Лаборатория империи: мятеж и колониальное знание в Великобритании в век Просвещения

В армии эту мысль очень точно и по-военному кратко выразил полковник Джозеф Йорк, состоявший при штабе герцога Камберленда еще со времени знаменитого сражения при Фонтенуа 11 мая 1745 г., характеризуя возможности якобитов укрыться в горах от преследований: «Правда относительно всего этого состоит в том, что ничего хорошего у них не выйдет, когда наши красные мундиры появятся в сердце их страны»[517]. Сын лорд-канцлера Филипа Йорка, 1-го графа Хардвика, он писал отцу достаточно часто, так что тот был хорошо осведомлен о событиях в Шотландии и, разумеется, транслировал эти идеи уже в среде гражданских чинов, славивших герцога Камберленда и британскую армию[518]. Столь же самоуверенно звучало и утверждение генерала Блэнда. В письме к герцогу Ньюкаслу он обещал переловить всех объявленных вне закона мятежников или вынудить их «убраться в их убежища в их ужасных горах, британской Сибири»[519].

Суровая действительность мятежного края, едва ли ставшего лояльным после поражения якобитов при Каллодене 16 апреля 1746 г., подсказывала, однако, иное решение «Хайлендской проблемы». С точки зрения правительственной пропаганды способность «красных мундиров» к уставным военным эволюциям, так эффектно представленная на получивших широкое хождение планах сражений 1745–1746 гг., не менее эффективно скрывала за условными обозначениями тот факт, что некоторые из них выиграла не королевская армия, а якобиты[520].

На уровне политической практики власти не прекращали военное сотрудничество с феодально-клановой элитой Горной Шотландии даже во время мятежа якобитов 1745–1746 гг. Более того, масштаб событий способствовал тому, что горцы на службе правительства Его Величества значительно чаще, чем прежде, выступали в роли сдерживающего фактора по отношению к «взбунтовавшимся» горцам, применяя те же методы ведения партизанской войны в горах, что и мятежники.

Отсутствие поддержки со стороны «предположительно лояльных» Короне и правительству кланов, вынудившее генерала сэра Джона Коупа, командовавшего королевскими войсками в Шотландии в 1745 г., отказаться от дальнейшего продвижения в горы и дать мятежникам роковой бой под Прэстонпэнсом (при Глэдсмуре) 21 сентября 1745 г., как и нежелание герцога Камберленда использовать в сражениях с якобитами набранный из горцев полк «Черная стража» были, конечно, основаны на недоверии к союзникам в Горной Стране.

Однако это чувство носило всеобщий характер, распространяясь также на католиков Ирландии, дружественных индейцев Америки, даже на наемников-гессенцев, с которыми герцог Камберленд так и не рискнул перейти «Хайлендский рубеж», двинувшись навстречу «младшему Претенденту» во главе почти исключительно английских и лоулендских полков (за исключением милиции Кэмпбеллов)[521].

С одной стороны, речь идет об общеупотребимой в масштабах всей Британской империи (особенно актуальной в Соединенном Королевстве) риторике 1745–1746 гг., обусловленной сначала страхом и паникой перед лицом неожиданно стремительного продвижения якобитов к Лондону осенью 1745 г., а затем эйфорией от столь же неожиданно быстрого военного успеха королевской армии в Шотландии весной 1746 г. (несмотря на отступление «красных мундиров» в битве при Фэлкирке 17 января 1746 г. и вполне обоснованное ожидание изнурительной партизанской войны, к которой после отступления из Англии призывали перейти многие сторонники Карла Эдуарда Стюарта)[522].

С другой стороны, очевидно, что даже в этот критический момент долговременные стратегии решения «Хайлендской проблемы» (в данном случае военное сотрудничество с «предположительно лояльными» представителями местных элит), отличавшие прерывистый процесс умиротворения Горной Страны на всем протяжении 1689–1759 гг., сохраняли приоритетное значение для Лондона[523].

Весьма показательным в этом смысле является институциональный уровень анализа степени влияния этнографических штудий «шотландских» чинов и их агентов в крае на хайлендскую политику правительства и рациональное отношение к ней военных и штатских властей (иррациональное представление об изначально присущем горцам «мятежном духе» в некоторой степени предвосхищало будущий конфликт универсальных идей Просвещения и локализации и национализации различий, свойственной эпохе романтизма).

