Республика Августа

Требования социальной реформы

Поэтому немедленно по своем возвращении Август увидал себя осажденным настойчивой толпой поклонников, желавших тем или другим способом принудить его быть спасителем Рима, Италии, империи и мира. Еще до окончания года предложили назначить его praefectus morum с цензорской властью.[379] Постоянно являлись депутации, повторявшие, что Рим и Италия устали от беспорядков, и умолявшие его исправить все злоупотребления, как он найдет нужным, издавать столько законов, сколько ему угодно, и очистить, наконец, отвратительную клоаку мира.[380] Этот важный вопрос до такой степени занимал общество, что Тит Ливий, дойдя в составляемой им истории до 195 г., когда был уничтожен Lex Oppia против женской роскоши, счел своим долгом подробно изложить тогдашние споры, речь Катона и ответ его противников и ввел туда, вероятно, большое число аргументов, которые выставляли тогда за или против законов о нравах.[381] Общественное течение было теперь столь сильным, что никто не осмеливался более противиться этому; один Гораций, осужденный с этих пор думать обо всем иначе, чем его сограждане, щедро расточал в своих посланиях иронические опровержения по поводу этого пуританского движения, которое думало возродить мир написанными на бумаге законами, тогда как порок и добродетель находятся внутри человека и суть привычки чувства и мысли. Если люди не приучаются с детства различать добро и зло и обуздывать свои порочные страсти, если они позволяют себе слишком увлекаться почестями, удовольствиями, богатством, если они слушают то, что говорит lanus summus ab imo — биржевой курс, сказали бы мы теперь…

Граждане, граждане! прежде всего заботьтесь о деньгах:

Доблесть монете вослед…[382]

Если за меру достоинства они принимают ценз, необходимый для выполнения общественных повинностей, то добродетель постоянно будет бесполезной химерой.

Если б спросил меня римский народ случайно, зачем я,
Так же как колоннад, не держусь всеобщих суждений,
Не ищу, но бегу я того, что сам-то он любит
Иль ненавидит, отвечу, что древле хитрячка лисица
Льву больному сказала: «Следы меня очень пугают, Все они повернулись к тебе, а обратных не видно».
Многоголовый ты зверь. За чем я пойду иль за кем я?
Часть людей стремится снять откуп, иной на охоту За скупыми вдовами, взяв яблок да пряников, ходит
Да стариков подловляет и тут же в садок их сажает;
У премногих богатство растет в ростовщичестве тайном.
Но пусть склонен один к одному, другой же к другому,
Те же люди способны ль хоть час того же держаться?[383]

Сущность нравственности есть здоровое воспитание ума и сердца, привычный экзамен, который каждый должен производить своим мыслям и чувствам.[384] «Илиада» и «Одиссея» кажутся Горацию чудесным руководством практической морали, ибо высшие классы, стремящиеся исправлять чужие недостатки, могут беспрестанно открывать там свои собственные. В чудном стихе Гораций сжато выражает всю политическую философию:

Quidquid delirant reges, plectuntur Achivi —
Сходят с ума-то цари, а спины трещат у ахейцев.[385]

Общему стремлению к роскоши и наслаждению Гораций любил противопоставлять свою простую жизнь, свою любовь к деревне, свою независимость, отвечая таким образом всем своим противникам и критикам из пуританской партии, что его дела стоят более, чем их слова.

Как от жреца убежавшему, жертвенных яств мне не надо;
Хлеб для меня вкуснее медовых лепешек.
Ежели жить сообразно с природою нам подобает
И чтобы выстроить дом, мы почву ищем сначала,
Знаешь ли место к тому ты лучше блаженной деревни? [386]

…………………………………………………………..

В городе чище ль вода стремится по трубам свинцовым
Той, что с легким журчаньем струится по речке наклонной? [387]

И мы видим, что он ссорится со своим арендатором, желающим идти служить в Рим, куда его привлекают всегда открытые кабаки и злачные места.[388] Как можно надеяться привлечь в деревни свободных граждан и вольноотпущенников, когда так трудно удержать там рабов? Гораций, очевидно, мало любил модный тогда искусственный пуританизм; ему нравилось показывать своим современникам, что в них самих находятся признаки всех болезней развращенной цивилизации, которые они не хотели видеть: сильное и всеобщее желание приобрести деньги,[389] необузданная гордость,[390] любовь к роскоши и удовольствию, та бесцельная деятельность, которая во всех цивилизациях является результатом чрезвычайного богатства и безопасности; та чрезмерная нервная чувствительность, которую Гораций называет strenua inertia,[391] благодаря которой богачи постоянно недовольны, постоянно хотят то того, то другого и, получив страстно желаемое, тотчас же бросают его. А еще важнее, что бедные начинают хворать тою же болезнью, что и богатые.

Что же бедняк-то? Смешно, — он меняет каморку, диваны,
Бани, цирюльни, ему в наемной лодке не меньше
Тошно, чем богачу, что едет на собственной яхте.[392]

Вывод из этой философии очень прост. Счастье или несчастье зависит от душевного настроения, а не от внешних причин. Люди, не знающие этого, глупо воображают, что можно достигнуть благополучия, преследуя его на корабле с распущенными парусами или на колеснице, вскачь везомой лошадьми.[393] Гораций имеет смелость говорить всем, с утра до вечера требовавшим уважения к законам, что жалка та добродетель, которая состоит только в почитании сенатус-консультов, законов и гражданского права. Сколько дурных поступков можно совершить, даже почитая законы! Общество видит честного человека в том, кто приносит, как должно, в жертву богам свинью или быка, даже если затем он шепотом просит у Лаверны, богини воров, возможности безнаказанно и слывя за благочестивого человека совершать обманы и кражи. Это значило ясно сказать, что современный Горацию пуританизм казался поэту только более утонченной формой плутовства.