения этого явления. В лондонской тюрьме The Fleet к 1619 году насчитывалось около двадцати охранников, основная функция которых заключалась в сопровождении заключенных за 20 пенсов в день по сравнению с 4 шиллингами в день в тюрьме King’s Bench565.

Такие меры используются также во Франции, хотя и в менее институционализированной степени, чем в Англии. Так, например, письмо канцлера, графа де Поншартрэна, сообщает нам в январе 1694 года, что Пьер Попайяр Павиллуа, врач, арестованный вместе с пастором Полем Карделем, который был заключен в тюрьму в Бастилии в марте 1689 года, а затем переведен в январе 1693 года в тюрьму Pont de l’Arche в Нормандии, покидал ее «часто под предлогом посещения больных в близлежащих приходах»; Поншартрен настаивал, и не удивительно, на том, что это «полностью противоречило воле короля»566. Внутри стен циркуляция появляется даже в секретных тюрьмах Инквизиции, предназначенных для подсудимых во время судебного разбирательства, где они, как предполагается, должны быть изолированы, чтобы не мешать процессу. В качестве доказательства можно привести дело Гонсало Баэс де Пайба, родом из региона Мурсии, заключенного в Толедо за криптоиудаизм, в 1655 году он воспользовался своими выходами-приходами, в частности во время еды, чтобы собрать птичьи перья и иметь возможность ими писать. Пайба также разработает сложные коды для общения со своими сокамерниками и с внешним миром, когда он снова окажется в заключении, на этот раз в пенитенциарной тюрьме Инквизиции Valladolid в 1660 году567.

В целом попытки обойти тюремную систему и различные практики сопротивления проскальзывают в ее же зазоры, благодаря, например, слишком хрупким дверям или отверстиям в стенах. Заключенные могут воспользоваться плохим состоянием или неисправностью внутренних устройств безопасности, как пассивных (ворота, двери и т. д.), так и активных (надзорный персонал). Так, в мае 1651 года, во время заключения в инквизиционной тюрьме Гранады, Педро Маркос де Эспиноса признался, что покидал свою камеру более десяти раз, чтобы отправиться в камеру своего брата Хуана. Описание маневра следующее: «оторвав кирпич на уровне петель решетчатой двери своей камеры, он мог снять его, снять саму дверную раму от этой двери и выйти; затем он снимал обломанную доску от первой двери своей камеры, просовывал руку, открывал замок»568 и выходил. Религиозные ритуалы, совершаемые совместно заключенными за преступления вероисповедания, показывают величину масштабов такого обхода системы. Эти практики также становятся более интенсивны благодаря физической близости и концентрации в определенных заведениях (многих практикующих одну и ту же религию заключенных. – Примеч. пер.), например католических священников в лондонских тюрьмах или (крипто)протестантов на юго-востоке Франции, а также в определенные периоды сильных репрессий. Так обстоит дело, например, после так называемых католических заговоров против правящего суверена (заговор Бабингтона (Babington Plot) в 1586 году, папский заговор (Popish Plot) в 1678 году и т. д.), которые привели к многочисленным арестам или во время волн инквизиторских репрессий против криптоиудействующих, например в 1590–1600 или в 1640‐х годах. Но эти обходные практики, парадоксальным образом, могут быть дозволены некоторыми тюремщиками при финансовой компенсации или же без таковой569. В тюрьме Gatehouse в Глостере стражники уступили священнику Джону Пибуш – ранее принявшему сан священника в Реймсе и арестованному в 1593 году —«отдельную камеру», чтобы там служить мессу для католических посетителей. Это не помешает ему сбежать в феврале 1595 года, затем он снова будет схвачен и заключен в тюрьму в Лондоне до самой смертной казни570. В следующем веке, в 1688–1689 годах, тюремщик в консьержери в Руане пожаловал Жану Тирелю, нормандскому пастору, приговоренному к галерным работам в 1686 году, а также его протестантским сокамерникам определенные свободы, широко используемые ими в их тайной культурной жизни. Тирель мог свободно циркулировать по зданию, чтобы якобы утешить тех, кто был приговорен к галеркам, и даже после его смерти многие из них продолжали воссоединяться, чтобы вместе молиться571.

