Законодательство Моисея

VIII

После поселения в Палестине израильтяне сначала (во времена судей) составляли из себя союзную республику, в которой самостоятельность отдельных колен доведена была до степени независимых государств. Такая форма на первых порах была полезна народу, так как предоставляла каждому колену полную свободу развить все богатство его нравственных и физических сил. Но полезная для внутреннего развития, такая форма не представляла особенных выгод политических, так как полною обособленностью колен подрывалось единство и крепость целого организма. Поэтому нужно было создать такую форму, которая, давая полную свободу развития отдельным частям, в то же время служила бы залогом крепкого единства. Выражением такой формы служила царская власть. Выгода этой формы сознана была самим народом, когда он в лице своих представителей обратился с просьбою о поставлении царя к Самуилу*(632). Это желание народа не было каким-либо противозаконным явлением, а имело за себя определенный закон. Мудрый законодатель, предвидя своим пророческим взглядом исторические условия развития народа, заранее дал закон, определяющий круг царской власти.

"Когда ты придешь в землю, которую Господь, Бог твой, дает тебе, и овладеешь ею и поселишься на ней и скажешь: поставлю я над собою царя, подобно прочим народам, которые вокруг меня; то, - говорит законодатель, - поставь над собою царя, которого изберет Господь, Бог твой"*(633). Определив общую возможность учреждения царского достоинства, законодатель далее определяет условия подавления царя. Сообразно с укоренившимся в народе началом самоуправления, по которому все органы власти избирались народом, законодатель и в данном случае предоставляет полную свободу выбора царя народу, что хотя не определяется прямо, но с ясностью вытекает из ограничений выбора. Ограничения эти состоят, прежде всего, в том, что народ не должен был поставлять царем иноземца, а непременно природного израильтянина. "Из среды братьев твоих поставь над собою царя: не можешь поставить над собою царем иноземца, который не брат тебе"*(634). Такой закон естественно вызывался особенным положением и характером еврейского народа, отличавшими его от остальных народов. Для занятия такого высокого положения в народе, как царское, необходимо было поставить такого человека, который бы вполне понимал как дух теократического начала, так и основы народной организации. Таким человеком мог быть только природный израильтянин, воспитавшийся в духе народно-теократических начал. Его привычки, привязанности и интересы крепко соединяют его с народом, между тем как чувства, стремления и интересы иноземца часто естественно привязывают его к чужой стране и отчуждают от той, в которую он призван. Но и из природных израильтян царем можно было поставить только того, кого изберет Господь. "Поставь над собою царя, которого изберет Господь, Бог твой"*(635). Этот закон может иметь, как говорит Михаэлис*(636), двоякий смысл: или тот, что народ лишался им права выбора, которое исключительно присвоялось Иегове, избиравшему царя через пророков или посредством жребия, или тот, что Иегове предоставлено было право окончательного утверждения выбора, которое также производилось через пророка или жребий. Судя по истории, закон, по-видимому, нужно понимать в первом смысле, так как первые цари Саул и Давид были помазаны на царство до народного выбора. Но такое понимание поставило бы этот закон в противоречие с предыдущим, предоставлявшим народу право выбора. Всего удобнее понимать этот закон так, что избрание принадлежало действительно Иегове в лице пророков, но это избрание всегда сообразовалось с волею народною: избирался тот, кто по своим достоинствам вероятнее всего мог найти признание со стороны народа. Так, первый царь Саул помазан был до народного избрания*(637), хотя на этот раз народ сам не желал выбора, а предоставил его пророку. Тем не менее не все израильтяне повиновались такому избранному посредством жребия царю*(638). Всеобщее признание Саул нашел только после того, как он привлек на себя внимание победой над аммонитянами и когда был помазан во второй раз*(639).

