Лаборатория империи: мятеж и колониальное знание в Великобритании в век Просвещения

В результате Горная Страна помещается в британскую систему координат: в пределах одного и того же абзаца о. Скай на морских «выселках» Хайленда (северо-запад о. Британия) «уравновешивается» о. Уайт вблизи вполне цивилизованного и мирного Саутгемптона (юго-восток о. Британия), вместе с Шетландскими островами на севере о. Британия обозначая границы «доминионов Великобритании», и география, таким образом, плавно переходит в политику. В пределах этих границ — пространство между «Парадизом и Диким краем» (в прежней перспективе с юга на север, из Лондона) этого «христианского острова». Указание на необходимость деятельности Общества пропаганды христианского знания среди горцев при этом ясно дает понять, где на севере Шотландии искать «Дикий край»[179].

Впрочем, еще раньше, вероятно для облегчения этого поиска, автор путеводителя разделяет Шотландию на юго-восток с Эдинбургом, юго-запад с Глазго и север с Инвернессом. Этот север Шотландии и есть «действительная Каледония», о чем Дефо и сообщает в первом же предложении письма № XIII, уверяя воображаемого корреспондента: «Сэр, теперь я вступаю в действительную и настоящую Каледонию». Далее, однако, выясняется, что действительный «север Шотландии — это северный Хайленд». Из чего недвусмысленно следует, что «действительная Каледония» — это северный Хайленд. Напрашивается предположение о существовании южного Хайленда… И совершенно напрасно: Горная Страна, как нам сообщают, делится на северный и западный Хайленд. При этом вскоре мы узнаем, что западный Хайленд, в свою очередь, некогда называли «королевством Аргайл»[180].

Северный и западный Хайленд, «истинная Каледония» и «королевство Аргайл» — древняя (античная в случае с «Каледонией» и вполне средневековая в случае с «королевством Аргайл») и новая география смещаются во времени и пространстве, и нас (как и читателей «Путешествия…» во времена Дефо) уже не удивляет, что первые Георги из дома Ганноверов на британском престоле в первой половине XVIII в. оказываются прямыми продолжателями римской цивилизации Шотландии, начало которой было положено за семнадцать веков до того. Концепция идеологического наследства оказалась чрезвычайно популярной в эпоху Просвещения по обе стороны Ла-Манша, подразумевая продолжение римской «цивилизаторской» миссии в Хайленде. Однако если охваченные революционными идеями французы в конце XVIII в. заимствовали римский опыт, то британцы (в том числе с легкой руки Дефо) в начале столетия его, безусловно, «наследовали». Речь, таким образом, в «Путешествии…» шла не о сравнении, а о «преемственности».

В этой связи обратим внимание на некоторые наиболее показательные и характерные примеры такого отношения современников к британскому присутствию в Горной Стране и смешению представлений об исторической географии и картографированию истории Британии в связи с именами генералов Уэйда и Роя. Когда было завершено строительство моста через реку Тэй в 1733 г., один из важных этапов строительства военных дорог в Хайленде, по приказу генерала Уэйда рядом установили памятный камень. На нем — две идентичные надписи на английском языке и латыни, прославляющие усилия короля Георга и генерала Уэйда по обеспечению «безопасности жизни и облегчению связи между Хайлендом и торговыми городами в Низинах»[181]. Вполне в духе попыток самого Рима цивилизовать варваров Британии, приучив их к новому образу и качеству жизни взаимной торговлей.

После кончины генерала в 1748 г. его друг и протеже Ральф Аллен воздвиг в имении Уэйда Прайор-Парк в Бате статую генерала в облачении древнеримского воина. Постамент украшали барельефы, изображающие британских солдат за строительством военной дороги в Горной Стране, форт и мост в Эберфилди, недвусмысленно отсылая к знаменитой колонне Траяна, прославлявшей военные подвиги этого римского императора[182].

Что касается генерала Роя, автора топографического шедевра «Военное обозрение Шотландии», то известно, что работа над ним позволила ему проявить антикварный интерес к римским древностям в полной мере, картографируя стоянки и лагеря римских легионов в Шотландии[183]. Не случайно и характерно, что «шотландские» карты римской Британии появлялись «из-под пера» генерала Роя одновременно с военными картами современной Шотландии, между 1747 и 1755 гг., позволяя наглядно запечатлеть процесс «цивилизации» Британии с римских времен и вплоть до современности, топографически точно отразив эту историю[184].

При этом в комментарии к «Военному обозрению Шотландии» Уильям Рой поясняет причины своего особого интереса к римским древностям в Шотландии: «Очевидно, что то, что, сообразуясь с ситуацией, представляло удобную стоянку [для военного лагеря], когда римляне осуществляли свои военные операции в Британии, должно, во всех существенных чертах, по-прежнему быть пригодным и посейчас»[185]. Связь времен и преемственность цивилизующей миссии в Хайленде от Древнего Рима к современному Лондону представали, таким образом, как на словах, так и на деле.

Хотя для Агриколы в I в. «варвары» Горной Страны были «бесполезны» и враждебны в той же мере, в какой британские короли в XVIII в. стремились приблизить к себе этот «дикий народ»[186]. Как замечает Дефо, «Наши географы столь же безуспешно пытались описать северную часть Шотландии, как римляне — ее покорить, однако они постарались наполнить ее холмами и горами, как поступают в отношении внутренних частей Африки с львами и слонами, не зная, что еще можно там поместить»[187].

Римлянам, видимо, не хватало власти/политической воли — да и как могло быть иначе, когда «лучшему из генералов», Агриколе, приходилось действовать «при худшем из императоров», Домициане? — и потому им не хватало знания о «Каледонии»[188]. И именно поэтому «варвары» этого «Дикого края» были для римлян «бесполезны». Следующей эпохе не хватало, как видим, знания, чтобы понять, как превратить «королевство Аргайл» в западный Хайленд «единой и неделимой» Шотландии, и потому отсутствовала политическая власть[189].