Определенные места тюрьмы, своего рода «ниши» в тюремном пространстве, оказываются избраны для запрещенных практик и контактов или, конечно, для побегов. Это касается, например, помещений, отведенных для больных, будь то целые госпитали или только части тюрьмы. Сдерживающие обстоятельства, наложенные на заключенного, там оказываются смягчены приходами и уходами лечащего персонала и близких. В своем письме от 16 декабря 1720 года Луи Бальтазар де Рикуар, интендант военно-морского флота, сообщив о том, что узники Нантского замка, которые должны были отплыть на Мартинику, сбежали, также предупреждает о том, что:

«в больнице, куда помещают больных заключенных, нет комнат, куда их можно было бы поместить отдельно от других свободных больных <…>. Мы наблюдаем, как заключенных размещают в верхние залы, откуда им не сбежать через окна, но очень легко – через дверь, которую нельзя закрывать, так как в любой момент приносят бульоны и лекарства».

Поэтому интендант советует заковать их в кандалы на кроватях или устроить в замке специальную тюрьму для больных. В противном случае, – заключает он, – «все, кого положат в больницу, сбегут»572.

К таким «нишам» можно также отнести таверны и другие питейные заведения, которые открываются в самом вольере или в непосредственной близости от тюрем, часто под эгидой тюремщиков. Например, огромная королевская тюрьма города Севильи в конце XVI века насчитывала целых четыре заведения, где продавались напитки и другие продукты, а в парижской тюрьме Консьержери были также кабаре, в том числе кабаре «Малого двора», известное как «Музыка», отведенное для самых привилегированных, вплоть до 1640‐х годов573. К социальным связям, которые устанавливаются между заключенными, добавляются также отношения, складывающиеся с охранниками. Доказательство тому – обвинения, выдвинутые в 1611 году против Симона Лопеса Риваса, тюремщика Инквизиции в Сантьяго-де-Компостела. Свидетель сказал, что «тот приглашал богатых заключенных к своему столу и информировал о ходе их судебного процесса». Более того, такое трапезничество включало также и родственников заключенных: в таверне, которую Ривас обустроил в самом здании следственного трибунала, напротив тюрем, встречались «много подозрительных людей гебраической нации и родители заключенных»574. Эти отношения, часто более интимные в случае женщин – при всей невозможности оценить оказываемое давление – конечно, обусловлены социальным статусом одних и других575.

Становится понятно, в заключение, что благодаря денежному соглашению с тюремщиками и с охранниками, задержанные имеют иерархизированные преимущества в зависимости от квартала тюрьмы, в котором они проживают. Социальный статус, финансовые ресурсы, связи, доступные заключенным, создают в тюрьме своего рода географию свободы. Она допускает их социабельность и мобильность, которые прямо противоположны идеям неподвижности и изоляции, обычно ассоциируемым с тюремным заключением. Они показывают всю двусмысленность тюрьмы Старого режима: одновременно открытую и закрытую, обособленную, но в то же время образующую континуум с принимающим обществом. Связи с внешним миром действительно постоянны. Составляя пароксизм этой внутренней проницаемости, инквизиторские покаянные тюрьмы в Испании, где осужденные бродят по городу в течение дня, чтобы собрать на пропитание, лондонские rules (правила), а также округа вокруг определенных тюрем, где заключенные (часто за долги) могут проживать, оставаясь вписанными в тюремный регистр, свидетельствуют о сложности статуса узников в Европе эпохи модерна. На самом деле этот статус не столько определяет присутствие в тюрьмах и, следовательно, заточение, сколько само условие: не быть свободным с юридической точки зрения. Это не означает тем не менее, что места действительного заключения не являются пространствами сильного принуждения и насилия. Просто системы правосудия не хотели брать на себя все аспекты жизни узников тюрем, чтобы привести их затем к искуплению, да и были далеки от того, чтобы найти на это средства. Перевод с французского Екатерины Оде