После законов о порядке избрания на царство излагаются законы, ограничивающее власть царя. Ограничение царской власти особенно было необходимо на Востоке, где монархическая власть у всех народов, где только существовала, в силу сложившегося порядка вещей всегда имела тенденцию перейти и переходила в форму деспотического самодержавия с устранением прав народа на самоуправление. Такой порядок вещей стал бы в противоречие с укоренившимся в еврейском народе складом общественно-государственной жизни, где самоуправление было одною из лучших и наиболее развитых сторон ее. Поэтому ограничение было необходимо особенно здесь. И замечательно, что это ограничение главным образом направлено против того, что особенно отличало восточных монархов, именно против накопления личных богатств и развития роскоши, всегда влекущих за собою нравственную порчу и забвение закона и народа. Самая форма ограничения, по-видимому, предполагает внешний юридический кодекс, для которого законодатель дает только общие черты и подробная разработка которого предоставляется самому народу. "Поставь себе царя, но только чтоб он не" делал того-то и того-то, говорит законодатель, т.е. ограничь его соответственно данным законодателем указаниям. "Поставь себе царя, только чтоб он не умножал себе коней и не возвращал народа в Египет для умножения себе коней"*(640). Смысл этого закона тот, что им запрещается входить в сношения и в союз с Египтом, отличавшимся в древности коннозаводством*(641). Желание иметь лучших коней - один из главных предметов тщеславия восточных монархов - заставило бы войти в сношения с фараонами, а потом и в политический союз с Египтом, между тем как такой союз по географическому положению Палестины мог быть гибельным для еврейского народа, что впоследствии и оправдалось историей. Кроме того, умножение коней, совершенно ненужных в гористой стране, служило бы не к охранению народных интересов (напр., во время войны), а только к удовлетворению тщеславной гордости царя. "Чтобы не умножал себе жен, дабы не развратилось сердце его" (ст. 17), или по подстрочно-буквальному переводу: neque declinabit cor ejus*(642). Гаремы до сих пор на Востоке составляют одно из гнуснейших придворных учреждений, в которых монархи-деспоты теряют последние нравственные и физические силы, погружаясь в грубейший разврат. Поэтому постановление, запрещающее иметь гаремы, понятно само собою. "И чтобы серебра и золота не умножал себе чрезмерно". Чрезмерное накопление богатств могло давать повод, как это видно из истории Соломона, к обширным торговым предприятиям, которые были бы несообразны с истинно-народными интересами, содействовало бы развитию неравенства по состоянию и тем нарушило бы основной закон Моисея, установивший социально-экономическое равенство, ввело бы несообразную с демократическим строем государства роскошь при дворе и тем отдалило бы царя от народа. "Но когда он сядет на престол царства своего, должен списать для себя список закона сего с книги, находящейся у священников и левитов, и пусть он будет у него, и пусть он читает его во все дни жизни своей; дабы научился бояться Господа, Бога своего, и старался исполнять все слова закона сего и постановления сии"*(643). Царь не был законодателем и должен был управлять государством не по своему личному произволу, а по данному закону, с которого он должен был иметь правильный список, чтобы, постоянно имея его пред собою, не уклонялся ни направо, ни налево (ст. 20), следовательно, вообще должен был править по признанному народом закону. Таким постановлением, говорит Зальшюц, положен был предел деспотизму, в который так легко впадают восточные правительства*(644). Наконец, законодатель дает общее определение отношения царской власти к народу. В восточных монархиях отношение между правителями и народом обыкновенно характеризуется высокомерным презрением со стороны правителя и рабским благоговением со стороны народа. В Моисеевом государстве такое отношение не должно было иметь место, поэтому законодатель требует от царя, "чтобы не надмевалось сердце его пред братьями его" (ст. 20), или, в применении этих слов к правлению, чтобы правил своими подчиненными с кротостью и любовью, не как рабами, но как братьями. Лучшие цари были верны этому правилу. Давид, напр., в обращении к народу называл своих подданных братьями: "И стал Давид-царь на ноги свои, и сказал: послушайте меня, братья мои и народ мой!"*(645). Кроме рассмотренных постановлений, ограничивающих власть царя, по мнению Михаэлиса*(646), существовала еще особая книга, определяющая права царской власти. В 1 Цар. X, 25 говорится о книге, в которую Самуил вписал "права царства" и положил пред Господом; но по этому свидетельству трудно судить о характере и содержании этой книги. Можно, однако же, думать, что содержание ее нетождественно с рассмотренными постановлениями Моисея о царской власти, потому что иначе было бы излишне переписывать эти постановления в особую книгу. По всей вероятности, она представляла собою подробную, с применением ко всем частным условиям тогдашнего положения народа, разработку тех основных законов, какие были даны Моисеем. Во всяком случае, нельзя принять мнения Иосифа Флавия, по которому в этой книге излагались деспотические права царей, как они описаны Самуилом в 1 Цар. VIII, 11-17, потому что, как справедливо замечает Михаэлис*(647), там Самуил описывал права царей не так, как они должны быть, а только как они существовали у соседних народов, и описывал с целью отклонить народ от учреждения царской власти. Вероятно, израильтяне не пожелали бы такого царя, который бы отнимал у них собственность, рабов и рабынь. А если, как мы видим из истории, несмотря на угрожающую речь, народ настоял на своем, то, конечно, при учреждении царского достоинства он принял все меры к тому, чтобы оградить себя от злоупотреблений установленной власти, и, основываясь на законе Моисея, ограничил ее подробной регламентацией, которая и составила собою особую книгу "прав царства", или по новейшему словоупотреблению - конституцию.

Таким образом, власть царей еврейского народа была ограничена строгой регламентацией - в духе древних демократических начал. Такою она и является в истории. Для сообщения ей большей обязательности для царя был даже установлен такой порядок, что при вступлении на престол царь заключал договор с народом, в котором, по всей вероятности, обязывался исполнять законы, определяющие пределы его власти*(648). Кроме писаных ограничений, царская власть находила еще живое ограничение в древних "всенародных собраниях" старейшин народа, неослабно сохранявших свое значение и при царях. Народное собрание собиралось по важнейшим случаям и, между прочим, при вступлении на престол нового царя для заключения с ним договора. Какое значение имело народное собрание, видно из истории воцарения Ровоама. Когда "все собрание" народное в договоре с Ровоамом предъявило требование, чтоб он облегчил лежащие на народе повинности, и когда на это царь ответил старейшинам резким отказом, народное собрание сочло себя вправе отложиться от потомка Давида. "И сказал народ царю: какая нам часть в Давиде? Нет нам доли в сыне Иесеевом; по шатрам своим, Израиль!" "И отложился Израиль от дома Давидова", призвал Иеровоама в собрание и поставил его царем над собой*(649). В истории встречаются факты и противоположного свойства*(650), когда цари становились деспотами, но эти факты, очевидно, имеют противозаконный характер и потому не могут служить опровержением законных, юридических определений круга царской власти. Но замечательно, что израильские цари даже в худшие периоды не осмеливались открыто действовать против законов государства, сознавали свою зависимость от них и старались как-нибудь законным же путем обойти их. Это можно видеть на примере одного из нечестивейших царей - Ахава. Он при всем своем желании завладеть виноградником одного из своих подданных, Навуфея, не осмелился, однако же, открыто поступить против законов страны, запрещавших отчуждение земель от одного колена или семейства в пользу другого, и поэтому не мог овладеть виноградником до тех пор, пока посредством подкупленных лжесвидетелей не достиг юридически правильного осуждения и казни Навуфея за богохульство и измену, дававшую право на конфискацию имущества*(651).