Гранды. Американская сефардская элита

«Гиллеспи — шотландец, — писала она, — судя по фамилии, грязного, убогого происхождения, уличный гам, грубиян, продавец детских платьев и т.д.; затем докер на нью-йоркской таможне; женился на твари, ее отец — конюх, тетка — кухарка; прислуга, неграмотные. В соответствии с этим его дочь вышла замуж за сына ветеринара из Бронкса». При всем том, писала она, «выдавая себя за «человека из общества и филантропа», а затем постоянно скрывая свои семейные связи и их послужной список как привычных мелких служащих, этот неблагодарный ... определил меня ... как презренную «какую-то городскую служащую». ... Почему я, признанный руководитель, с феноменальным послужным списком и бесценной юридической практикой, должен разменивать пирог на крошки, опускаться в политическую верхушку, на номинальную государственную должность, не взирая на вознаграждение? На хлеб с маслом? Вряд ли. Мои финансовые обстоятельства исключают такую возможность. Тогда как? Через Гиллеспи!».

Что касается ее самой, то в своем манифесте она указала:

Моя сестра много лет назад вышла замуж за двоюродного брата любимой первой леди страны, нашего американского эквивалента голубых кровей королевской крови. Без суеты, без перьев, просто незатейливо. Мы с ней похожи... хотя моя родня ведет свой род от гордой аристократии Америки, от тех ПИОНЕРОВ, которые голыми и кровоточащими руками укрощали дикую природу; от крепкого племени, от костяка первых поселенцев Америки.... и после революции, ведя свою родословную не от высадки отцов-пилигримов, а еще дальше, от первого поселенца АМЕРИКИ, ее основателя, сэра Уолтера Рэли.

Как будто этого было недостаточно, она заявила: «Я ношу пунцовый цвет дворянства по праву этого гордого имени [Брэндон] и ношу это несравненное имя как диадему со звездами на своем челе: Когда мы были совсем молоды, я вышла замуж за Лаймана да Фонсека Брэндона!». Далее она перечислила все генеалогические данные своего бывшего мужа: герцог Саффолк, Мария, королева Шотландии, Китти Меллиш и другие.

Далее в памфлете приводилось пространное свидетельство Лаймана Брэндона в ее пользу. «Я знаю Фрэнсис Марион Брэндон, — несколько эллиптично писал ее бывший муж. «Она — ас... Феномен, образец среди женщин; одна из тысячи тысяч, знать ее — значит любить, уважать, почитать и лелеять всю женственность, воплощенную в ней. Отлитая в героической форме, скромная, самоотверженная... непобедимой храбрости... с радостью идет на эшафот за принцип, за ИСТИНУ... вдохновляет женщин... ее великая душа... славная женственность....». Проза Лаймана Брэндона была подозрительно похожа на прозу его бывшей жены, и он был столь же многословен.

Наконец, после подробного перечисления «грязных делишек» мистера Гиллеспи, статья миссис Брэндон заканчивалась такими словами

Обманут? Одурачен? Обманули? Я была. Мы все были! Но я всегда буду благодарен за это, за то, что это самая высокая честь моей головы: именно я назвал Гиллеспи блефом, выкурил его, завалил его! Я оказал эту высочайшую услугу своим согражданам. The Artful Dodger caught at last! Еще один захваченный мною приз; вернее, захват приза. Но те из вас, кто еще не знает меня, могут спросить: есть ли у меня доказательства? Есть ли? Есть? Теперь моя очередь греметь!

Как там сказал Крокетт? «Спускайся, Гиллеспи, ты скоро уйдешь!».

И по мере приближения даты суда эти слова оказались пророческими. Мистер Гиллеспи действительно исчез. Он исчез бесследно.

А что касается Фрэнсис Брэндон, бедная женщина, то ее напыщенный и ветреный памфлет превратил ее в посмешище. Пока она так себя вела, Нью-Йорк хихикал. Пока она разглагольствовала, разглагольствовала и разглагольствовала о предках пятнадцатого века, читатели нью-йоркских газет держались за бока. Ее родство с Великим Альмонером Фердинанда и Изабеллы казалось просто смешным.

Для сефардской общины Нью-Йорка поведение миссис Брэндон было глубоким оскорблением. Ведь она использовала сефардскую связь по браку для того, чтобы утвердить свою честность; родословная, за которую она просто вышла замуж, разбрасывалась и рекламировалась для всеобщего обозрения. Более того, Брэндон теперь был не ее мужем, а только ее бывшим мужем. Все это было еще одним напоминанием о том, насколько тонкой стала ткань сефардской жизни. Как писал один из Натанов своему филадельфийскому двоюродному брату: «Если это не очевидно по ее поведению, то эта женщина Брэндон — не одна из нас».

Но, конечно, ощущение, что в принадлежности к сефардским евреям или даже в наличии следов сефардской «крови» есть какое-то мистическое преимущество, сохранялось и сохраняется. Покойный Бернард Барух, отец которого был немецким иммигрантом, в первых абзацах своей автобиографии писал: «У моего деда, Бернарда Баруха, чье имя я ношу, была старая семейная реликвия — череп, на котором была записана генеалогия семьи. Оказалось, что Барухи принадлежат к раввинской семье и имеют португальско-испанское происхождение. Дед также утверждал, что происходит от Баруха-писца, который редактировал пророчества Иеремии и именем которого названа одна из книг апокрифа».

В то же время великий финансист признался в совершенно несвойственном ему бараньем тоне: «Где-то здесь должна была быть примесь польского или русского начала».

А Джон Л. Лоеб, нынешний глава банковской фирмы Loeb, Rhoades & Company, больше гордится своей матерью, бывшей Аделиной Мозес, чем отцом, основавшим этот гигантский банковский дом. Мозесы были старинной сефардской семьей с Юга, которая, хотя и несколько истощилась с тех времен, когда содержала огромную плантацию с рабами и хлопковыми полями, тем не менее, не одобрила, когда их дочь вышла замуж за г-на Лоеба, «обычного немецкого иммигранта».

И господа Барух и Лоеб послушно занесены в реестр «старой гвардии» доктора Штерна.