Законодательство Моисея

Из рассмотренного Моисеева закона о разводе и его талмудического толкования видно, что право развода приурочивается как будто исключительно одному мужу, как будто жена является в этом акте совершенно пассивным, бесправным существом. Такое лишение одной стороны всякого права и предоставление всего права другой стороне в акте, который одинаково касается и той и другой стороны, было бы явною несправедливостью. Поэтому для исследователя Моисеева права имеет глубокий интерес вопрос о том: имела ли жена какое-либо право на развод?

В законодательстве нет ясных, юридически определенных указаний на это, и потому некоторые исследователи, основываясь на рассмотренном выше законе, решительно думают, что "право развода присвоено исключительно мужу"*(240). Но такое мнение не имеет за себя вполне твердых оснований. Оно не объясняет некоторых фактов, по-видимому, имеющих противоположный смысл... Прежде всего, если бы право развода было исключительно присвоено одному мужу, то оно, естественно, должно бы стать его абсолютным правом, а между тем есть положительные и косвенные указания на то, что это право для него ограничено и именно, что особенно важно в данном случае, ограничено некоторыми условиями положения жены. Так, муж терял право на развод, если он объявит, что не нашел у жены девства, а между тем на суде будет доказано, что это злостная клевета: "он не может развестись с нею во всю жизнь свою"*(241). "Впрочем, - справедливо говорил Зальшюц, - уже то, что муж, для того, чтобы развестись с женою, прибегал к такому средству, указывает на то, что развод не исключительно находился в распоряжении его произвола, но что для этого он обязан был представить уважительные причины"*(242). В законе Втор. XXI, 15 предполагается возможным случай, что муж, имея двух жен, одну из них ненавидит. Что же заставляет его держать эту последнюю у себя, если право развода исключительно принадлежит мужу, находится во власти его произвола? Другой случай, когда муж "во всю жизнь свою не может развестись с женой", есть тот, когда он ее по приговору суда возьмет за себя за нанесенное ее девической чести оскорбление*(243). Все эти факты важны для нас теперь в том отношении, что они ограничивают право мужа на развод именно по причине его известных отношений к жене, т.е. как бы сама жена ограничивает это право у мужа. Наконец, есть и положительные указания на то, что жена могла требовать развода в известных обстоятельствах. Так, если даже наложница, купленная в качестве рабыни, но потом вступившая в "права жены", не будет получать от своего мужа "пищи, одежды и супружеского сожития", то она имела право отойти от своего мужа, т.е. имела право требовать развода*(244). Если, таким образом, лишение необходимых условий брачного союза уполномочивало даже наложницу на развод, то, конечно, тем более это право имело значение по отношению к действительной жене. История не сохранила нам фактов этого рода, и потому нельзя фактически подтвердить это право; но раввины, часто прочно стоящие на почве древнеиудейского предания, вполне подтверждают это право жены на развод. Так, по раввинскому праву жена имела полное право требовать развода в случае лишения ее со стороны мужа супружеского сожития; равным образом она имела право требовать развода в случае десятилетнего бездетства, или даже раньше, если будет доказано половое бессилие мужа, причем показания жены пользовались особым доверием. Раввины расширяют это право жены до того, что оно вполне равняется праву мужа, как оно определено в законе Моисея, так что жена имеет право требовать развода во всех случаях, когда муж "не найдет благоволения в ее глазах, потому что она найдет в нем что-либо противное", как-то: физические недостатки или даже не нравящиеся, противные ей занятия мужа, напр. занятия кожевников, литейщиков, землекопов и другие, неизбежно соединяющие с собой неопрятность и дурной запах. Само собой разумеется, что жена имела право развестись с мужем в случае его какой-либо заразительной болезни, вроде проказы, - такое постановление раввинов настолько согласно с духом Моисеева законодательства, санитарная часть которого принадлежит к числу наиболее разработанных частей его, что, не имея за себя фактов истории и положительно выраженного права, в его общем духе находит для себя вполне достаточное оправдание. Все эти частные раввинские определения имеют для себя общее выражение в том положении, по которому жена могла требовать развода от мужа, если ей вообще было противно исполнение супружеских обязанностей по отношению к мужу*(245).

Такое широкое право развода, однако же, не служило к ослаблению чистоты и крепости семейных уз. Оно находило себе счастливый противовес в необыкновенной силе и живучести семейственных инстинктов народа и только содействовало к очищению семейных отношений от того нравственно и физически гибельного зла, которое неизбежно иногда при вечной неразрушимости брачного союза, - когда обязательно-совместное сожитие нелюбящих или даже ненавидящих друг друга супругов действительно является нравственной и физической пыткой для обоих. К тому же законодатель, давая право развода, в то же время обставляет его такими определениями, как показано выше, которые способны были устранить всякое вмешательство в это дело легкомыслия и необдуманности и сделать его актом действительной, строго обдуманной необходимости. Такую цель законодателя можно, между прочим, видеть в законе, по которому разведшиеся уже не могли опять вступить между собою в брак*(246).

После развода разведенные могли вступать в брак с кем угодно и относительно них закон не делает особенных постановлений, распространяя на них действие общих законов. Ограничение состояло только в том, что они не могли опять вступить в брак между собою (и то после того только, как жена побывает за другим мужем), а исключительно для разведшейся женщины в том, что она не могла вступить в брак со священником и первосвященником*(247).