Возможно, самым показательным и характерным примером в армейской среде в этом смысле явился исход трибунала британской армии, «заседавшего публично в Большой зале казарм Конной гвардии в 1746 г.», с тем чтобы расследовать «руководство, поведение и действия генерал-лейтенанта сэра Джона Коупа, кавалера ордена Бани, полковника Перегрина Лэселлса и бригадного генерала Томаса Фоука от начала мятежа в Северной Британии в 1745 г. до дела при Престонпэнсе включительно»[524].

Как справедливо подметил Мартин Мэргалис, наверное, нет такого любителя шотландской старины, который бы не слышал об истории незадачливого британского генерала сэра Джона Коупа[525]. Благодаря «излишней самоуверенности и некомпетентности» генерал Коуп был «захвачен врасплох» и разгромлен армией принца Карла Эдуарда Стюарта в битве под Престонпэнсом (при Глэдсмуре) 21 сентября 1745 г. — первом крупном сражении в ходе восстания якобитов 1745–1746 гг. Опрокинутый длившимся не долее пятнадцати минут (по некоторым данным — не долее четырех[526]) стремительным натиском горцев «младшего Претендента», генерал Коуп собственной персоной принес вести о разгроме королевской армии в Шотландии в гарнизон пограничного с ней г. Бервик[527].

Летом 1746 г., когда мятеж сторонников Стюартов уже подавили, было организовано расследование действий генерала Коупа и двух старших офицеров при нем, полковника Перегрина Лэселлса и бригадного генерала Томаса Фоука, в период командования генералом Коупом королевскими войсками в Шотландии летом-осенью 1745 г. Мероприятия подобного рода в Великобритании XVIII в. имели далекоидущие последствия, начиная с вероятных репутационных потерь и заканчивая вполне возможным вынесением смертного приговора. В 1757 г., например, военный трибунал приговорил адмирала сэра Джона Бинга к расстрелу за то, что он «не сделал все от него зависящее», чтобы предотвратить атаку французского королевского флота на удерживавшийся британцами остров Менорка[528].

Тем не менее в итоговом заключении члены трибунала по делу Коупа, выслушав всех состоявших в означенный период «на службе Вашего Величества в Шотландии» и взвесив все приведенные участниками данного процесса аргументы, «пришли к единогласному мнению, что генерал Коуп предпринял все надлежащие и необходимые меры для снабжения войск», а сам план военной кампании был поддержан всеми старшими офицерами и составлен с учетом поддержки королевской армии со стороны «предположительно лояльных» Короне и правительству кланов[529]. Последние, таким образом, выступали в качестве важного этнографического фактора новой «Горной войны» — и состоятельного аргумента в суде.

Еще более показательным процесс предстает, если учесть, что двое из пяти председателей трибунала в свое время занимали пост командующего королевскими войсками в Шотландии и лучше многих других понимали, с какого рода трудностями столкнулся в Горной Стране их преемник. Генерал Кэдогэн пребывал на этом посту в 1716 г., фельдмаршал Уэйд — в 1725–1740 и 1745 гг.[530] Генерал-лейтенант Джон Гайси, также заседавший на процессе, был полковником 6-го пешего полка, участвовавшего в битве под Престонпэнсом и в подавлении якобитского мятежа 1745–1746 гг.[531]

Логично предположить, что оправдательный вердикт в данном случае основывался не только на формальном анализе поведения генерала Коупа (встретили ли роковые решения, например, одобрение офицеров его штаба или носили единоличный характер и противоречили воинскому долгу), но и на этнографических особенностях «Горной войны». При этом протокол трибунала был издан в Лондоне и Дублине в 1749 г., и это обстоятельство вместе с обстоятельным анонимным предисловием к читателю показывает, что когда в воображении британцев эхо мушкетных и пушечных залпов Каллодена стихло, то оказалось, что вопрос о военно-политическом сотрудничестве с представителями местных элит не решен окончательно.

К сказанному остается лишь добавить, что мнения и решения штатских чинов на сей счет свидетельствуют сами за себя. Подавляющее большинство авторов мемориалов поддерживало скорейшее реформирование социальных порядков в Горной Шотландии и вместе с тем призывало использовать феодально-клановую систему в государственных интересах и в самом крае, и в заморских колониях именно потому, что власть вождей и магнатов находила свое подтверждение в процессе теоретического (на полях мемориалов и рапортов) и практического (на полях сражений) постижения административной этнографии «Хайлендской проблемы».

Впрочем, предпринимавшиеся Лондоном и местными элитами попытки использовать феодализм британского капитализма в крае или капитализировать феодально-клановые отношения в рамках весьма своеобразной политэкономии местных традиций представляют собой отдельную тему для изучения, более предметно анализируемую в следующей главе.