Во времена Дефо сам автор повествует о наконец свершившемся (на самом деле это было только начало) счастливом сочетании в руках британских королей и власти, и знания: «Там, где прошли маршем армии, безусловно могут следовать и частные путники»[190]. И они могут теперь описать свой маршрут, ибо география и картография зависимы от путешествий (путешественник находился в зависимости от доступных ему карт, картограф зависел от тех наблюдений, которые ему предоставляли путешественники). Впрочем, верно и обратное: «путешествие» генерала Уэйда по Хайленду в 1724 г. (инспекционная поездка с разведывательными целями) сделало возможным присутствие в крае в 1725 г. «красных мундиров» регулярных британских полков. В свою очередь, вслед за этими полками (на самом деле, как мы помним, намного раньше самого генерала Уэйда) в Горную Страну пожаловал Дефо.

Это своеобразное приглашение к завоеванию, или, если угодно, очередное приглашение знания к власти составить ему достойную пару, менее чем через 20 лет было услышано: подавив в 1746 г. очередной мятеж якобитов в Горной Шотландии, армия Георга II Ганновера осталась там навсегда. А уже в 1747–1755 гг. создана самая точная к тому времени карта Шотландии, составленная подполковником Дэвидом Уотсоном, генерал-квартирмейстером королевской армии в Северной Британии в 1740–1750-е гг. и военным инженером и картографом Уильямом Роем.

Начало этому большому и амбициозному картографическому проекту положил командовавший королевскими войсками в Шотландии принц Уильям Август, герцог Камберленд[191]. Собственно, так она и называется — «карта Шотландии герцога Камберленда» — как право на собственность. Любопытно, что этот уникальный картографический документ современники называли то «картой Камберленда», то «картой Уотсона», то «картой Роя», тем самым подчеркивая присваивающий характер географического воображения Хайленда, свойственный картографам и комментаторам Лондона[192].

Любопытным примером такой присваивающей перспективы военных инженеров, картографов и граверов Артиллерийской палаты в Горной Стране служат ростовые портреты генералов Уэйда и Уотсона, написанные Джоном ван Дьестом около 1731 г. и Андреа Солди, завершившим свою работу в 1762 г. (после кончины заказчика, который изображен в возрасте примерно сорока четырех лет, как полагает Йоланд Ходсон, то есть условно в 1757 г.)[193]. На портрете командующий королевскими войсками в Шотландии в 1725–1740 гг. предстает на фоне Корриярэкского прохода на пути от форта Август к казармам правительственного гарнизона в Развене и группы солдат, занятых строительством этой военной дороги (сцена, запечатленная позже и на одном из барельефов упоминавшегося выше памятника генералу Уэйду).

Задний план графикой, цветовой гаммой, манерой письма и взаимной перспективой изображенных объектов (мост через горную реку и петляющая в горах военная дорога) на портрете напоминает пока еще далекие от совершенства военные карты Хайленда первой четверти XVIII в., хотя в том же 1731 г. была создана едва ли не самая точная до появления «Военного обозрения Шотландии» карта Хайленда, составленная по заказу генерала Клементом Лемприером[194]. Впрочем, она скорее представляла собой визуальное отображение программы умиротворения Горной Страны, предложенной и реализуемой командующим с 1725 г.[195] Неудивительно, что для того, чтобы представить реальную географию Горного Края, Уэйду пока еще требуется подзорная труба, которую он и держит в левой руке, указывая направление военной дороги для строительной партии «красных мундиров».

Иначе организовано внутреннее пространство портрета генерала Уотсона. Инициатор, руководитель, соисполнитель, вынужденный спонсор топографической съемки Шотландии предстает в рабочем кабинете, сжимая в руке карту, призванную, вероятно, символизировать «Военное обозрение Шотландии» 1747–1755 гг. — Opus Magnum генерал-квартирмейстера. Двадцать шесть лет между 1731 и 1757 гг. предстают в этой мини-галерее временем решительной трансформации географического воображения Хайленда и географии «Хайлендской проблемы» — от эмпирического познания местных реалий к их научно выверенной фиксации на военной топографической карте. Хотя, как заметил один из авторов «Военного обозрения Шотландии» генерал Рой, созданный им под руководством генерала Уотсона картографический труд «следует рассматривать скорее как великолепный военный набросок, чем принимать за достоверную карту страны»[196].

Решение «Хайлендской проблемы» и после подавления последнего восстания якобитов 1745–1746 гг. с точки зрения картографирования мятежной гэльской окраины по-прежнему содержало топографические допущения. В 1757 г. не меньшее значение для спокойствия в Горной Шотландии играло принятое Лондоном в том же году решение об активном привлечении горцев на военную службу в свете разгоревшейся Семилетней войны 1756–1763 гг. и возросших потребностей в расширении британского военного присутствия на театре военных действий в Америке.

Возвращаясь к Дефо как фокусу предпринятого анализа, необходимо заметить, что он пишет о Хайленде как об области, имеющей особый, отличный от остальной Шотландии культурно-исторический облик. «Северная Британия» находилась в состоянии острой конкурентной борьбы с «Каледонией», вытесняя ее за «Хайлендский рубеж» и стремясь к полному замещению того, что до 1707 г. являлось «королевством Шотландия». В споре с географическим фактом в итоге победил факт культуры, в том числе политической. Само название «Каледония» пришло из античной истории[197]. «Северная Британия» была скорее изобретением XVIII в. в сфере политической идеологии, которому следовало распространиться на сферу политической географии и политэкономии[198].